Опять кто–то!
И опять наименее приятный собеседник.
Йорик вернулся. Да и что ему было делать подле беспамятного Астерикса? «Выплаты» ему и его шайке шли по другим каналам без провода, через бесполезно булькающую сейчас башку несчастного галла.
— Чего тебе?
Пришлось выслушать забавную, но некрасивую историю. Во времена председательской власти при нем окопалась группа нехороших людей, отлично осведомленных о том, что Йорик с единомышленниками изменяет Колхозии и гонит стратегический товар за рубеж.
— Так они вас шантажировали?
— Да, государь.
— И много отщипывали от вашей доли?
— Половину.
— Это называется должностная рента. Коррупция. И вы терпели?
— Не могли же мы пожаловаться Председателю. Лично у меня увели… очень много. Лучшее!
— Так ты хочешь справедливости?
— Именно, государь.
— А кто именно, кто вас прессовал? Есть такие внизу?
— Да, Ломонос хотя бы, он был в огромном доверии у Председателя. И Нурга с Рыжим.
— Кому же еще? — усмехнулся царь царей. Ему было приятно слышать, что построенная на большом доверии к людям, на борьбе с гнилью частной собственности система Председателя, оказывается, сама прогнила насквозь.
Снизу раздались взволнованные, перемешанные голоса, всхлипы и даже чьи–то рыдания.
— Он ничего не понимает! — крикнул Черчилль. Этому проглоту было о чем тревожиться. Это табачная лавка, которую хотел под шумок увести глупый Бедлам.
— Как же с нами, государь? — заглядывал в глаза Йорик.
— Все верну, все будет по–честному. А может, давай я вам добавлю, а то уж, отжатое, пусть им остается, тоже ведь люди, и жить надо как–то. Я сильно набавлю.
— Нет, — отчаянно замотал черепом Йорик, — так нам не хочется. Мы уже привыкли, уже много думали о наших заводиках… Ты лучше коррупционерам чего–нибудь дай. А наше верни.
«Как же я верну, если ничего толком не помню!» — хотел заорать его величество, но сдержался, разумеется.
— Верну, верну.
— Когда?
— Утром.
— Как утром?
— На рассвете. На все есть порядок.
— А раздавал в темноте.
— Одно дело — раздавать, а другое — возвращать. Ты меня не путай, диссидент.
На время отбился. Солнце село. Луна выявилась и, как подсказку, выставила облитую своим соком лепнину отдаленной скалы. У, понимаю, понимаю, нависшая, выход из нарастающего бреда — там. Где еще спрятаться тому же Петронию?
— Афраний.
И сразу предстал.
— Позови–ка ко мне Янгуса.
Три главные морды — Бунша, Помпадур и Черчилль явились, размазывая самые настоящие слезы. На башне было полно светящихся веток, целые пуки, физиономии придворных отливали отчаяньем.
— Ничего–ничего не может вспомнить!
— Подождите.
— А если совсем не вспомнит?
В ответ на вполне разумный вопрос его величество оскорбительно расхохотался:
— А куда «оно» из его головы денется? Сами подумайте. Названное точно и честно не может вернуться в небытие никогда!
Смех в совокупности с пафосом подействовали на придворных.
— Идите и ждите. Он может начать вспоминать в любой момент.
Янгус, втащенный на башню начальником стражи и тайной службы, смотрел себе под ноги и всем видом выражал необычное для убудцев свободомыслие.
— Знаешь, о чем спрошу?
— Я не знаю, где Петроний. И всегда не знал, где он, когда его не было.
— А сколько раз его не было?
Янгус показал три грязных пальца.
Можно подумать, парень сваливает с острова когда захочет, без всякого кораблика.
— Я не верю, что ближайшему другу он ничего не рассказывал.
Собеседник посмотрел на его величество перекошенным взором. Он явно не притворялся и явно не понимал, чего от него хотят.
— Хорошо, спрошу тебя просто: когда ты последний раз видел Петрония?
Янгус быстро и толково описал последнюю встречу. Они сидели на берегу. Петроний был голый после купания в океане, его всего трясло, он ничего не говорил, только тихо выл.
— А чего он, как ты думаешь, полез в лодку?
— Хотел уплыть.
— Он любил Председателя?
Янгус подумал, а потом отрицательно покачал головой.
— Он просто хотел сбежать с острова?
Янгус кивнул.
— Но до этого он ведь как–то умудрялся! Без всякого… Ладно, проходили. И куда он пошел, когда перестал трястись и выть? На гору? Он знает, как залезть в пещеру?
Его величество был убежден, что ошарашил собеседника вопросом, но тот спокойно объяснил, как случилась смерть Петрония. Он подстерег выбежавшего на берег Нея и ловко кинулся на его копье грудью.
— Что значит «подстерег»?
В ответ еще один кивок: именно так.
Не врет, сразу понял его величество, но велел привести Нея, и тот равнодушно подтвердил — так и было. Ней ничего такого делать не хотел, но когда тебя застают врасплох и кидаются на копье…
— А где тело?
Вопросы про тела всегда были скучны для убудцев. Ней и Янгус переглянулись:
— Там и осталось, на берегу.
— Афраний, прикажи принести сюда тело Петрония.
Все трое смущенно заулыбались.
— Что это вы морды корчите?!
— Тела там нет, — немного мстительно сказал Янгус.
— Как называется мой угольный разрез?! — орал внизу Помпадур.
— Вон отсюда!
Так, полная неудача, но идею с пещерой отбрасывать нельзя. Внутри становилось все холоднее. Отчего, кстати, его величество так боится народного, пусть и неизбежного гнева, в случае если Астерикс… Совсем не обязательно все кончится каким–нибудь ужасом, ведь они же не могут не понимать, что виноват не его величество, а конкретный Астерикс, ударенный случайным камнем.
Такие мысли не утешали.
Он попытался переключиться на беседу с сыном. Руки уже, кстати, ломило от непрерывной нагрузки. Но свое будущее не тянет. О том, как он вырвется с острова, царь царей предпочитал не задумываться. Степ бай степ.
Снова идут, подступила к диафрагме тоскливая волна. Скажу — завтра. Завтра найдем полянку, все заново распишем–запишем.
Он уже не был уверен, что обещания подействуют.
Больше всего Денис боялся требований отдать Артура, но они не потребовали. Нет, идиотизм этой публики не устает удивлять. Отбери парнишку, и его величество сам будет сидеть в заключении и никуда не рыпнется. Так они даже и разговора не завели о мальчике, словно это была совсем уж несущественная деталь.
Внешне все было обставлено не как грубое свержение правителя. Даже титулы продолжали витать в разговоре, но его величество понял, что находится под полным и прочным контролем и сам уже не волен решать, куда и когда он может отправиться.
Дистанция от вершин абсолютной, даже самодурной, власти до положения кандальника оказалась очень короткой.
И — конечно же — неизвестность. Неизвестность изводила.
Долго ли будет сохраняться эта корректность, надолго ли хватит природной мягкости разочарованным убудцам и природное ли это свойство — мягкость? Скорее тут можно усмотреть коровье равнодушие. Корова не станет тебя топтать целенаправленно, но стадо, ринувшееся по своей тупой надобности, расплющит подвернувшегося под копыта, хотя бы он и считал себя пастухом этого стада.
Денис помотал головой, отгоняя черные предчувствия.
Это вредно!
Надо думать о завтрашней поляне. Ну выйдет он на нее. Возьмет заостренную палку.
И что дальше?
Ничего же нет в голове! Специально вымывал алкоголем один раз сказанную чушь. А ведь какая пошлость — отвечать приходится за каждое произнесенное слово! От внезапной этой морали лицо свело, как от оскомины. Какая дешевая, какая прямолинейная чепуха… Но убудцам–то нет дела до тонкостей его вкуса. Ты можешь сколько угодно высмеивать форму плахи и одеяние палача, но топора ты этим не отведешь от своей шеи.
И главное — почему их не устраивает вариант с новым договором?! Его величество заново всех одаривает и с тройной–пятерной щедростью: вместо автомастерской получаешь заводы «Рено», так радуйся. Не хотят, кретины! Или все же не кретины? Пугает ощущение неконтролируемой эмиссии? В условиях нового пышного договора реальная ценность любого автозавода будет ниже, чем стоимость старой автомастерской. Жадные звери чуют вес стоимости.
В этом была своя логика, и ее наличие лишь раздражало Дениса. Никакой нужды в объяснимых явлениях он сейчас не испытывал. Он вполне готов был к любой иррациональной дури, лишь бы она не грозила ему в конце концов той самой плахой.
А что ты, в самом деле, сразу — плаха! Ведь не кровожадны же они. Куренка зарезать невозможно, чтобы не ввергнуть в панику всю столицу.
Снизу раздался многоголосый, тяжелый, с кипящей на дне бессильной яростью вздох разочарования.
Денис глянул вниз. Сидящие и стоящие вокруг замершего в позе глупого Будды Астерикса хватались за голову и шатались, как от приступа головной боли. Астерикс пробовал что–то сказать, но речи эти никого не удовлетворяли. Разбивали корыстные сердца.
Оставленные предусмотрительным Буншей стражники высовывались из здания башни и тоже тянули корыстолюбивые головы в сторону охваченного желанием высказаться. Даже гаремные дамы напряженно прищуривались и всплескивали руками, даже старушка при костре и та только одним глазом следила за пламенем.
А ведь это шанс! Если он начнет говорить, можно будет проскользнуть за спиной у народного любопытства.
Его величество встал с драгоценным кульком на руках.
Астерикс замер, потом быстро заморгал, открыл глаза, обвел взглядом сидящих и стоящих перед ним.
Тишина была такая, что Денис тоже замер на лестнице между этажами, чтобы скрипом сухих прутьев не выдать идею своего побега.
— Банк «Морган Стенли», — громко сказал Астерикс.
Гул неуверенного одобрения завелся в толпе.
Денис спустился на первый этаж своего аляповатого дворца. Теперь нужно было всего лишь прошмыгнуть мимо стоящей спиной гаремной дамы, далеко высунувшейся из окна, и справа в тень, а там тылами к тайной тропке, недавно показанной ему Афранием.
Это была не просто дама, это была Эсмеральда. Да в нынешнем своем состоянии его величество чуть было не схватил ее за локоть и не накинулся: ты где была?!
— Киностудия «Уорнер бразерс».
Гул укрепился и даже стал нарастать.
Его величество нырнул в ночь. Возможно, Эсмеральда и стоявшие чуть поодаль Терпсихора с Полигимнией догадывались, что там поскрипывает за спиной, но не в силах были отвлечься от аттракциона.
«Кимберлитовая трубка, китайские угольные разрезы, порт Роттердама и Лувр» — были последними словами, которые услышал Денис, прежде чем нырнуть в прохладное русло тропы, разрезающей пояс зарослей вокруг обезумевшей столицы.
16
Ночной лес был таким же, как и в прежние разы, но и не таким. Теперь его приходилось считать союзником, и глупости про блуждающих под покровом тьмы и зарослей тварей отлетели сами собой. Часть чувств направлена была вперед, выискивая самую короткую и безопасную дорожку для несущегося с сыном папы. Слух весь был сзади и пытался держать под контролем происходящее на столичном холме.
А там происходило.
Денис все удалялся, перехватывая на бегу молчаливого Артура, а гудение Вавилона не становилось тише. Надо понимать, там росло недовольство и количество недовольных.
Обеспокоенные крестьяне продолжали сбегаться на огонек, то и дело Денис видел то прямо по курсу, то чуть в сторонке скользящие в сторону Вавилона тени. Прятался за стволами и кустами, успокаивал дыхание, прижимал к себе ком родственной травы. Впрочем, риск быть замеченным вряд ли был велик. Припозднившиеся не глядели по ночным сторонам, а устремлялись в одно–единственное, важное для них сейчас место.
Кончился пояс сплошных зарослей, дальше простирались поля и пятна отдельных рощ на малых хуторах и вокруг скотных дворов и уснувших птичников. Холодный ручей переливался лунными искрами, указывая самый прямой путь к взыскуемой скале.
Но самый прямой — не самый безопасный, мы будем петлять, чтобы не торчать непрерывной мишенью для вражеского глаза на освещенном междурядье. Станем петлять, держаться тени и оглядываться по сторонам, не присматривается ли кто.
Прижимаясь к стволу крайнего в роще дерева, Денис дождался, когда семенящие по ближайшей тропинке убудцы втянутся в ее тень, и сам ступил на эту тропу и помчался под защиту ближайшего хутора.
Там отдышался, осмотрелся — и снова стремительный рывок. И так много раз.
И вот уже почва стала подниматься перед ним, а скала — вырастать и затягиваться мраком. Луна отскользила в сторону по небу и теперь освещала главную достопримечательность как бы искоса.
Денис лежал, бурно дыша, на земле, неподалеку от очередного коровника, прижимая к боку ребенка. Он был благодарен сыну, который вел себя как взрослый сообщник: помалкивал, лишь изредка хныкая. Так вот лежа, он услышал сразу два звука. Один впереди — топот пяток по твердой земле: совсем уж запоздавшие земледельцы с дальнего хутора неслись прямо на него, и от них некуда было деться, только разве нырнуть в тихий коровник, что в двух шагах слева.
Второй звук шел сзади, со стороны Вавилона, и было удивительно, что дошел: все же расстояние до столицы теперь уж было немалым. Времени задумываться не имелось, и Денис приподнялся и на трех конечностях, прижимая сына к груди, бросился в сторону строения.
Вот он внутри.
Что это?
Не коровник.
Метров двадцать в длину, по углам тускло светятся пучки веток. Четыре ряда маленьких постелей… для кого?
Это были детишки — он привык к полумраку. Двух–трехлетние детишки. Вот, оказывается, куда они деваются от мамок. Все дети общие, и зря он подозревал дядю Сашу. Получалось, что его собственный народ в ответ на его разливанный капитализм тихо таил от него в недрах острова и культивировал коммунистическую заразу.
Денис закрыл глаза.
Нет, не сходится: а откуда взяться такому количеству детей, если эти бараны не спят друг с другом?!
Или все же спят?!
Да пошли они к дьяволу со всеми своими сложностями!
Под мышкой в травяном кульке ожил и заелозил Артур, такое впечатление — он хочет выбраться наружу, более того — он ведет себя так, как будто сюда как раз и стремился. Он здешний и рад этому!
В дальнем конце зашевелилась большая постель — нянька. Отступление!
Бегство было скорее не от няньки, а от ужаса, который внушило поведение сына.
Выбравшись на воздух, Денис осторожно осмотрелся, успокаивающе поглаживая Артура по голове, — тихо, сынок, тихо! — и двинулся максимально защищенным маршрутом в горку.
В вавилонской стороне теперь была тишина. Что там за взрыв голосов, никогда не узнать уже, да и не очень хочется.
У самого начала ритуальной тропы перед поясом ежевики бывшее его величество уселся под большим теплым камнем, чтобы расслабиться и подумать. Было о чем: как будем нырять и что там делать, пока утихнет брожение в народе? Но он не успел углубиться в размышления — услышал вздох слева от себя.
— Афраний?!
Тот снова вздохнул.
— Ты как здесь? Впрочем, что я…
— Я все время был рядом.
Денис ответил не сразу. От этих слов начальника тайной стражи дохнуло одновременно уютом и жутью. Вавилон дал ему скрыться и никуда его не отпустил. Амбивалентный профессионал Афраний. Он служил не своему царю батюшке, он служил службе. К нему претензии предъявлять так же бессмысленно, как к этой луне.
Денис удивлялся своей трезвости, и в этом отсутствии паники было для него самое леденящее. Он не хотел ничего говорить, знал, что любая новость теперь может только ухудшить ситуацию. И именно поэтому поинтересовался:
— А что там за шум?
Афраний, как всегда, сразу понял, о чем речь:
— Они разорвали его на куски.
— Астерикса?! Зачем? Хотели посмотреть, что у него внутри?
— Да.
— Посмотрели? Ничего не нашли?
— Нет. — Афраний настолько не понимал иронии, что это действовало угнетающе. Этому нельзя было противостоять, все чувства клонились и вяли.
— А теперь что они делают? Легли спать?
— Они пришли сюда.
— Сюда?!
Рука начальника тайной стражи чуть приподнялась, указывая… и из всех теней, что были поблизости, из–за кустов, камней, из складок местности стали подниматься люди. Они стояли молча, их было много, они не двигались.
— Чего им надо? Они хотят меня убить?
— Нет.
— Нет?
— Астерикс куда–то подевал все, что ты ему доверил. Его теперь нет. Совсем. Теперь ты скажешь. Они ждут.
А если я ничего не смогу толком «сказать», они посмотрят у меня во внутренностях?
Ничего больше не говоря, Денис встал и решительным, хотя и не беглым шагом пошел вверх по тропинке, в сторону жертвенника.
Афраний вздохнул у него в тылу. Ему жалко, наверно, государя, но он его сдаст, уже сдал. А ведь было время — казалось, что у них отношения почти как у красноармейца Сухова и Саида.
Его величество обернулся, и Денису стало не до забавных ассоциаций.
Они были рядом. Двигались шагах в двадцати позади, все плотнеющим строем. Маршалы, министры и наложницы в одном строю. Молча, не сводя с него глаз.
Дальше двигался как при плавании на боку, взгляд то вперед, то назад, старался, чтобы дистанция не сократилась до опасного размера. Чтобы можно было рвануть вперед, если внезапно бросятся.
Тропа была узкая, и одновременно по ней могло двигаться не более двух человек. Лицо убудского народа являли собой Йорик и Янгус. Второй–то понятно, но ты, идейный последователь, чем воспален?! А между их головами все время появлялась физиономия Мнемозины. А ты–то, неродная и ни разу не близкая, отчего в такой ярости?! С тобой точно ничего у нашего величества не было, это у многих прочих под сердцем, возможно, образовывается скороспелое убудское дитя августейшего бесплодия. При этой мысли Денис еще крепче прижал к боку Артура.