— Ты слышал — «надевай», — вроде как даже с гордостью заметил инженер.
— Между прочим, это я давал ей тонкости русского, пока вы бегали по полям за своими кротами.
Убудская одежда смотрелась на господине аниматоре вполне, и даже грязная майка с почти уже неразличимой эйфелевкой не смешила глаз.
— Я на деле, а не как–нибудь условно технически сливаюсь с местным населением.
Он вытянул ремень из останков былой одежды, на нем имелось кожаное гнездо для телефона, надел ремень поверх убудской юбки, закрепил телефон.
— Кстати, о кротах, — сказал инженер, — ты ничего нового не придумал?
— Про что? Про старика?
Не дожидаясь мнения Дениса, напарник сообщил:
— У меня только одно объяснение того, как он к нам попал.
— Какое же?
— Но оно меня не устраивает.
— Ну, когда отбрасываешь все невозможные варианты…
— Но то, что у меня остается, тоже абсолютно невозможно.
— Может, мне оно таким не покажется? Поделитесь. У меня даже невозможных нет.
Товарищ инженер задумчиво чистил круглый, шишковатый фрукт:
— Он просто «возник» между нами.
Денис взял с подноса такой же фрукт:
— Это все равно как если бы я сказал, что он упал с луны.
— С луны он не мог упасть. Крыша не повреждена.
Инженер немного помолчал:
— А еще я обратил внимание — он говорил на языке, на котором «они» не говорят.
Денис застыл с открытым ртом и поднесенным к нему куском розового апельсина.
— Правда? А я думал — мне показалось.
— Что показалось?
— Мне послышались, это ведь были секунды, и наше состояние надо принять во внимание… Пара французских фраз, скорей всего французских. Комси–комса, возможно, он ругался по–французски.
Товарищ инженер поднял палец, прожевывая при этом сочную мякоть фрукта без названия.
— Вот. Я был и так уверен, что не ослышался, а тут и ты подтверждаешь. Дедушка — француз. О чем это может говорить? Есть у тебя версия, Денис?
— Если с лету, без обмозговки: они тут живут всю жизнь, я имею в виду…
— Я понял.
— Живут как болванки, а перед смертью начинают потихоньку обретать национальность?
Товарищ инженер долгим и непрезрительным взглядом изучал напарника, и тому постепенно становилось стыдно за только что брякнутое.
— Интересный ход мысли. По крайней мере, ход, по крайней мере, мысли. Я не стану его высмеивать, хотя это легко сделать.
— Сделайте.
— Изволь. Если ты прав, получается, что «на том свете», если он есть, национальность — важная вещь. То есть отделы ада и рая для французов и чехов и тэ пэ.
Господин аниматор склонил голову, признавая свою неудачу. Товарищ инженер не стал его добивать.
— У меня другое впечатление.
— Какое?
— И другое, и пока не выразимое в словах. Надо еще много доузнать, чтобы определиться с мнением.
Денис подтащил к себе поднос с едой:
— Вы, как всегда, пойдете шнырять в поисках информации?
— А ты, как всегда, останешься валяться на боку?
— Естественно.
— Помни про Парашу. Ты обещал.
— Я к ней не прикоснусь. Ни сегодня, ни завтра, никогда! — Денису было приятно, что он и сказал чистейшую правду, и оставил напарника в дураках. Вообще–то он был уверен, что Параша проболтается про их игры, но, видимо, товарищ инженер был не так воспитан, чтобы приставать к девушке с разговорами на такие темы. А она ведет себя так, будто обо всем начисто забыла.
Взгляды напарников встретились, и оба отметили про себя, что они вновь незаметно оказались на почве легкой враждебности друг к другу. История с телефоном, а потом и со стариком их на время сблизила, напомнив, что они подвергаются общей неприятности, но стоило попривыкнуть к новым фактам, как характеры стали расталкивать их в стороны.
Товарищ инженер сделал шаг навстречу:
— Знаешь, я тут между пальмами обнаружил мегалит, такой камень, торчащий из песка, — очень удобно для календаря. Это ракушечник, на нем можно отмечать каждый проведенный день. Наш органайзер превратился в труху, когда высох.
Денис заметил попытку нормализации отношений:
— Отмечайте вы, раз уж нашли, коллега.
Товарищ инженер кашлянул, явно с сожалением.
— Я вам доверяю.
— Не в этом дело, — опять кашлянул дядя Саша, — тут важен немного другой момент…
— Какой?
— Скажи, по твоему мнению, сколько мы уже здесь находимся?
— На острове? Что–то порядка дней, ну, тридцати. Что вы отвернулись, коллега? У вас другие ощущения?
— Другие. Немного. Пока немного. Поэтому я и хочу, чтобы мы совместно наносили каждый день на этот ракушечник. Биологические календари наши работают с разной, кажется, скоростью.
— Это опасно, это вредно? — Денису эта тема казалась хоть и занимательной, но надуманной. Ощущение времени индивидуально, у стариков годы летят, у молодых тянутся, и если бы они рассчитывали провести тут многолетнюю робинзонаду, то календарь мог бы стать существенным чем–то. Но пока это ну не тянет на проблему.
— Как хочешь, — сухо сказал товарищ инженер.
— Не сердитесь, я вам правда доверяю. Не таскаться же нам туда вдвоем, в самом деле, каждый день.
— Ну что ж…
На холм поднялись и остановились несколько постоянных спутников товарища инженера. Денис их уже узнавал — Туполь, Черепан, Ползун. Когда он догадался, что клички эти всего лишь сокращения от фамилий старинных русских гениев техники, он даже пожалел напарника — очень уж предсказуемый ход мысли. Инженер берет имена из инженерной истории. И только отечественной. Хоть бы один Архимед. С фантазией у дяди Саши всегда было тускло. Впрочем, видимо, так и должно быть.
— Ваша техническая интеллигенция явилась.
Коллега чего–то медлил, и Денис сказал, явно модулируя речь легкой иронией:
— А я помогу Параше помыть посуду. После еды.
Товарищ инженер расстегнул–затянул пояс на шортах. Как утверждает известный венец, этим движением мужчина проверяет, не забыл ли жезл своего достоинства там, откуда уходит. После этого сделал круг по хуторской площади, можно было понять, что и мысли его описывают некий круг.
— Кстати, а почему бы вам не взять Парашу с собой на поля? По–моему, она с удовольствием бы к вам примкнула.
Коллега сухо ответил:
— Я знаю. И я ей предлагал. Но она, так сказать, приставлена к этому месту, сестра–хозяйка именно этого хутора.
— Женщина в песках.
— Что?
— Ничего.
— Хорошо, я пошел. — Инженер двинулся в сторону тропинки, ведущей в долину. — Сегодня я рассчитываю найти, куда они перетащили нашего де Голля. И посмотрю, что с ним сейчас происходит.
— Успехов вам.
Товарищ инженер задержался на секунду:
— Тебе тоже успехов.
— Что именно вы имеете в виду? — с насмешливым вызовом уточнил Денис.
— Ты ведь остался караулить новый звонок, да? Так вот не пропусти.
И ушел. Унося чувство инженерного превосходства. Гад! Неприятно, когда тебя возьмут и запросто расшифруют! Да, Денису почему–то пришло в голову: если кто–то станет прорываться сквозь эфир неизвестно откуда, то лучше находиться в том месте, где один раз прорыв удался. Возможно, на этом аномальном острове именно холм — самое аномальное место.
Товарищ инженер небрежно торпедировал мнение, даже и не высказанное владельцем аппарата.
7
Денис достал из гнезда машинку и подержал на руке. Это не нормальный радиоприбор с электрической душонкой, скорее зомби, и кто–то вселяется в него по своему желанию.
Ладно, пусть своеобразное телефонное суеверие, ведь дома, забыв, к примеру, ключи и вернувшись за ними, он обязательно смотрится в зеркало. Так вот, пусть суеверие, далеко от хижины он уходить не будет.
Но просто так сидеть и исключительно ждать, тяжело.
Попробовал поработать руками, но попытка вернуть к жизни турецкие штаны провалилась, едва начавшись — зашвырнул волглые тряпки в угол хижины. Ладно, оделся по–местному, чего уж теперь дергаться. Тем более что удобно. Даже плавки можно снять — такая свобода движений.
— Параша!
Прибежала, села напротив. Он постарался посмотреть на нее не сексуально озабоченным, а научно–антропологическим оком. Что за раса?
Он чувствовал в себе желание поговорить. Раньше такого не было. Да, смешно получается, чего только не вытворял с девушкой, а теперь вдруг душу ее захотел узнать. Как–то не по порядку развиваешь события, усмехнулся себе Денис.
— Скажи, Параша, а ты давно здесь?
Казалось бы, чего проще, но выяснилось, что довести смысл вопроса до сознания девушки чрезвычайно трудно. Много времени ушло на выяснение вопроса, что такое «здесь». С самых разных сторон Денис подъезжал к этому понятию, и всякий раз оказывалось, что не подъехал, а, наоборот, отъехал. Параша не имела ни малейшего представления о том, что такое остров. И это живя на острове! Сообщение, что в мире где–то «там» есть еще острова, почти такие же, как этот, поставило ее в тупик. Именно в этой части — «почти» и «такие же». Между тем представление о том, что есть какое–то «там», ей было доступно, даже казалось естественным и даже приятным. Про «там» она готова была слушать сколько угодно. Правда, у Дениса было сомнение: одно ли и то же они имеют в виду, болтая про него.
Острова обычно водятся в океане. Слово «океан» она поняла только частично. В виде наличной, поплескивающей, запретной для вступления в нее воды у берега Убуди он ей был доступен, а размер, географическое измерение, возможность преодоления с помощью корабля или плота оставались для нее сотрясением воздуха.
Попив водички в перерыве неожиданно плодотворного урока, Денис набросился на девушку с неожиданной стороны:
— Скажи, Параша, а зачем ты живешь?
Слово «жизнь» оказалось еще менее доступным пониманию, чем «океан», хотя времени было потрачено на его втолковывание много. Но это ладно, вопрос–то дурацкий; если честно, и он сам, и гиганты ума из страны «там» теряются перед ним и много врут. Была надежда, что получишь от дикарки какой–нибудь кусок здешней ароматной сермяги на эту тему. Нет так нет. А вот то, что вопрос о родителях ее совершенно собьет с толку, давал пищу для ума аниматора.
— Где твои папа и мама? Познакомь. Они здесь? Они на острове? Или где?
Ноль понимания. Абсолютный ноль. Может, его удастся растопить?
Сходил в хижину, вернулся с маленькой бутылкой колы, сделал глоток, другой. Погрозил строгим пальцем бледному пламени в глазах испытуемой:
— Сначала познакомимся с родителями.
Нет, даже ради колы.
Из дальнейшего разговора можно было понять следующее: все дети общие, бегают где хотят, едят где придется, спят тоже.
— А правда, что мужики совсем–совсем не спят с бабами, как пан инженер утверждает?
Пришлось объяснять на словах, что он имеет в виду под словом «спят», испытывал неловкость; оказалось, что говорить об этом стыднее, чем делать это. Парашу разговоры смущали не больше, чем известные действия.
— Хочешь показать, что к тебе не пристает, ты выше этого, что инфантилизм так же не поругаем, как истинная чистота?
— Я не понимаю.
— Не хватало, чтобы ты и это начала понимать. То есть получается, что вы не бываете беременными. Раз не спите друг с другом.
Оказалось, что беременности случаются.
— То есть как?! А-а, тогда снимается другой мой ехидный вопрос: откуда берутся дети? Но не снимается вопрос «как?»! Ветром надувает?
Параша пожала плечами.
— Это не ответ.
Она опять пожала плечами.
— Хорошо, а вот то, что ты со мной спала, ты забеременеешь? Только не пожимай плечами. Впрочем, чего там, можешь не волноваться, хотя ты и не волнуешься, я бесплоден, за что свою Женечку возненавидел, несправедливо обвинил и бросил. А про ветер плодородия пока поставим запятую. Ты просто можешь и не знать, кто тут с кем и как.
Параша не возражала. Она не сторож всем сестрам своим и не заглядывает в хижины по ночам. Нельзя сказать, что на Убуди секса нет, просто девушка Параша ничего о нем не знает. Если они все же тут какие–то подопытные, им могут раздавать таблетки для залета. А если все же есть камеры, какой же он там в этих записях красавец, аниматор Лагутин! Вдруг стало стыдно, пришлось хлопать себя по обросшим уже порядочной бородой щекам, — хватит придуриваться. Тоже мне пациент Большого Брата!
Смех — лучший критик воображения.
Что же еще спросить?
— Почему женщины не ходят с дарами на скалу?
— Не ходят.
То есть просто так заведено, можно было понять ее. Не ходят, и все.
— Кем заведено?
Опять ноль целых, ноль десятых. Коровы были всегда, куры были всегда, рисовые поля были всегда.
— А ты хотела бы сходить на скалу?
Ступор. Как правильно говорить: Иран или Ирак? Можно считать установленным, что есть вопросы, на которые они то ли не хотят отвечать, то ли им запрещено кем–то или чем–то… Нет, по–любому легче было бы думать, что остров, например, заброшенная лаборатория, чем признать то совершенно необъяснимое, что мы имеем тут в наличии. Пусть имел бы место даже пошлый эксперимент: два предельно непохожих человека выбрасываются в искусственную среду, чтобы проверить, что они станут делать. Может, все же нашелся заскучавший миллиардер, готовый вместо покупки новой суперъяхты выкинуть кучу денег на такое развлечение, — это еще можно представить. Хотя до попадания сюда Денис был о миллиардерах самого уничижительного мнения: ни фантазии, ни дерзости. Максимум дадут бабла на исследования в области замораживания или компьютерных потуг по переносу сознания с биологического носителя на более надежный. Проблема индивидуального бессмертия их еще может зацепить, а вот чтобы попробовать воссоздать модель первобытного общества и проследить, что там и как было у предков, это вряд ли.
Но продолжим: на уютном острове все же случаются перемены погоды, дождь изредка идет, однажды был даже отдаленный гром, принятый белыми безумцами за звук летящего самолета.
Над Убудью никогда ничего не летало в обозримое памятью Параши время. И к берегу ничего не приставало. Она утверждала это уверенно и просто.
— А вы не удивились, когда нашли нас на берегу?
И тут Параша задумалась и кивнула. Ей было понятно, что такое удивление. И она могла отличить обыкновенное для здешней жизни явление от необыкновенного.
Эту тему Денис почему–то не стал развивать и впоследствии жалел, что не стал, уже тогда он мог бы очень продвинуться в понимании происходящего на Убуди.
Он сменил тему разговора на более, как ему казалось, важную:
— А кто у вас завел обычай таскать еду, рис, фрукты на скалу и там вываливать в яму?
Ответ был предсказуем: всегда так было.
— Но ведь чепуха какая–то!
Пришлось объяснять, что такое чепуха. Слово Параше понравилось, и она им некоторое время забавлялась, радостно смеялась, удачно его применив.
— Вам приходится почти непрерывно работать, а большую часть добытого вы тащите куда–то и выбрасываете. Не жалко?
— Чепуха.
— Чего хохочешь, дура!
— Дура?
— Это такая девушка, которая не отвечает на поставленные вопросы.
Выражение лица Параши сделалось напряженным. Внутри у нее явно возникла коллизия мотивов, брови сошлись на переносице.
— Ладно, ответь мне на последний вопрос и можешь идти. Тот француз, что свалился к нам, он сейчас где? Хочется на него взглянуть.
Параша сразу поняла, о чем речь, встала и, маня рукой Дениса, пошла через площадь, огибая костровище, и указала на хижину у самого края леса.
— Что?
Она опять указала, улыбаясь то ли безумно, то ли снисходительно.
Денис откинул входной полог. Посреди хижины на глиняном полу сидел де Голль и с двух рук ел сразу два неизвестных науке фрукта. И правда, очень похож на капризного гения французской политики — длинный, худой, с толстым носом и щепоткой растительности под ним. Взгляд полностью отсутствующий.
Вышел Денис из хижины, потирая лоб.
Сам климат Убуди асклепен? Издыхающий сам собою окреп.
Остров–оживляж!
Убудь анимационная!
Вообще–то иной раз бывает такое ощущение, что в воздухе распылен какой–то транквилизатор: совсем не хочется думать о плохом и отлично спится.
Да что здесь, в конце концов, происходит?!
Некоторое время назад фонтан подобных вопросов стал затухать, затягиваемый тиной повседневной рутины. Но после запредельного телефонного звонка и с появлением де Голля опять прорвало.
Версии!
Ничего не лезло в голову, кроме перелицованной банальщины про брошенную лабораторию: покинутый по неизвестным причинам завод по производству этнического оружия. Лаборанты вымерли от ими же введенного штамма, а лабораторные клоны остались и живут как запомнили.
Или нет?
Денис поглядел на стоящую рядом Парашу, потом на старуху, ковыряющуюся в углях кострища.
Аборигены только кажутся простачками, «баранами», а на самом деле племя экстрасенсов. Цивилизация, сумевшая прийти в равновесие с природой в результате рафинирования непонятной культуры, и мы, нервные гости большого мира, ведущие себя здесь как два неврастеника в заповеднике тихих будд. Настолько углубившихся вовнутрь себя и самого сущего, что, даже когда здешних самок подвергают французской любви, это не тревожит их бездонной самости.
Денис крутнулся на месте — что за чушь бродит в башке! Но пусть чушь, все равно — как быть с этими бесчисленными необъяснимыми фактами: почему и он сам, и неприятный напарник не заболели за все эти дни даже легонькой болячкой? Дикие, неизвестные фрукты — и ноль поноса. Царапины заживают, конечно, не мгновенно, но всегда и без малейшего воспаления. Только не надо становиться Пастером и глотать заведомую отраву, чтобы поиграть в умру — не умру. Пусть товарищ инженер себя покажет с этой стороны, надо ему намекнуть.
И сколько уже дней так! Кстати, о деньках — сколько их прошло, ё-моё! Прав старик, прав, надо что–то царапать на столпе или хотя бы палкой на песке.
Вот еще версия: остров забвения! Только не внезапного, а тихого погружения в него. Как лодку заносит песком на берегу. Похоже на правду или какую–то ее часть — мысль куда–то все время уклоняется от темы времени. Рассказывали, что на этих экваториальных островах другое восприятие секунд–минут–часов, но это казалось туристическим наблюдением городского сознания, осевшего на берегу теплого и невозмутимого океана. В данном случае имеем место с чем–то не таким элементарным.