Лугаев узнал пожилую женщину, которая терпеливо дожидалась у ворот парка, чтобы возложить свой скромный букетик. Он подошел к ней, взглянул на часы. До приезда делегации оставалось минут десять или пятнадцать. По рации должны были сообщить, когда они выйдут из Государственной Думы. Отсюда до здания Думы было не более пяти минут хода, а если они подъедут на машинах, то и того меньше.
— Ваши документы, — строго сказал он, надеясь, что она его не узнает.
Но женщина тоже его узнала и улыбнулась. Потом протянула паспорт.
— Самойлова, — сразу вспомнил Лугаев, мельком взглянув на фамилию. И вернул документы женщине. Затем посмотрел в сторону монумента. — Проходите быстрее, — неожиданно разрешил он, — только положите цветы и проходите дальше. Не задерживайтесь, иначе у меня будут неприятности.
— Спасибо вам.
На ней было то же самое светлое пальто, в котором она приходила несколько дней назад. Наверное, этому пальто лет было не меньше, чем самому капитану. Ему опять стало стыдно, что он задерживает пожилую женщину, ветерана войны, в угоду политикам, которые должны вот-вот здесь появиться.
— Стрельнев, — подозвал он своего заместителя, — проводи женщину.
В руке она держала традиционный букетик. Стрельнев привычно поднял металлоискатель, провел им по одежде старушки. Лугаев нахмурился. Старший лейтенант поступил абсолютно правильно, но все равно в этом действии было что-то оскорбительное. Что могла сделать эта несчастная пожилая женщина, едва передвигающая ногами. Лугаев забрал букетик и ощупал проволоку. Все нормально.
— Идите, Лидия Алексеевна. — Он успел прочитать в паспорте ее имя, но не был уверен, что правильно назвал отчество.
— Лидия Андреевна, — поправила она и снова достала свой паспорт.
— Проходите, проходите, — разрешил Лугаев, махнув рукой.
Стрельнев довел ее до монумента. Она положила свой скромный букетик на край постамента и, поклонившись, отошла. Затем засеменила к выходу из сада.
Именно в этот момент Лугаеву сообщили, что делегация во главе со спикером уже находится рядом.
— Стрельнев, — крикнул он, поднимая рацию, — задержи женщину, там сейчас будет делегация.
— Хорошо. — Стрельнев остановил Самойлову, придержав за локоть, и она застыла рядом с ним. — Подождите, пожалуйста, — попросил он.
Большая делегация политиков во главе со спикером Государственной Думы вошла в сад. Члены делегации толпой прошли мимо замерших на месте Стрельнева и пожилой женщины, направляясь к могиле Неизвестного солдата для возложения цветов. Среди них было много узнаваемых лиц — сам спикер, его заместители, руководители постоянных комитетов, известные депутаты. Лугаев с ужасом подумал, что сейчас несчастная женщина обратится к кому-нибудь из них с жалобой или с просьбой. И тогда ему не избежать наказания за то, что он пропустил в сад постороннего человека во время возложения цветов руководством парламента. Но Самойлова стояла не двигаясь. Когда все прошли мимо, она тяжело вздохнула и направилась к выходу. Лугаев был готов ее расцеловать и опять устыдился, что мог так плохо о ней подумать. Эти ветераны честно сражались во время войны и достойно жили после нее. Такая женщина не станет ничего просить, даже увидев перед собой толпу известных политиков. Лидия Андреевна доковыляла до него и мягко поблагодарила:
— Спасибо вам, капитан.
— Удачи! — отозвался он на прощание, поворачиваясь к делегации Государственной Думы.
Они уже возлагали цветы.
Стрельнев подошел к нему.
— Вот такие у нас ветераны, — с восхищением произнес он. — Я думал, что она не удержится и кого-нибудь из них остановит, чтобы высказать свои претензии. А она даже не посмотрела в их сторону.
— Это люди старой закалки, — объяснил подчиненному Лугаев, — сейчас таких уже нет.
РОССИЯ. ДАГЕСТАН. МАХАЧКАЛА. 24 ФЕВРАЛЯ, ЧЕТВЕРГ
Рано утром Карл Гельван приехал в Махачкалу. В обычном купе скорого поезда ему пришлось провести долгую ночь с семьей даргинцев, направлявшихся в Дагестан. На три места их было пять человек вместе с отцом семейства и его дородной супругой. Дети беспрестанно галдели, и Гельван почти все время пути простоял в коридоре, избегая их шумного общества.
Утром он вышел на перрон вокзала невыспавшийся и злой. Проведя рукой по щетине, вспомнил, что у него с собой электрическая бритва. Взять ее посоветовал Гейтлер, почему-то считая, что на Кавказе небритый человек обязательно обратит на себя внимание и вызовет подозрение, хотя именно здесь было полно бородатых и усатых мужчин. Карл направился в вокзальный туалет, неухоженность которого вызвала у него отвращение.
В его дорожной сумке кроме бритвы лежали небольшой диктофон и два мобильных телефона. Дзевоньский специально отправлял одного из своих работников в Ростов за этими сотовыми аппаратами.
Гельван побрился, благо электрическая розетка в этом грязном туалете, как ни странно, оказалась в исправности. И через десять минут уже снова вышел на привокзальную площадь. Его зазывали частники, предлагая подвезти куда угодно, но Карл прошел мимо них. Сегодня у него был другой маршрут. Он обошел площадь, огляделся и вернулся на вокзал, где приобрел билет в спальный вагон — «СВ». Внезапно его осенила идея купить и второй билет в это же двухместное купе, чтобы наконец выспаться, но кассир лишь развела руками — больше билетов не было. Поезд на Москву отправлялся через три часа.
Расстроенный Карл снова вышел на площадь. Он помнил строгие указания Гейтлера и потому направился строго на восток. Ему предстояло пройти несколько кварталов, прежде чем начать звонить. Важно было не заблудиться в чужом городе.
По пути Карл увидел небольшую шашлычную и решил в нее зайти. Там, на его удивление, оказалось уютно и чисто. Кофе, конечно, не было, и тогда он заказал горячий чай, сыр, овощи, зелень и тонкий горячий хлеб, который здесь называли «лавашом». Когда все это поставили на стол, хозяин вопросительно посмотрел на своего раннего посетителя и спросил:
— Хаш принести?
— Что? — не понял Гельван.
— Хаш, — повторил хозяин. — У нас прекрасный хаш. Вы ведь для этого пришли к нам? — По-русски он говорил с очень сильным акцентом, но Карл его понимал.
— А что такое хаш? — полюбопытствовал он. — Я вас не совсем понимаю.
— Это наше самое лучшее блюдо, — взмахнул руками хозяин, полный, невысокий, лысый мужчина с пышными черными усами. — Вы разве не знаете, что так рано утром мы подаем хаш?
— Его едят по утрам? — уточнил Карл.
— Сейчас все принесу, и вы увидите.
— Давайте, — согласился Гельван. Времени у него было много, почему не попробовать?
Мальчик, очевидно сын хозяина, принес глубокое блюдце, наполненное чем-то остро пахнущим. Гельван понюхал, попробовал на язык. Это был уксус, в котором плавал мелко нарубленный чеснок.
«Какая гадость! — с ужасом подумал Карл. — Что это такое? Наверное, приправа. И все равно, можно с ума сойти — по утрам есть чеснок. Дикие люди».
Хозяин поставил перед ним на стол запотевшую бутылку водки. Гельван решил, что это уж слишком. Неужели на мусульманском Кавказе именно так завтракают? Мальчик принес соль и перец. Теперь следовало ждать выноса главного блюда. И действительно, вскоре появился хозяин заведения с глубокой тарелкой, скорее похожей на небольшую кастрюльку, от которой шел горячий пар. Пахло чем-то вкусным.
Гельван посмотрел на варево довольно густой консистенции, напоминающее немецкий суп. Может, картофельный суп? Хотя пахнет как-то необычно. Он взял ложку, чтобы попробовать.
— Подожди, — остановил его хозяин. После того как он подал хаш, клиент стал ему гораздо ближе, и он перешел на «ты». — Прежде чем начать есть, нужно все хорошо посолить, — пояснил он. — Потом добавь ложку уксуса с чесноком. И налей себе водки.
— Я не пью по утрам, — сурово отказался Карл.
— Не нужно пить, — удивился хозяин, — это для хаша.
Размешивая ложкой суп, Гельван понял, что в нем плавают куски мяса. Хозяин, видя, что гость не знает, как нужно действовать, густо посолил его «суп», влил в него большую ложку уксуса с чесноком и налил рюмку водки.
— А теперь начинай есть. Только все размешай. Искендер, принеси еще соленья!
Мальчик принес тарелку с маринованными баклажанами, перцем и чесноком. Гельван недоверчиво поднес ложку ко рту. Было очень горячо и вкусно. Он помешал ложкой и попробовал еще раз. Губы слипались, это было необычное, но приятное ощущение. Карл глянул на полную рюмку и подумал, что такую еду действительно хочется запить водкой. После первой рюмки ему стало веселее. После второй — уже совсем хорошо. В жидкости плавали крупные куски, похожие на разваренное мясо, только очень светлое. В сочетании с чесноком, добавленным в уксус, они казались особенно питательными. Гельван съел всю тарелку, выпив еще и третью рюмку водки. Хозяин умиленно смотрел на него.
— Еще принести? — почти ласково поинтересовался он.
— Да, — кивнул Карл, — очень вкусно.
Бессонная ночь и все его страдания куда-то улетучились. Ему было тепло и хорошо. Хозяин принес вторую тарелку хаша. Такого же горячего и вкусного. На этот раз Гельван сам щедро насыпал соль и плеснул ложку уксуса с растертым чесноком. И снова налил себе рюмку водки. Это было невероятное наслаждение. Он съел содержимое и этой тарелки, чувствуя, как с трудом открывает рот, — от этой еды губы казались словно смазанными клеем. Карл посмотрел на бутылку водки. Четыре рюмки для него было многовато, но он не ощущал опьянения. Наоборот, ему казалось, что он пил простую воду, настолько ясно и хорошо работала голова.
— Хаш с водкой подают по утрам после обильного застолья накануне, — пояснил хозяин. — Чтобы человек мог опохмелиться и прийти в себя.
— Хорошая традиция, — согласился Гельван. — А можно еще тарелку?
— Только половину, — поднял указательный палец хозяин, — иначе потом тебе будет плохо.
Он принес третью тарелку, но наполненную до половины. Карл с удовольствием съел и эту добавку, чувствуя, как горячее тепло разливается по всему телу. И выпил пятую рюмку водки, закусив ее маринованным баклажаном. Затем тяжело поднялся из-за стола абсолютно счастливый.
— Прекрасный суп, — сказал он хозяину. — Из чего вы его делаете? Из свинины? Хотя нет, у вас же нет свинины. Тогда курица? Или какое-то другое мясо?
— Это ноги коровы, — улыбнулся хозяин, — мы аккуратно чистим их, потом варим всю ночь до утра. Они развариваются, и получается вот такой хаш.
— Ноги коровы? — изумился Гельван. Хорошо, что ему не сказали об этом перед тем, как он начал есть. Иначе, пожалуй, не притронулся бы к этой еде. Какая гадость! Хотя… было очень вкусно.
— Спасибо, — кивнул Карл, — мне очень понравилось. Я теперь буду ходить по утрам в восточные рестораны и заказывать ваш хаш. До сих пор никогда не слышал о таком блюде.
— В любой ресторан нельзя, — наставительно заметил хозяин, — нужно ходить к человеку, которому ты веришь. Настоящий хаш дают не везде.
— Запомню. Сколько я должен?
— Двести рублей.
— Сколько? — не поверил Карл. В иных местах Москвы за такие деньги можно выпить только чашечку черного кофе. Обычный свежевыжатый сок, который еще надо поискать, может стоить пятнадцать долларов, то есть больше четырехсот рублей.
— Разве много? — не понял его хозяин шашлычной.
— Возьми триста, — протянул ему деньги Гельван.
— Нельзя, — рассудительно ответил радушный хозяин, — это уже будет «харам» — незаработанные деньги. А я человек верующий. Можешь дать двести пятьдесят. Так будет справедливо.
Карл, улыбаясь, протянул деньги. Когда он вышел на улицу, ему показалось, что ноги несут его сами, так хорошо и радостно было у него на душе. Однако необходимо было вспомнить, зачем он сюда приехал. Гельван взглянул на часы, до отхода поезда оставалось чуть больше часа. Самое время. Он оглянулся по сторонам и достал аппарат, купленный в Ростове. Включил его, проверил. Затем набрал уже знакомый ему номер. Ответили сразу. Он опять посмотрел на часы, зная, что нельзя говорить больше минуты, иначе его быстро вычислят. Хотя и так ясно, что все равно вычислят, но чуть позже. А еще Гейтлер не сомневался, что этот разговор обязательно запишут.
Карл улыбнулся и включил диктофон.
— Алло, говорите, — повторил голос в трубке.
— Слушайте меня внимательно. — На пленке у Гельвана был записан голос мужчины, говорящего с характерным кавказским акцентом. Его нашли в Швейцарии, где и попросили сказать несколько фраз в диктофон.
— Кто это говорит? — спросили в Москве.
Тут в записи была сделана пауза. Предполагалось, что собеседник может задать похожий вопрос. Гельван прижал телефон к диктофону, увеличил громкость.
— Деньги нужно передать нашему представителю в Таллине, — пошла дальше запись, — он будет ждать вас в отеле «Виру» в субботу, двадцать шестого, в двенадцать часов. В руках у вас должна быть российская газета. Этот человек ничего не знает и с нами не связан. Но если вы попытаетесь его задержать, мы сразу узнаем об этом. Он передаст вам нашу политическую программу, с которой мы требуем ознакомить телезрителей вашего канала.
Карл выключил диктофон.
— Подождите, — раздалось в телефонном аппарате. Наверняка это был сотрудник спецслужб. — Мы должны иметь гарантии, что Абрамов жив. Как вас найти?
Гельван отключил телефон. Затем посмотрел по сторонам. Кажется, все спокойно. Теперь надо вынуть сим-карту, выбросить аппарат. Пройдя два квартала, уничтожить и сим-карту. Он сделал все, как ему велели. И через час с небольшим уже входил в свой «СВ».
На этот раз его сосед по купе, высокий пожилой мужчина лет шестидесяти, почему-то все время стоял в коридоре. Карл удобно устроился, сразу попросил постельные принадлежности и заснул, так и не догадавшись, почему его сосед по купе не хотел сидеть рядом с ним. От Карла Гельвана нестерпимо несло чесноком и маринованными баклажанами.
РОССИЯ. МОСКВА. 24 ФЕВРАЛЯ, ЧЕТВЕРГ
В этот день президенту сообщили, что подозрения подтвердились — в городе действительно действует группа террористов, нанятая олигархами для его физического устранения. Услышав это, президент невесело усмехнулся. Конечно, чего-то подобного следовало ожидать. Его враги трусливы и непоследовательны, но, убедившись, что он твердо намерен с ними бороться, решили нанести упреждающий удар. И единственное, что смогли придумать, — это убрать человека, объявившего им войну.
Люди не глупые, они поняли, что система, которую он пытается выстроить, — сильное государство с жесткой вертикалью власти, способное отторгать вмешательство вот таких олигархов, стоящих вне закона и над властью. Губернаторы уже не зависят от их поддержки и денежных вливаний, они теперь назначаются из Центра. В депутаты стало невозможно проводить нужных людей. Отныне выборы в Государственную Думу проходят исключительно по партийным спискам, и депутаты-одиночки, так легко становившиеся добычей крупных компаний и нуворишей, уже не могут попасть в парламент.
У олигархов выбита почва из-под ног. Больше им не влиять на правительство, не диктовать свои условия. Отныне и всегда принимать решения станет аппарат главы государства, превративший даже правительство в чисто технический орган. Разумеется, на этом фоне последней надеждой все-таки выжить в этой стране у олигархов может быть только уничтожение главы государства. Их задача — не дать ему укрепить власть до такой степени, чтобы он мог передать ее своему преемнику.
В преемники ему почти единодушно определен нынешний министр обороны, бывший генерал первого главного управления КГБ СССР. Хотя все понимают, что в кадровом резерве президента есть и нынешний глава парламента, бывший министр внутренних дел. Обоих этих политиков отличают такие качества, как порядочность, независимость от любых олигархических групп и от семьи бывшего президента, личная дружба с нынешним главой государства. Оба — «государственники», верные его единомышленники и тоже выходцы из спецслужб, люди проверенные, осторожные, выдержанные, сумевшие остаться кристально честными во времена диких перемен. Словом, похожи как близнецы. Смущает одно — они добросовестные исполнители, среди них нет харизматического лидера, каковым, впрочем, нельзя было считать и его самого.
Президент со злостью подумал, что, намереваясь устранить его, олигархи надеются таким образом подготовить ситуацию внутри страны для своего возвращения. Им мало тех миллиардов долларов, которые они незаслуженно получили в девяностых годах, когда нефть стоила в четыре, в пять раз дешевле, чем теперь, у государства были огромные долги, а золотовалютных резервов почти не существовало. Дефолт девяносто восьмого был почти вынужденной необходимостью. Но как все сильно изменилось за последние годы! Золотовалютный запас сейчас уже превышает сто миллиардов долларов. Был создан особый стабилизационный фонд, куда перечислялись дополнительно десятки миллиардов долларов. Несколько лет подряд бюджет государства исполняется с большим профицитом, — доходы намного превышают расходы. И наконец, в стране появилась та самая стабильность, о которой в девяностые годы, когда все разворовывалось и разваливалось на глазах, можно было только мечтать.
Президент имел точные сведения о масштабах трагедии, постигшей его страну. Даже последняя Отечественная война, такая страшная и разрушительная, нанесла в два раза меньше ущерба, чем непродуманные реформы и развал государства в начале девяностых. Это были конкретные цифры, которые он знал. И воспоминания об этих потерях делали его бескомпромиссным и решительным.
Будучи человеком смелым, он не боялся этих неизвестных террористов, как не боялся летать в охваченные войной южные районы страны, спускаться на подводной лодке, подниматься за облака в кабине истребителя. Но президент хорошо знал и свои недостатки. Он не был публичным политиком, не обладал харизматическими чертами трибуна, вождя, не понимал светских приемов, не умел облекать свои речи в дипломатически выдержанные спичи. Но система, которую он выстраивает, и не предполагает во главе какого-то общепризнанного лидера или нового идола. Это система современного полудемократического государства.