– Его величество приказал им оставаться внутри, опасаясь, что страсти накалятся еще больше, – отозвался де Торси.
– А куда мы идем?
– Департамент Plaisirs du Roi, где мы найдем Пикара, находится в северном крыле. – Арнольд окинул взглядом двор. – Если их гнев не угаснет, мы станем свидетелями ужасных безумств. Неужели эти фанатики не понимают? У них нет лучшего друга, чем король.
Госпитальер зашагал через двор, Грегуар заспешил за ним. Почувствовав, что их проводник не двинулся с места, Матиас остановился и оглянулся. Арнольд указал на узкую дверь в центре северного крыла:
– Сегодня дежурит Доминик Ле Телье из шотландской гвардии.
– Мрачный, грубый, вспыльчивый и склонный к пьянству.
Арнольд рассмеялся:
– Сомневаюсь, что в шотландской гвардии остался хоть один шотландец. Я сам там прослужил целый год. Это престижное место. Мы даем клятву защищать его величество, куда бы он ни направился – на бал, на охоту, на воды и так далее. Если же король лично присутствует на поле боя, его сопровождают телохранители.
– То есть опытными воинами их не назовешь?
– Это не мешает их высокому самомнению. Я не сомневаюсь, что Ле Телье любезно поможет вам найти месье Пикара.
– Рец приказал делать то, что я скажу. Ты проводишь меня сам, независимо от твоего желания.
– Мы можем пойти другой дорогой, – предложил де Торси.
– Раньше надо было думать.
– Вы такой же фанатик, как они.
– Если мы повернем назад, они поймут причину. А мы не можем этого допустить, правда, Грегуар?
Мальчик подтянул повыше свои новые штаны. Похоже, они оказались ему коротковаты, но он не обращал на это внимания. Сверток у него под мышкой совсем промок.
– Правда, хозяин, – ответил юный лакей.
Арнольд считал ниже своего достоинства чувствовать стыд за то, что мальчишка, которого он считал животным, оказался смелее его.
– Вот пусть это существо вас и проводит, – сказал он резко.
Тангейзер понимал, что гугеноты прислушиваются к их перепалке, и выдвинул встречное предложение:
– Я могу волоком протащить тебя через двор. Они так удивятся, что и пальцем нас не тронут.
Молодой придворный понял, что его спутник не шутит, и сошел с портика. Вид у него был такой, словно он ступает в лужу блевотины.
– Держись рядом со мной, слева, – приказал ему Матиас. – Представь, что ты по-прежнему в шотландской гвардии. Голову выше. Смотри на ту дверь. Если дело дойдет до драки, хватай Грегуара и беги.
Они пошли через двор. Арнольд почти бежал, чтобы поспеть за его широким шагом. Хоть это было и унизительно, госпитальер двигался зигзагом, пытаясь избежать прямых столкновений. Если кто-то из гугенотов преграждал ему путь, он его обходил. Так они благополучно – если не считать злобных взглядов – миновали несколько групп. Но примерно на середине двора до них донеслись насмешки:
– Что это за жирная свинья?
– У него задница шире, чем у королевы.
– Готов поспорить, его зад видал больше членов, чем ее!
От взрывов утробного хохота шутки казались смешнее, чем они были на самом деле. Чтобы подавить улыбку и отвлечь беднягу Арнольда, Тангейзер решил завести с ним разговор.
– Я хотел бы найти лошадь, – сказал он.
– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – пробормотал обиженный де Торси.
Матиас не знал, что имеет в виду юноша – состояние двора или положение, в котором он сам оказался.
– Совершенно верно, – кивнул он. – Так я могу найти во дворце лошадь?
– На это нужно разрешение.
– Похоже, ты обладаешь достаточной властью, чтобы его дать.
– Я лучше выпишу ордер на ваш арест.
Футах в двадцати перед ними от группы гугенотов отделился один человек. Встав на пути Тангейзера, он скрестил руки на своей бочкообразной груди. Это был достаточно крепкий мужчина для подобного вызова и достаточно злой, чтобы решиться на него. Многочисленные шрамы на лице выдавали в нем забияку, однако граф де Ла Пенотье знал, что подобные типы половину своей храбрости черпают у товарищей. Госпитальер окинул взглядом группу протестантов, оценивая, не был ли забияка приманкой, скрывавшей кого-то более опасного. Но среди этих людей не было ни одного серьезного противника.
– Что будем делать? – испугался Арнольд.
– Чуть отодвинься от меня, но не останавливайся.
Молодой толстяк взялся за рукоять меча и вытащил его из ножен на несколько дюймов. Переход от паники к безрассудной храбрости был мгновенным. Тангейзер видел такое не раз – немногие после этого оставались в живых.
– Оставь в покое меч и делай, что я сказал, – приказал он.
Приблизившись к воинственному гугеноту, Матиас дал ему шанс избежать столкновения и свернул в сторону. Но забияка не желал отступать. Снова преградив им путь, он ткнул пальцем в де Торси и сказал, обращаясь к мальтийскому рыцарю:
– И какова на вкус его задница?
Тангейзер схватил выставленный палец и резко вывернул его. Протестант взвыл от боли. Иоаннит прошел мимо него, и задира, вся сила которого оказалась бесполезной, был вынужден согнуться пополам, чтобы ему не вывихнули палец. Внешней стороной правой ноги Матиас ударил его под колено. Гугенот рухнул на каменные плиты, и послышался хруст сломанного пальца, за которым последовал громкий стон. Госпитальер продолжал идти, не замедляя шага и не оглядываясь. В этом не было необходимости. Внимание всего двора переключилось на упавшего громилу. Арнольд оглянулся, вытянув шею.
– Смотри вперед. К тому времени, как он встанет, мы будем уже внутри, – шепнул ему Матиас.
Два швейцарских гвардейца ухмылялись из-за своих алебард. Они кивнули Тангейзеру и не удостоили даже взглядом его спутника, который разозлился еще больше.
– Такое презрение – крест, который мне приходится нести за близость к Анжу, – проворчал юноша.
Генрих, герцог Анжуйский, судя по слухам предпочитавший носить женские серьги, а не меч, был младшим братом короля и недругом гугенотов. Он считался любимцем матери, и кое-кто считал, что поэтому он обладает более серьезным политическим весом, чем король, которого Анжу презирал и которым помыкал. Его развращенность, ставшая уже легендарной, компенсировалась периодическими приступами самобичевания.
– Не обращай внимания, – сказал иоаннит. – Ты держался молодцом.
– Правда?
– Не потерял голову и был готов сражаться с превосходящим по численности противником.
Арнольд выпрямился, став дюйма на два выше ростом, и вошел в вестибюль. Там он огляделся и зашагал по коридору. Окна в старом дворце представляли собой просто прорезанные в камне щели. С полутьмой сражались зажженные лампы и свечи.
– Ты один из миньонов герцога Анжуйского? – поинтересовался Матиас.
– Я его друг и советник, – ответил де Торси. – Ему очень нужен и тот и другой, хотя обе эти роли довольно опасны. Дворец буквально кишит завистниками, плетущими интриги. Тело Филиберта Ле Вайе было найдено на аллее в пяти минутах от того места, где мы теперь стоим, и больше его имени не упоминали. Даже убийство какого-нибудь могильщика расследуют тщательнее. Все знают, кто приказал его убить, и приняли это к сведению.
– Может ли провинциал тоже принять это к сведению?
В ответ Арнольд, прижав палец к губам, изобразил жеманную походку.
– Сам Анжу? – уточнил госпитальер.
– Нет. Анжу его обожал. За всем стояла она – «дочь купца».
Мнение Тангейзера о королеве явно изменилось к лучшему.
– Кстати, манера одеваться вовсе не означает, что мой хозяин Анжу содомит, – как и его терпимость к мужской любви, которой предаются некоторые, но далеко не все, его фавориты, – продолжил де Торси. – Я лично видел, как он овладел горничной сзади, когда та скребла полы, причем с энергией недавно посвященного в сан епископа. Должен признать, что так он хотел реабилитировать себя перед матерью, которая тоже стала свидетелем этой сцены, однако крики горничной указывают на то, что это не было заранее спланировано.
– Мне приятно слышать, с каким рвением ты защищаешь мужественность его высочества.
– Значит, вы тоже слепо следуете за мнением большинства?
– Я не очень много размышлял над таким предметом, как содомия. Наверное, зря?
Арнольд позволил себе усмехнуться:
– Почему вы настаивали, чтобы мы шли через двор?
– А разве ты этому не рад?
Молодой человек задумался:
– Пожалуй, да.
– Вот тебе и ответ.
Они вошли в огромную залу, заваленную остатками театральных декораций. Вдоль одной стены выстроились африканские горы, выкрашенные в серебристый цвет и увенчанные троном. Другая кипа декораций изображала адское пламя. Рядом стояло гигантское колесо, обвешанное колоколами. На полках рядами лежали маски демонов, а вешалки были забиты костюмами животных и ангельскими крыльями. Внимание Тангейзера привлекли странные звуки, и он прошел дальше между грудами мусора.
В глубине комнаты стоял большой куб, накрытый куском черного бархата. Звуки исходили оттуда: шорох, потом тишина, потом тихий шепот и жалобный плач, потом опять тишина. Матиас сдернул покрывало, и на него обрушился такой оглушительный визг, что он попятился, не выпуская из руки ткань.
В глубине комнаты стоял большой куб, накрытый куском черного бархата. Звуки исходили оттуда: шорох, потом тишина, потом тихий шепот и жалобный плач, потом опять тишина. Матиас сдернул покрывало, и на него обрушился такой оглушительный визг, что он попятился, не выпуская из руки ткань.
Под бархатом оказалась деревянная клетка, до отказа забитая маленькими обезьянками, размером не больше белки. Мех у них был короткий, желтоватый, а вокруг ртов и глаз – черный, что придавало их мордочкам сходство с черепом. Крошечные изящные пальчики цеплялись за перекладины клетки, ребра вздымались и опускались под шкурой. Обезьянки скалились, обнажая десны нездорового, серого цвета. Глаза у зверьков ввалились. Некоторые лежали на дне клетки, слишком слабые, чтобы двигаться. Грегуар с сочувствием смотрел на несчастных существ. Тангейзер был готов поклясться, что обезьяны все свои жалобы обращали к мальчику.
– Что это? – спросил маленький парижанин.
– Их называют обезьянами, – объяснил его господин.
Грегуар попытался произнести это слово, а Матиас продолжил:
– Они живут на деревьях, в дальних странах, на другом конце света.
– Они напуганы и голодны. И воды у них нет! – с болью воскликнул ребенок.
– Верно подмечено, приятель. Бедняги умирают от жажды.
Подошел Арнольд и с отвращением посмотрел на обезьян.
– Зачем сильные мира сего вывозят из Африки экзотических животных? Неужели они думают, что коллекция дурно пахнущих зверей придаст им величия? – спросил у него иоаннит. – Эти макаки из Нового Света. Я видел таких в Севилье, но не столько сразу.
– Боюсь, им не повезло. Одна из них укусила за палец любимого карлика королевы, а ее карлики пользуются большим влиянием, чем я, – пожал плечами де Торси.
– Помоги мне, Грегуар, – скомандовал госпитальер.
Под оглушительный визг обезьян Тангейзер и его слуга вынесли клетку из глубины комнаты и поставили у двери.
– Что вы делаете? – забеспокоился Арнольд.
– Грегуар прав – они умирают от жажды. Отсюда их услышат те, кто должен за ними присматривать.
Они оставили галдящих обезьян, и полный придворный снова повел своих спутников по коридору.
– Зачем вам Пикар? – спросил он у рыцаря.
– Он знает, где мне искать жену.
– Его называют «Малыш Кристьен», потому что он родился с дефектом гениталий. У него нет яичек, а пенис почти не заметен – мне это известно из надежных источников. В молодые годы это привлекало к нему людей с самыми необычными наклонностями, которые слетаются во дворец, словно мухи на ведро с навозом. Кристьен терпел унижения в надежде, что это поможет ему утвердиться в качестве драматурга. И будь у него хоть капля литературного таланта, он, несомненно, преуспел бы.
– Он писатель?
– Кристьен сочинил одну-единственную пьесу, беззастенчиво списанную у Грегуара, только без его остроумия. Единственными отличительными чертами его пьесы были претенциозность и пустота. В некоторых кругах эти качества высоко ценят, но задница Кристьена быстро увяла, а с ней и его карьера. Теперь он сочиняет злобные памфлеты на более талантливых драматургов, а также эротические вирши для частных клиентов. Больше всего он востребован для постановки разного рода эротических сцен, которые щекочут нервы тем, кто унижал его при дворе. Для этого у него есть целая труппа из уродцев, карликов, детей и извращенцев – так мне говорили. Официально же он занимает должность распорядителя развлечений королевского двора.
– То есть это не очень важная персона.
– Что может быть ничтожнее неудавшегося драматурга?
– Я в жизни не видел ни одной пьесы.
– Пробыв полчаса в вашем обществе, я и сам уже никогда не пойду на спектакль. Можете мне поверить, театру нечего вам предложить.
Арнольд заглянул еще в три комнаты, в каждой из которых встречал лишь раздражение и недовольство. Ему отвечали, что утром Кристьен был здесь, но после полудня его не видели. Никто не хотел признаваться, что знает, где искать распорядителя.
– Я сделал все, что мог, – вздохнул де Торси. – Прикажу Доминику Ле Телье послать своих людей, чтобы они нашли негодяя. А потом, с вашего разрешения, вернусь к другим своим обязанностям – их у меня хватает.
– Справедливо, – согласился госпитальер.
Они вернулись в вестибюль. В полосе света от открытой двери были видны два человека, которые что-то горячо обсуждали. Тангейзер видел лицо только одного из них, повыше ростом – офицера в дорогом светло-коричневом камзоле и таких же лосинах. Его красивое лицо, выделявшееся на фоне пышного воротника, не было обезображено ни шрамами, ни следами болезни, но на нем проступало много злобы и мало ума – сочетание, хорошо способствующее продвижению по службе. Его взгляд скользнул поверх головы собеседника и внезапно остановился на иоанните. У Матиаса опять возникло ощущение, что его узнали – человек, которого он ни разу в жизни не видел.
– А вот и Доминик Ле Телье, – сказал Арнольд.
Доминик кивнул им, и его собеседник оглянулся. Тангейзер напрягся. Это был тот самый «хорек» в темно-зеленом бархатном камзоле, который следил за ним из-за прилавка с рубашками в Большом зале. В глазах «хорька» мелькнул тревожный огонек. Как и прежде на рынке, он сразу же отвернулся.
– Черт возьми, это же Малыш Кристьен! – воскликнул де Торси. – Хотите, я вас представлю?
Тангейзер внимательно посмотрел на своего спутника. В глазах молодого толстяка не было ничего, что позволяло бы заподозрить двуличие.
– Не нужно, – покачал мальтийский рыцарь головой. – Если все сложится удачно, наши пути больше не пересекутся. Но я не забуду твоего великодушия.
– Тогда послушайте моего совета. Вообразите себе гнездо злобных и перекормленных крыс, которые втайне ненавидят друг друга. Потом представьте, что это гнездо опутано паутиной из чистейшей лжи и по ней снуют ядовитые пауки размером с крысу. И наконец, представьте, что крысиное гнездо находится в яме, кишащей гадюками и ядовитыми жабами.
– Такой сюжет для картины порадовал бы испанского короля.
– Я не шучу, потому что гнездо, паутина и яма – это как раз то место, где мы находимся. Верность порождает слухи. Священная клятва легко нарушается, а старая дружба предается ради обещания, которое никогда не будет выполнено. Даже честный человек – коих немного – может лечь спать сторонником одной партии, а проснуться приверженцем другой, потому что его хозяин переметнулся к сопернику, пока он спал. Другими словами: уезжайте отсюда как можно скорее.
– Я собираюсь покинуть город на закате солнца, а может, и раньше.
– Хорошо. – Арнольд поклонился. – Да поможет вам Бог.
– Осторожнее, когда будешь идти через двор.
Де Торси улыбнулся и так, с улыбкой, и направился к двери.
– Грегуар. – Тангейзер указал на Кристьена Пикара. – Посмотри на человека, который разговаривает с капитаном. Он держит руки, как обезьяна.
Мальчик улыбнулся своей жутковатой улыбкой и кивнул.
– Ты его видел раньше? Этого человека-обезьяну?
Грегуар снова кивнул.
– Где? – спросил иоаннит.
– Напротив «Красного быка», у коллежа.
– Хорошо. До того, как мы поели, или после?
– После. Когда девушки несли свои ведра.
– Ты уверен? Раньше, чем мы пошли в Большой зал и купили тебе башмаки?
– Да, гораздо раньше. До того, как девушки привели нас к своей мастерской.
– Молодец. Стань у дверей и смотри, как юный Арнольд пересекает двор. Если у него возникнут неприятности, дашь мне знать.
Затем Матиас подошел к Доминику и, опуская всякие любезности, сказал:
– Мне нужно поговорить с этим парнем. Малышом Кристьеном.
Его грубость была намеренной, и результат не заставил себя ждать.
Ле Телье молча проглотил его неучтивость.
– Пожалуйста. – Он глянул на дверь, из-за которой доносился какой-то шум. – Мне нужно идти.
Он ушел, даже не взглянув на Кристьена, который с фальшивой улыбкой повернулся к госпитальеру, притворяясь, что видит его впервые:
– Кристьен Пикар, к вашим услугам, сударь.
Тангейзер окинул его внимательным взглядом. Что бы там ни было у него с гениталиями, это был кичливый маленький плут. Из тех, кто считает, что преимущество на его стороне. И в данном случае Пикар был прав.
– Матиас Тангейзер, граф де Ла Пенотье. Как я понимаю, ты можешь сообщить мне, где проживает моя жена, леди Карла, графиня де Ла Пенотье.
– Да, леди Карла гостит у Симоны д’Обре, – ответил несостоявшийся драматург.
Рыцарь удивился его прямому ответу.
– Я был бы благодарен за адрес, – сказал он.
– Я сам могу вас проводить, сударь, если вы согласитесь немного подождать.
– А кто такая Симона д’Обре?
– Вдова Роже д’Обре.
– Я не знаком ни с вдовой, ни с ее мужем.
– Роже был торговцем и весьма уважаемым пастором у протестантов Парижа.
Кристьен умолк, словно ожидая реакцию Тангейзера на новость, что его жену поселили в дом известного гугенота. С учетом обстановки в городе, факт этот был не очень приятным.