- Ну а я, например, не желаю, чтобы ты циркулировал через мое жилье. Пульт разрешит, ему плевать: он железный, - а для меня это условие безопасности. И нечего. Делать так делать. А то отработаешь свои двенадцать часиков, в каюту придешь, а там гость...
Формирователь ввели в отсек Автономного пульта в самом начале общего дежурства Венты. На световой схеме было видно, как черный квадрат формирователя медленно вдвигается в ярко-красный круг Автономного пульта. Что будет дальше с творением Венты, где оно поместится, останется компактным или рассредоточится по всему объему отсека, какие возникнут прямые и обратные связи с различными системами корабля, - это решится уже без участия человека, когда прибор полностью примет температуру пульта. Предположительно это должно было занять около 3 часов.
Но прошло и 4, и 5, и 6 часов, а в красном круге на световой схеме еще просматривался темный квадрат.
Экипаж "Востока" все это время был занят работой. Магнитная буря на Солнце закончилась. Печатающие устройства вычислительных машин выдавали столбцы цифр, на экранах десятков приборов то прявлялись, то исчезали светящиеся точки и линии, вспыхивали и гасли на пультах сигнальные лампочки. Надо было всякий раз как можно быстрее понять, о чем это говорит, и тут же сформулировать для вычислительных машин новые задачи. Вращая верньеры, нажимая пусковые кнопки, отдать команды генераторам автоматических станций. Сложнейший процесс образования волноводов для передачи к Земле энергии Солнца вступал в завершающую стадию.
На свой формирователь, как, в общем-то, на совершенно незаконное, не предусмотренное никакими программами детище, Венте удавалось вырвать лишь считанные минуты, и тогда, сжав губы, он торопливо орудовал кнопками всех четырех счетных машин. Было очевидно, что запоздалое включение формирователя скажется на его работе. Для теории было важно, чем эта задержка вызвана. Для практики - чем она грозит. Оба вопроса следовало выяснить как можно скорей.
В начале седьмого часа Вента не выдержал. Он сорвался с кресла, бросился к ближайшей стенке и, пристально глядя на нее, скомандовал:
- Глубина шесть метров! Ну!
Это происходило в операторской. Все были в сборе. Лена Речкина и Карцевадзе ахнули: в стенке образовалась ниша!
- Что? - торжествующе крикнул Вента.
Но Карцевадзе и Лена уже смеялись: это всего лишь открылся стандартный проход! Размахивая руками, Вента случайно нажал кнопку радиоключа.
В конце восьмого часа темный квадрат на световой схеме исчез, но поля внутри корабля по-прежнему никаким мысленным приказам Венты не подчинялись.
В середине девятого часа по требованию системы ОЦУТа автоматов объективной оценки утомления - Карцевадзе и Речкина прервали работу и ушли отдыхать, хотя Вента клятвенно обещал всего через 10 минут доставить каждую из них в свою каюту по наиболее короткому и, следовательно, настаивал он, по самому легкому, разумному, выгодному пути. Получалось, что Речкина пройдет через склад продовольствия, Карцевадзе через карантинный отсек, блок автоврача и ванную комнату.
Ждать они не стали, молчаливо решив, что затея Венты не удалась.
Как и обычно, Лена Речкина проснулась, разбуженная автоматомсекретарем за час до начала дежурства. Некоторое время она лежала не. открывая глаз, потом вдруг вспомнила, как Вента сказал с экрана видеотелефона: "Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка!" Она улыбнулась, открыла глаза и вздрогнула: в каюте стоял Вента.
Чувствуя, как наливается жаром лицо, забыв, что на ней надет магнитный комбинезон для сна - в общем точно такой же, какой она носит днем, - Лена схватила первую подвернувшуюся под руки одежду и начала натягивать на себя. Это был спецкостюм для силовых гимнастических упражнений, сработанный из дерюги в сантиметр толщиной.
Вспыхнул сигнальный огонек. Кто-то вызывал ее. Продолжая лихорадочно одеваться и не глядя в сторону Венты, Лена нажала кнопку согласия на разговор (без такого ответа к находившимся в каютах мог обращаться только общий дежурный, причем видеосвязи с каютами вообще не было). И тотчас загремел голос Веры Карцевадзе:
- Послушай, Ленок! У меня - чертовщина из чертовщин! Самая настоящая!
- Что у тебя? О чем ты говоришь? Что у тебя там случилось? - прерывающимся голосом спросила Лена.
- Лежу в кольцевом коридоре, - продолжала Карцевадзе. Честное слово! Под вентиляционной трубой!.. Проснулась, подумала, что надо добираться до ванной... И глядь - лежу в коридоре. Под трубой. - Она помолчала. - Впрочем, стоп. Я разобралась. Надо мной балдахин из эластичного феррилита. Ну да! Штучки проклятого Венты! Его чертов формирователь! Всю ночь мне снилось, что я у себя в селе, еще девочкой, сплю в кроватке под балдахином, и пожалуйста! А как у тебя?
- У-у меня никак, - ответила Лена, осторожно поворачивая голову и краем глаза видя, что Вента все еще стоит посреди каюты.
- Негодяй! - говорила Карцевадзе. - Подумать только, какой негодяй! - Она вдруг вскрикнула: - Это что еще? О господи! Лишь этого мне не хватало!
Раздались аккорды сигнала общего оповещения. Послышался смеющийся голос Венты:
- Девушки! Как вам живется? Вы там у себя ничего особого не замечаете?
- Чтоб тебя черти побрали, - ответила Карцевадзе.
- Ничего не понимаю, - продолжал Вента. - Я же хотел только из отсека в отсек свободно ходить. А тут сижу, замечтался, футбольные ворота себе представил: хорошо бы сыграть! Глядь - стоят во всю стену ворота. И с сеткой!.. Вы скорей приходите, я теперь боюсь вообще думать. Надо как-то эту петрушку расхлебывать, - закончил он самым ликующим тоном.
- Понимаю, - отозвалась Лена.
Она глубоко вздохнула, грустно усмехнулась и начала стягивать с себя спецкостюм. Получалось, что всякая мысль, нашедшая в мозгу любого из них яркое образное выражение, неизбежно теперь окажется олицетворенной в этих феррилитовых фигурах и, следовательно, доведенной до всеобщего сведения.
- Идиот ты несчастный! - опять закричала Карцевадзе. Вот я приду сейчас...
Лена смело взглянула на Венту, стоявшего посреди комнаты: она теперь не боялась его. Копия была удивительно точной. На лице застыло вцражение озорства и растерянности, то самое, с каким он говорил: "Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка".
"Никто не видит, я могу любоваться", - подумала она и посмотрела на Венту уже не только смело и без смущения, но с радостным удивлением.
- "Я хотел тогда поцеловать тебя", - шепотом проговорила она, передразнивая его, и вдруг увидела, что рядом с Вентой, прильнув к нему, стоит она сама!
В растерянности Лена с минуту вообще ни о чем не могла думать. "Но как же? Как же? - мысленно повторяла она, и лишь постепенно к ней возвратилась обычная собранность. - Надо подумать о чем-то другом. Представить вместо всего этого книжный шкаф, стол... Скамейку!"
Плотно зажмурив глаза, она заставила себя ярко-ярко увидеть садовую скамейку на литых чугунных ножках и россыпь кленовых листьев на земле вокруг...
Она открыла глаза. Все так и было: скамейка, оранжево-желтый ковер опавших звездчатых листьев...
"Пока не разобрались с этим, самая строгая дисциплина, приказывала она себе. - Думать только о деле. И только логически! Никаких эмоций! Никакого образного мышления!"
Уходя из каюты, она оглянулась: садовая скамейка и не подумала исчезать. Магнитный формирователь знал свое дело. Вот только зависим он был совсем не так, как ожидалось.
В операторской Лена увидела Венту и Карцевадзе. Они стояли друг против друга в позах готовых к поединку боксеров, а между ними высилось что-то похожее на куст цветущей сирени.
Лена пригляделась. Это была вздыбившаяся прямо посреди пола морская волна. Возле нее лежало несколько больших бело-зеленых арбузов и здоровенное бревно. Его старая кора была в трещинах и наростах. Жаба сидела на одном из них.
- Ты смотри, - сказала Карцевадзе, - какие невинные штучки! Концы в воду прятал! - Она повернулась к Венте. - Признайся: что было? Вот это, вместо арбузов?
- Что было, то было, - сердито ответил Вента. - Про это я тебе не обязан докладывать.
- Я принимаю дежурство, - сказала Лена, подойдя к приборной панели и переключая несколько тумблеров.
С этого момента ее суждения пользовались наибольшим весом для логических машин Автономного пульта.
Лена продолжала:
- Прежде всего надо выяснить, как обходиться с этими... Она замялась. - С этими...
- Творениями, - подсказала Карцевадзе. - Вообразить только! Мне явилось такое... Никакими словами не передать! Оно и сейчас там, в каюте. Бр-р! И знаете... - Держась за сердце, Карцевадзе крутила головой. - Еще два-три таких сюрприза... Мне этот милый поклонник и на Земле достаточно крови попортил. Полетим сегодня на Сорок девятую, и с этой станции я не вернусь.
- Конечно, - подхватил Вента. - Гуляй там себе по главному коридору: семьсот пятьдесят метров в один конец, семьсот пятьдесят в другой. Райская жизнь!
- Товарищи! - вмешалась Лена. - О чем вы, товарищи?
- А все проще простого, - бодрым голосом сказал Вента. Я нашел выход. Хотите, чтобы исчезло? Представьте себе лишь, как это место выглядело раньше. Ключ в зрительной памяти. У кого она лучше, тот легче и справится. Даже полезно: будем ее развивать. Дополнительная тренировка!
Карцевадзе с ненавистью посмотрела сперва на него, потом на бревно. Бревно исчезло.
- Чуть не представила я себе очень образно, что двинуло это бревно тебя, милый друг, по башке, - сказала она, вновь глядя на Венту.
- Но-но-но! - Вента погрозил пальцем. - Ты эти штучки брось!
- Да уж, - сказала Карцевадзе, - теперь даже тебе придется быть вежливым...
- Ты виновата во всем, - сказал он, когда Вера Карцевадзе ушла и они остались одни.
- Я? В чем?
- В том, что я о тебе все время думаю. Ты не считай только, что я влюбился в тебя. - Он кивнул на "морскую волну". Это была ты. Футбольные ворота - потом. А первой - ты. И тогда я понял, что думаю все время о тебе.
Он положил руку ей на плечо. Лена отступила, но руку его с плеча не сняла.
- И зачем мне все эти переживания? К дьяволу!
Лена смотрела на него, напряженно сведя к переносице брови.
- Я ни работать, ни думать ни о чем не могу, - продолжал Вента. - Я как помешанный.
Она подняла на него глаза, улыбнулась - через силу и словно бы виновато.
- Ты... Ты... Наверно, бывает так: одни могут сказать, другие - нет.
Он резко снял руку с ее плеча.
- Ну, знаешь, мысли выражать я умею. И достаточно хорошо изучил процессы, происходящие в моем организме.
Он попытался снова положить руку ей на плечо. Лена оттолкнула руку.
- Не надо.
- Что не надо?
- Вообще не надо. И слова, которые ты сейчас говоришь...
- Начинай, - насмешливо перебил Вента. - Живописуй: любовь, соловей, свет луны... Да я просто не желаю на всю эту белиберду тратить силы, время.
Лена в свою очередь прервала его:
- Ну конечно! Как я не поняла сразу! Эта часть сознания в тебе не развилась. Изучение теории поля заняло все время. А постепенно и потребность в таком развитии пропала.
Она осеклась: из стенки выдвинулось плечо (ее плечо!). Вента положил на него руку и сжал его так, что феррилит податливо, как тесто, выдавился между пальцами.
- Пожалуйста, запомни, - сказал Вента. - То, что я о тебе все время думаю, для меня сейчас непреодолимый барьер.
Лена молчала.
Он снял руку с "плеча", оставив отпечаток пятерни, с брезгливым удивлением поднес ладонь к глазам, сказал звенящим от напряжения голосом:
- Барьер - то, что мои желания не исполняются.
- Да ты подумай, что говоришь!.. Со стороны послушать мы решаем логическую задачу... Тебя надо лечить. Сходи в карантинный отсек, сними витограмму, пусть автоврач назначит лекарства, режим, диету...
- Лечить? Ограничивать? За что? За то, что я не стал обманывать? Плести красивенькие слова: "Милая, любимая, давай повздыхаем на луну, и больше ничего-ничего мне на свете не надо..." И еще запомни, да, запомни: никакой любви вообще нет. Есть деловые отношения между мужчиной и женщиной, а все остальное - сентиментальный лепет, чушь, глупость, выдумка. Это мой принцип: полная ясность.
- Да какая же ясность? В чем ты ее увидел?
Вента возвысил голос:
- Сумей додумать: мы товарищи по общему делу, я обязан быть с тобой искренним. И желаю полностью управлять собой. И если что-то мешает мне работать...
Несколько мгновений Вента смотрел на Лену круглыми от бешенства глазами. Губы его тряслись от еле сдерживаемого желания еще что-то сказать. Потом он повернулся и шагнул прямо в стену, усаженную от потолка до пола цветными квадратами приборов.
И стена пропустила его.
Вера Карцевадзе слышала этот разговор: видеотелефон операторской был включен на общее оповещение.
Принимая дежурство, она сказала Лене:
- Он просто заурядная дрянь. Уж на что я сама во многом запрограммированная дура, но дойти до такого...
Лена, не соглашаясь, покрутила головой. Вера Карцевадзе иронически смотрела на Лену.
- Он думает, что он в одном лице и Фауст, и Мефистофель, - сказала Лена, - хочет - будет хорошим, хочет - будет плохим. Но он не Фауст. К самому себе у него нет вопросов. В себе он ни в чем не сомневается. И в этом его несчастье: внешне - скептик из скептиков, а на самом деле слепо верит в могущество вульгарно-рационалистической логики. А ведь сделать счастливым она одна не может.
- Да ты ослепла! Он просто пошляк. Посмотри, что рождает его фантазия: автоуборщик в фате и кружевах, люк утилизатора в виде рта... Заметь: у него пошлость особого рода. Он не готовит эрзацы. Иначе бы он тебя смоделировал из феррилита, любовался б и этим утешился. Он пошляк от эклектики: кибермашина с человеческими чертами - пошлое, а в фате и кружевах - вдвойне. Пошл сам принцип гибридизации частей человеческого тела и машины. А для него это норма. Его это не корежит, хотя, казалось, теперь-то он должен бы воочию убедиться в собственной эмоциональной убогости: факт налицо! А он же из фактопоклонников!
- Хорошо. Не корежит. Но разве он обречен таким быть всегда?
- Обречен, потому что вся его сила как ученого - я убеждена - именно в самом воинственно-диком смешении стилей, в упрямой вере, что он полностью и всегда собою командует, может все в себе подчинить логике. Наука для него - содержание жизни. Это бесспорно. Ну и он, естественно, переносит эстетику своего научного метода на все, с чем встречается, и таким путем постоянно тренируется, квалифицируется как исследователь. Почти парадокс, но потому-то он и среди нас, потому-то, скажу тебе, он и серьезный ученый. Но рассуждать с ним о любви, как говорят у нас в Грузии, все равно что толковать с рыбой о способах ездить верхом.
- Я обязана помочь ему, - тихо и упрямо проговорила Лена. - Ну почему он должен оставаться калекой?
- И убить в нем ученого, дурочка?..
В 21 час 49 минут по единому времени Антар Моисеевич Кастромов с корабля "Север", как и обычно, запросил ежедневные данные о стабильности внешнего поля в зоне корабля "Восток".
И пока вычислительные центры автоматически обменивались подлежащими согласованию данными, Кастромов воспользовался случаем побеседовать с кем-нибудь из экипажа "Востока". Передача шла без значительных искажений, Кастромов по голосу сразу узнал, что с ним говорит Карцевадзе.
- У нас все хорошо, Антар Моисеевич, - услышал он. - И поздравьте нас: отбываем на Сорок девятую станцию. Будем вводить ее в рабочий режим. В нашей зоне это последняя. И еще одна новость: часа через два вы получите от нас отчет о внеплановом опыте. Вента внес дополнение в способ переформирования внутрикорабельных полей. Если результат вам покажется стоящим, отправьте отчет прямо на "Юг", Кириллу Петровичу... И еще очень важно, Лена просила передать: по ее мнению, на Восемнадцатой станции вышли из строя дублирующие цепи и теперь, при усиленной нагрузке, сигналы коррекции недопустимо запаздывают. Потому-то зона К-девятнадцать и дробится на волновые пакеты. Ни я, ни Вента не согласны с этим, но она настаивает. Вы же знаете, какая она тихо настырная, как она умеет... - Несколько мгновений Вера Карцевадзе молчала и вдруг произнесла совсем другим тоном: - Это что еще! Боже! Опять какая-то дьявольщина! Убирайся к чертям!
Она говорила негромко, но очень отчетливо, с мольбой и ненавистью одновременно.
- С кем вы так строго, Вера Мильтоновна? - озадаченно спросил Кастромов: в первый момент он принял слова Карцевадзе на свой счет.
Между ними было 130 миллионов километров. Чтобы радиоволны достигли "Востока" и возвратились, требовалось почти 15 минут, и, конечно, Кастромов не ожидал ответа на свой вопрос немедленно.
А из репродуктора неслось:
- Неужели ж я тебя сама вызвала? Тебя-то с чего? И еще из-под пульта? Убирайся, убирайся назад! Не хочешь?.. Ах, так! И таким быть не хочешь?.. А таким?.. Тоже нет?.. На ж тебе тогда!
- Каждый раз гусар да гусар! - послышался затем вдруг почти плачущий голос Венты. - И каждый раз - шляпа с пером. А разве гусары носили шляпу с пером? Они кивера носили!.. Тьфу! Обмазала всего феррилитом! Даже в рот напихала!.. А я к тебе с делом шел: оказывается, Восемнадцатая потеряла стабилизацию в тот самый момент, когда мой формирователь заработал. Совпадение до наносекунд получилось!..
Кастромов не выдержал:
- Вера Мильтоновна! Что там у вас происходит, Вера Мильтоновна?
И он с нетерпением взглянул на часы. До ответа даже на первый его вопрос оставалось еще 8 минут...
Глава вторая
ДИАЛЕКТИКА ПОИСКА
Ирина Гордич любила работать, не включая верхнего света. Так лучше думалось. Вот и сейчас в операторской космического корабля "Запад" - полумрак. Перемигиваются розово-фиолетовые лампочки пульта счетной
' Наносекунда - миллиардная часть секунды.
машины. Змеятся на экранах линии. По ритму вспышек на пульте Гордич понимает: вычисление скоро закончится. Ну а что делать потом?