Первым на узкий, шириной всего в сто метров, но длинный и ровный аэродром приземлился самолет Алексеева.
Сверху вижу — на аэродроме образцовый порядок: границы окружены флажками, у каждого флажка для лучшей ориентировки стоит человек.
Мягко касаясь ледяного поля пятками лыж, бежит мой самолет. Алексеев машет руками, указывает место для стоянки. Моторы выключены. О трудом, в толстом меховом комбинезоне, выбираюсь из кабины. Кругом-радостные лица. Нам пожимают руки, нас целуют совсем незнакомые люди, что-то в восторге кричат.
Мы доставили зимовщикам противоцинготные средства, продовольствие, керосин, бензин. Разгружая самолеты, мы одновременно производили посадку на машины. Большую часть наших пассажиров мы разместили в крыльях, грузовых отсеках, центропланах самолетов, а двоих усадили в штурманские рубки.
Не хотелось улетать, не хотелось покидать тридцать три человека, остававшихся на кораблях. Но лететь было необходимо. Торопили сроки и часто меняющаяся в Арктике погода.
Наступили минуты расставания. Тридцать три человека протягивают нам руки и заверяют в том, что они с честью пронесут красное знамя своей великой родины во льдах Полярного бассейна.
Через час мы уже находились выше облаков, держа курс на остров Котельный. Дул сильный встречный ветер.
Через три часа непрерывного полета наши радиокомпасы стали слабо принимать сигналы 80-ваттной станции острова Котельный. И как-то неожиданно испортилась погода.
Нависшая сплошная мгла уменьшила видимость до 500 метров.
В тяжелых облаках мы потеряли друг друга. С высоты 50 метров был виден лед; справа мелькнула темная коса, и вдруг в тумане стала быстро надвигаться гора высотой около 100 метров. К нашему счастью, на горе были черные пятна, по которым и удалось ее обнаружить. Машина взмыла вверх, и мы избежали верной гибели.
У меня не было уверенности в том, что обнаруженная коса — аэродром станции Котельного. Искать же его в таких тяжелых условиях было немыслимо. Пришлось повторить заход, но на меньшей высоте. Увидав плоскую косу, я убавил газ и благополучно приземлился на неизвестной лагуне. Вскоре обнаружились следы лыж другого самолета.
Подрулив по следу, мы нашли самолет Алексеева.
Опальных мешков и палаток на семьдесят девять пассажиров и для экипажей двух самолетов не хватало. К счастью, на косе валялся плавник. Загорелись костры. Несмотря на далеко не блестящее положение, все были хорошо настроены: ноги стояли на твердой земле.
Через час связь была восстановлена, и, получив радиопеленги, мы определили, что находимся в 13 милях к северо-востоку от полярной станции.
Через три часа прибыла собачья упряжка с каюром Николаем Гороховым. У самолетов осталось по десять человек, остальные пешком пошли на зимовку.
Наш лагерь почти опустел. Я спал в такой же палатке, в какой год назад жила наша экспедиция на Северном полюсе. Меня разбудил голос старшего механика В. О. Чечина:
— Егорыч, вставай! Погода улучшилась. Туман разрывает сильным ветром. Мы уже греем моторы.
Я быстро оделся и побежал к самолету. Через несколько минут мы приземлились у большого костра у станции на острове Котельный.
28 апреля мы покинули гостеприимную зимовку и благополучно доставили в бухту Тикси наш драгоценный груз. На материк были переброшены последние семьдесят девять человек с дрейфующих ледоколов «Садко», «Седов» и «Малыгин».
М.И. ШЕВЕЛЕВ, Герой Советского Союза ПУТЕВКА В ЖИЗНЬ
Летом 1938 года была предпринята попытка вывести ледокол «Седов» и зазимовавшие вместе с ним в северной части моря Лаптевых корабли «Малыгин» и «Садко». К ним на выручку был послан ледокол «Ермак».
Дули южные штормовые ветры. Корабли всё дальше уходили на север. Когда мы на «Ермаке», пробившись сквозь тяжелые льды, достигли кораблей, они были на 83°04’ северной широты. Нас разъединял пояс тяжелых льдов. В тумане, по узким разводьям, с трудом, но все дальше проникал «Ермак» на север. Порою казалось, что дальше идти невозможно. Но ледокол продолжал неутомимо долбить тяжелые поля.
27 августа мы остановились. Дальше идти было невозможно. Впереди лежали невзломанные многомильные поля двух-трехметрового льда. Но в этот момент природа, до тех пор нам противодействовавшая, как будто решила нас приободрить. Туман, целую неделю лежавший вокруг «Ермака» густой пеленой, вдруг приподнялся и открыл на горизонте три еле видные черточки. Это во льдах стояли корабли.
На борту «Ермака» загремело восторженное «ура». И у людей и у самого дедушки «Ермака» появились новые силы. Ледокол с удвоенной энергией стал крошить поля нетронутого льда и упорно пробиваться вперед.
Но туман приподнялся только минут на десять и, точно занавес на сцене, опустился снова. От «Ермака» до кораблей оставалось миль пятнадцать.
28 августа, ломая последние льды, наш ледокол подходил к кораблям. Оркестр «Ермака» играл «Интернационал». Корабли расцветились флагами и подняли сигнал:
«Привет „Ермаку“!»
Окопов корабли, «Ермак» стал к ним борт о борт. Радости людей не было границ. Часть команды «Ермака» перешла на корабли, и мы начали выводить их на юг.
«Садко» и «Малыгин» с трудом, но пробивались по узкому каналу, который оставался после прохода «Ермака». Хуже было с «Седовым». За время зимних сжатий у него оказалось сильно поврежденным рулевое устройство, и «Седов» не только не мог лавировать, но даже идти прямо. Пришлось его буксировать. Однако в тяжелом льду «Седов» не мог держаться строго за кормой «Ермака»: его изуродованный руль поворачивал корабль вправо.
Льдины все время втискивались между «Ермаком» и «Седовым». Толстые, в руку человека, проволочные тросы не выдерживали и лопались, как нитки. Дважды в течение двух часов менялись тросы, и дважды они рвались. Ледокол «Седов» удалось протащить за это время на расстояние меньше одной мили. А на пути к югу лежал тяжелый пояс льдов.
Установилась ясная погода, и «Ермак», взяв с собою только «Малыгина», пошел на юг, чтобы нащупать наиболее легкий путь во льду и пробить канал, по которому потом можно было бы провести ледокол «Седов».
«Ермак» снова с разбегу наскакивал на ледяные поля и крушил их. Но вот гребные валы не выдержали. Сначала лопнул вал левой машины и вместе с винтом ушел на дно, на глубину трех тысяч метров. Скоро «Ермак» остался с одной центральной машиной. В таком состоянии он не мог уже буксировать ледокол «Седов». Неясно было даже, удастся ли ему самому выйти из тяжелых льдов. Надо было решать, что делать с «Седовым».
Ни у кого даже и в мыслях не было бросить ледокол без людей. Все считали бесспорным, что на «Седове» должен остаться экипаж. Отобрать надо было пятнадцать человек, а желающих остаться вызвалось во много раз больше. Прежде всего это были сами седовцы. Бадигин, ставший капитаном во время ледового плена, после того как старого капитана из-за болезни пришлось вывезти, считал невозможным уйти с «Седова», пока он сам здоров, а корабль может плавать.
— Я сойду с корабля только тогда, когда он остановится в родном,, советском порту, — заявил Бадигин.
Коллектив, зимовавший на «Седове» до прихода «Ермака», был замечательный. Разбивать его очень не хотелось. Но пришлось строго обсудить кандидатуру каждого, главным образом с точки зрения здоровья. Седовцы уже выдержали суровый экзамен одной зимовки, и нужно было отобрать тех, кто сможет совершенно безнаказанно для своего здоровья оставаться и дальше.
После долгого обсуждения решено было, что из старых седовцев, кроме капитана Бадигина, на борту останутся: штурман — замечательный специалист своего дела, он же гидрограф, он же инженер водного транспорта — Ефремов, второй механик Токарев, третий механик Алферов, машинист первого класса Шарыпов, хозяин палубы боцман Буторин и еще два человека-доктор Соболевский и известный в Арктике радист Полянский. Был также оставлен гидрограф Буйницкий, перешедший на борт «Седова» с ледокола «Садко».
Этот состав надо было пополнить, так как для поддержания корабля в порядке во время дрейфа требовалось пятнадцать человек. Выла организована тройка в составе начальника экспедиции, помполита и председателя судкома «Ермака», решивших вопрос о пополнении. Членам этой тройки буквально не давали прохода. Ловили в коридорах, на палубе, в кают-компании. Каждый, приводя десятки доводов, уговаривал оставить его на «Седове».
Люди отлично знали, что дело предстоит не шуточное: придется продрейфовать через весь Северный Ледовитый океан, будут сжатия, временами может быть очень трудно.
Но советский человек любит преодолевать трудности. Каждый из желавших остаться понимал, что он своей работой принесет колоссальную пользу, что все трудности и опасности будут оправданы той пользой, которую получит страна. Кроме того, каждый из остававшихся был убежден, что куда бы ледокол «Седов» ни занесло, страна, партия, товарищ Сталин примут все меры, чтобы ни с одним человеком ничего плохого не случилось.
Но советский человек любит преодолевать трудности. Каждый из желавших остаться понимал, что он своей работой принесет колоссальную пользу, что все трудности и опасности будут оправданы той пользой, которую получит страна. Кроме того, каждый из остававшихся был убежден, что куда бы ледокол «Седов» ни занесло, страна, партия, товарищ Сталин примут все меры, чтобы ни с одним человеком ничего плохого не случилось.
Наконец с «Ермака» на борт «Седова» перешли: старший механик орденоносец Трофимов, радист Бекасов, кочегар-стахановец Гетман, повар-моряк Мегер, машинист Недзвецкий и матрос Гаманков.
Составили список продовольствия, обмундирования и запасного оборудования, которое надо было оставить на корабле Когда все необходимое было перегружено на ледокол «Седов», артельщик «Ермака» привел нескольких седовцев к кладовой и, распахнув перед ними двери, сказал:
— Ребята, смотрите по полкам! Может, вам еще что-нибудь надо?
Все операции приходилось производить очень быстро.
Надвигалась зима. «Ермаку» с одной машиной надо было уходить на юг, ведя за собой корабли «Садко» и «Малыгин» Как только закончили погрузку, «Ермак» отошел от «Седова». Чтобы образовать ледяную подушку, которая при будущих сжатиях предохранила бы корабль от напора больших льдин, «Ермак» разломал лед вокруг «Седова» в мелкую кашу. Когда «Ермак» уже отходил от «Седова», люди все еще продолжали бросать седовцам конфеты, книги, кто что мог.
Как нарочно, погода испортилась, корабли затянуло сеткой пурги. «Ермак», по старому морскому обычаю, дал три протяжных гудка. Пурга все усиливалась. Вот «Седов» совсем скрылся из виду. А гудок все гудел. Грустно было на душе. Уже не видимый нами «Седов» ответил тремя такими же длинными гудками, означавшими на морском языке: «Желаю счастливого плавания!» «Счастливо зимовать!» - ответил «Ермак».
Сейчас «Седов» закончил свой исторический дрейф.
И первое, о чем хочется сказать, это о коллективе седовцев с честью выполнившем возложенные на него задачи.
Каждый из коллектива показал такие образцы умения держаться в трудных условиях, которые сделали бы честь людям с многолетним стажем полярных исследователей. А ведь весь коллектив — это молодежь, люди, имеющие полярный опыт, но далеко не арктические старожилы. Этот коллектив — лучшая иллюстрация к словам нашей песни:
По возвращении в конце 1938 года из похода на «Ермаке» мы с А. Алексеевым были приняты товарищем Молотовым которому доложили об итогах операции по выводу кораблей из ледового плена, о том, как после попыток буксировать ледокол «Седов» пришлось оставить его на зимовку. Товарищ Молотов подробно расспрашивал о людях «Седова».
Ночью мне позвонили по телефону:
— Сейчас с вами будет говорить товарищ Молотов.
Вячеслав Михайлович еще раз внимательно расспросил о седовцах.
— Как их адрес? «Ледокол „Седов“, капитану Бадигину, парторгу Трофимову». Так правильно будет? — спросил товарищ В. М. Молотов. — Мы посоветовались с товарищами и решили послать им телеграмму, — добавил он.
Утром, развернув газету, я увидел, что на первой странице напечатана телеграмма седовцам от И.В.Сталина и В.М.Молотова.
Эта телеграмма явилась для седовцев своего рода путевкой в жизнь. После нее седовцы почувствовали, что страна смотрит на них, следит за их героическим дрейфом.
И это чувство придало им невиданные силы. Оно поднимало и окрыляло их. Особенно воодушевляло людей на «Седове» сознание, что за их работой следит Иосиф Виссарионович Сталин
Н.Н. ЗУБОВ НАУЧНЫЙ ПОДВИГ
Немного историиМногие экспедиции пытались проникнуть в центральную часть Северного Ледовитого океана. Некоторым из них удалось побывать даже на самом Северном полюсе.
После нескольких неудачных попыток американец Роберт Пири 6 апреля 1909 года добрался на санях и собаках до Северного полюса и провел там около тридцати часов.
9 мая 1926 года американец Ричард Бэрд долетел до полюса на самолете и, покружив в воздухе, благополучно возвратился на Шпицберген, откуда и был начат этот полет.
В том же году норвежец Амундсен пересек на дирижабле Северный Ледовитый океан от Шпицбергена до Аляски.
12 мая он пролетел попутно над Северным полюсом.
24 мая 1928 года итальянская экспедиция Нобиле также добралась на дирижабле до Северного полюса и покружила над ним. Во время обратного пути на Шпицберген экспедиция потерпела аварию, и несколько человек из ее состава погибло.
В 1937 году Северный полюс был атакован советскими людьми. В дни организации дрейфующей папанинской станции на Северном полюсе одновременно находилось четыре тяжелых самолета и тридцать три советских полярника.
Над полюсом в эти дни летали Головин, Водопьянов, Молоков, Алексеев и Мазурук. Затем 18 июня 1937 года на своем пути из Москвы в Америку над Северным полюсом пролетел Чкалов. 13 июля 1937 года но тому же маршруту над Северным полюсом пролетел Громов. 12 _августа над Северным полюсом пролетел погибший затем Леваневский.
Во время поисков этого самолета, 7 октября 1937 года, над Северным полюсом летал Водопьянов: а 4 апреля 1938 года — Мошковский.
Предшественники седовцевКогда читаешь описания путешествий и полетов к Северному полюсу, невольно восхищаешься необычайным упорством, с которым человек стремится познать свою планету, невольно восхищаешься мужеством людей, пытающихся проникнуть в тайны центральной части Северного Ледовитого океана.
Но из всех экспедиций только три увеличили наши знания об этой неприступной части земного шара, а именно: состоявшаяся в 1893-1896 годах экспедиция Нансена на корабле «Фрам», экспедиция папанинцев, дрейфовавшая в 1937-1938 годах на льдине, и экспедиция отважных советских полярников на ледокольном пароходе «Седов».
Экспедиции Нансена не было суждено побывать на Северном полюсе. «Фрам» во время своего дрейфа достиг только 85°56’ северной широты. Тем не менее Нансену буквально удалось «открыть в научном отношении» Северный Ледовитый океан. До дрейфа «Фрама» об этом океане знали очень мало. Сам Нансен не рассчитывал, что встретит там глубины, превышающие 500 метров, и потому не взял с собой приспособлений, которые позволили бы измерить большие глубины.
Экспедиция Нансена установила, что Северный Ледовитый океан представляет собой море с глубинами больше 3000 метров, что теплые атлантические воды-ответвления Гольфстрима — глубинным течением далеко проникают в центральную часть Северного Ледовитого океана. Изумительные наблюдения Нансена открыли основные законы движения льдов в этом бассейне. Наконец, Нансен подметил и основные законы образования, развития и разрушения морских льдов.
21 мая 1937 года с помощью четырех тяжелых самолетов была высажена на лед папанинская экспедиция. На большом ледяном поле советские полярники устроили прекрасно оборудованную полярную обсерваторию. 6 июня организация станции «Северный полюс» была закончена, самолеты улетели обратно на Большую землю, а на льдине остались четыре героических зимовщика-Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров. Они провели на дрейфующей льдине двести семьдесят четыре дня. За это время ледяное поле, на котором находились папанинцы, пронесло от Северного полюса к восточным берегам Гренландии, где на 70°47’ северной широты и 19°48’ западной долготы дрейфующая экспедиция была снята ледокольными пароходами «Таймыр» и «Мурман».
Экспедиция папанинцев, состоявшая всего из четырех человек, не только существенно дополнила наблюдения Напоена и в некоторые из них внесла немаловажные исправления, но сделала также ряд совершенно новых наблюдений.
Папанинцы измерили глубины на всем нуги, пройденном станцией от Северного полюса до берегов Гренландии.
Они открыли законы движения льдов и морских течений подо льдами, ускользнувшие от внимания Нансена. Они опровергли мнение Нансена о полной безжизненности центральной части Северного Ледовитого океана. Они произвели ценнейшие наблюдения по земному магнетизму, по измерению силы тяжести. Метеорологические наблюдения папанинцев не только облегчили организацию трансарктических перелетов Чкалова и Громова, но и заставили изменить взгляды на строение атмосферы и на процессы, управляющие погодой центральной части Арктики.
Во льдахВ противоположность дрейфам «Фрама» и станции «Северный полюс» дрейф «Седова» не был задуман и организован заранее.
Вместе с ледоколами «Садко» и «Малыгин» 23 октября 1937 года «Седов» был зажат льдами в море Лаптевых на 75°19’ северной широты и 132°25/ восточной долготы. 28 августа 1938 года эти ледоколы находились на 83°06’ северной широты и 132°25’ восточной долготы. В этот день ледокол «Ермак» вывел «Садко» и «Малыгина», из льдов в чистую воду. «Седов» же получил во время зимовки некоторые повреждения, и его не удалось вывести из льдов.