В тишине прошли часы. Впереди между деревьев проступили тени – длинные пальцы сумерек. Здесь, далеко на севере, темнело рано. И Бран стал бояться прихода темноты. Каждый день казался короче предыдущего, и если днём было холодно, то ночью – просто ужасно.
Мира снова их остановила.
– Мы уже должны были приехать в деревню. – Её голос прозвучал приглушенно и неестественно.
– Может, мы её прошли? – спросил Бран.
– Надеюсь, что нет. До ночи нам обязательно нужно найти убежище.
Она не ошибалась. Губы Жойена посинели, щёки самой Миры стали багровыми, лицо Брана онемело, а борода Ходора превратилась в сплошной кусок льда. Его ноги почти до самых колен покрылись твёрдой коркой, и Бран уже не один раз чувствовал, что конюха пошатывает. Ходор был сильнее всех на свете. Сильнее всех! Если уж даже он обессилел...
– Лето отыщет деревню, – внезапно предложил Бран, выпустив в воздух облачко пара, и не дождавшись ответа Миры, закрыл глаза и выскользнул из искалеченного тела.
Нырнув в шкуру Лето, он почувствовал, как внезапно ожил мёртвый лес. Там, где раньше царила тишина, вдруг стали слышны звуки: воющий в деревьях ветер, дыхание Ходора, лось, бьющий копытом мёрзлую землю в поисках пропитания. Нос захлестнули знакомые ароматы: влажная опавшая листва, пожухлая трава, гниющий трупик белки в кустах, кислый человеческий пот, мускусный запах лося.
«Еда. Мясо».
Почувствовав его интерес, лось испуганно повернул голову к лютоволку и опустил огромные рога.
«Он не добыча, – шепнул мальчишка зверю, с которым делил тело. – Оставь его. Беги».
Лето побежал. Он промчался через озеро, взметая за собой снежные вихри. Деревья стояли плечом к плечу, словно закутанные в белые плащи солдаты в строю. Лютоволк нёсся по корням и камням, по старым сугробам, с треском разламывая наст. Лапы намокли и замёрзли. Следующий холм зарос соснами, и воздух благоухал острым запахом хвои. Взобравшись на вершину, Лето повертелся на месте, принюхался, а затем задрал голову и завыл.
Есть запахи. Человеческие запахи.
«Гарь, – уловил Бран, – старая и выветрившаяся вонь гари».
Пахло жжёным деревом, сажей и углём. Потухший костёр.
Он отряхнул с морды снег. Из-за порывов ветра трудно понять, откуда доносился запах. Принюхиваясь, волк поворачивался из стороны в сторону. Повсюду возвышались сугробы и одетые в снежные шубы деревья. Волк открыл пасть, пробуя холодный воздух на вкус, и из неё вырвалось облачко пара. На высунутом языке таяли падающие снежинки. Стоило волку двинуться навстречу запаху, как почти сразу рядом с ним загромыхал Ходор. Лося оказалось труднее сдвинуть с места, поэтому Бран с неохотой вернулся в своё тело и сказал:
– Туда, за Лето. Я чувствую запах.
Едва месяц проклюнулся сквозь облака, им наконец удалось найти озёрную деревню. Они чуть не прошли мимо неё. Из-за льда та выглядела неотличимо от дюжины других прибрежных пейзажей. Заваленные сугробами круглые каменные дома можно было легко перепутать с валунами, холмиками или поваленными деревьями, как случилось вчера с буреломом, который Жойен по ошибке принял за землянку, но раскопав его, они нашли лишь сломанные ветки и сгнившие бревна.
Деревня оказалось такой же пустой и брошенной одичалыми, как и другие, что встречались им по пути. Некоторые из тех поселений даже сожгли, словно хозяева хотели убедиться, что возвращаться некуда, но эта деревня избежала подобной участи. Под снегом они нашли дюжину хижин и крытый дёрном общинный дом, сложенный из толстых, плохо оструганных брёвен.
– По крайней мере, мы спрячемся от ветра, – сказал Бран.
– Ходор, – согласился Ходор.
Мира соскользнула со спины лося и вместе с братом помогла Брану выбраться из плетёной корзины.
– Может, одичалые оставили немного еды, – предположила девушка.
Её надежда оказалась напрасной. Внутри общинного дома они нашли лишь разбросанную по утоптанному земляному полу золу и пробиравший до костей холод. Но всё же у них имелась крыша над головой и стены из брёвен, не пропускавшие ветер. Неподалёку протекал покрывшийся льдом ручей. Лосю пришлось разбить лёд копытом, чтобы напиться. Когда Бран с Жойеном и Ходором устроились, Мира принесла им пососать несколько кусочков льда. Талая вода была настолько холодной, что Брана пробрала дрожь.
Лето не стал заходить внутрь. Бран чувствовал голод огромного волка, словно отголосок своего.
– Ступай на охоту, – сказал мальчик, – только не трогай лося.
Часть его тоже хотела отправиться поохотиться. Возможно, он и отправится, но позже.
Ужин состоял из пригоршни размолотых в кашицу желудей, настолько горьких, что Брану прошлось пересилить себя, чтобы их проглотить. Жойен к ним даже не притронулся. Младший и куда менее выносливый брат Миры с каждым днём становился всё слабее.
– Жойен, тебе нужно поесть, – уговаривала его Мира.
– Позже. Я просто хочу отдохнуть, – вяло улыбнулся Жойен. – Сегодня я не умру, сестрёнка. Обещаю.
– Ты едва не упал с лося.
– Едва не считается. Я замёрз и проголодался. Только и всего.
– Тогда поешь.
– Толчёные жёлуди? У меня и без того болит живот, от них станет только хуже. Оставь меня в покое, сестрёнка. Мне приснится жареный цыплёнок.
– Одними снами сыт не будешь. Даже зелёными.
– Сны – это всё, что у нас осталось.
«Всё, что осталось».
Последние припасы, прихваченные с юга, закончились десять дней назад. С тех пор их днём и ночью преследовал голод. В этом лесу даже Лето было трудно найти добычу. Им приходилось выживать на толчёных желудях и сырой рыбе. В лесу полно замёрзших ручьёв и холодных чёрных озёр, а Мира, вооружённая трезубой лягушечьей острогой, справлялась с ловлей рыбы не хуже иного мужчины с крючком и леской. Порой она возвращалась совсем посиневшая от холода, но с ещё живой добычей на зубцах. Однако прошло уже три дня с тех пор, как Мира в последний раз поймала рыбу. В животе Брана царила такая пустота, словно эти три дня длились три года.
После того, как они, давясь, съели скудный ужин, Мира, прижавшись к стене, принялась точить свой кинжал. Ходор притулился у двери, раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча:
– Ходор, ходор, ходор.
Бран закрыл глаза. Было так холодно, что разговаривать не хотелось, но они не смели развести огонь. Об этом Холодные Руки их предупредил особо.
«Эти леса не такие пустынные, как вам кажется, – сказал он ребятам. – Вы и не представляете, что может явиться на свет из темноты».
От воспоминания мальчик поёжился, несмотря на тепло сидевшего рядом Ходора.
Сон не шёл, да и не мог прийти. Вместо него выл ветер, кусал холод, сиял на снегу лунный свет и огонь. Бран вернулся в шкуру Лето, убежавшего на несколько лиг, и ночь окуталась запахом крови. Запах был очень сильным.
«Кого-то убили, неподалёку».
Плоть, наверняка, ещё тёплая. Внутри с новой силой воспрял голод и рот наполнился слюной.
«Не лось, не олень. Не это».
Серой тощей тенью лютоволк крался к мясу, скользя от дерева к дереву через озерца лунного света и снежные курганы. То с одной стороны, то с другой налетал порывистый ветер. Лютоволк даже потерял запах крови, нашёл и опять потерял. Во время очередной попытки его отыскать, отдалённый звук заставил его навострить уши.
«Волк», – моментально узнал он. Лето осторожно двинулся на звук. Вскоре запах крови вновь вернулся, но в сопровождении других: мочи, мёртвой шкуры, птичьего помёта, перьев, волка, волка и ещё одного волка.
«Стая».
Придётся драться за свой ужин.
Они тоже его учуяли. Волки уставились на лютоволка, едва тот вышел из тени деревьев на залитую кровью поляну. При появлении соперника самка, жевавшая кожаный сапог с остатками ноги, бросила свою добычу. Вожак, старый самец с седой белой мордой и единственным глазом, рыча и оскалив зубы, двинулся ему навстречу. За ним, тоже обнажив клыки, следовал самец помладше.
Жёлтые глаза лютоволка подмечали всё вокруг. В зарослях кустов, запутавшись в ветках, висят кишки. От распоротого живота поднимается пар, наполненный запахом крови и мяса. Уставившаяся невидящим взором на рогатую луну голова с обглоданными до костей щеками. Пустые глазницы, шея, торчащая рваным обрубком. Блестит красно-чёрное озерцо замёрзшей крови.
«Люди».
Весь мир смердел ими. Живыми их было столько, сколько пальцев на человеческой лапе, но теперь – ни одного.
«Мертвы. Их нет. Мясо».
Когда-то они носили плащи с капюшонами, но теперь жаждущие плоти волки изорвали одежду в клочья. Бороды на лицах, которые ещё сохранились, были покрыты сосульками и замороженными соплями. Останки уже почти скрыл под собой падающий снег, такой яркий на чёрных обрывках плащей и штанов.
«Чёрные».
В нескольких милях отсюда беспокойно заёрзал маленький мальчик.
«Чёрные».
В нескольких милях отсюда беспокойно заёрзал маленький мальчик.
«Чёрные. Ночной Дозор. Они из Ночного Дозора».
Лютоволку было наплевать. Они – мясо, а он голоден.
Глаза трёх волков горели жёлтым огнём. Раздув ноздри, лютоволк повёл головой из стороны в сторону, а потом обнажил клыки и зарычал. Волк помоложе отскочил назад. Лютоволк чувствовал в нём страх. Прихвостень – это он знал наверняка. А вот одноглазый ответил рычанием и двинулся навстречу, загораживая дорогу.
«Вожак. И он меня не боится, хотя я вдвое больше».
Их глаза встретились.
«Варг!»
Два зверя сцепились, волк и лютоволк, и уже не осталось времени на раздумья. Мир превратился в клубок зубов, когтей и летевшего во все стороны снега. Они катались, кружились, рвали друг друга. Остальные волки рычали и щёлкали зубами вокруг них. Челюсти лютоволка сомкнулись на скользкой от инея шерсти, на тонкой, словно высохшая ветка, конечности, но одноглазый царапнул когтями по его брюху, вырвался из хватки, перекатился и напал снова. Жёлтые клыки вцепились в горло Лето, но он стряхнул седого двоюродного брата, словно тот был крысой, и сам бросился в атаку, сбив врага на землю. Катаясь клубком, царапаясь и брыкаясь, они сражались, пока оба не покрылись ранами, и их собственная свежая кровь не раскрасила снег. Но наконец старый волк опрокинулся на спину, показав брюхо. Лютоволк укусил его пару раз, обнюхал зад и задрал над ним лапу.
Хватило пары щелчков зубами и угрожающего рычания, чтобы прихвостень и самка признали его своим вожаком. Теперь стая принадлежала ему.
И добыча тоже. Принюхиваясь, лютоволк переходил от человека к человеку, пока не остановился у самого крупного из тел, безликого, вцепившегося в чёрную железяку. Обрубок второй руки был перемотан у запястья жгутом. Из перерезанного горла медленно сочилась кровь. Волк коснулся её языком, лизнул разорванное безглазое лицо – нос и щёки, а потом, впившись зубами в шею, вырвал из неё кусок и проглотил. Ещё никогда мясо не казалось ему таким вкусным.
Покончив с трупом, он подошёл к следующему и сожрал самые лучшие куски. Вокруг падал снег, а с веток деревьев за ним наблюдали вороны: нахохлившиеся, темноглазые и молчаливые птицы. Остальные волки довольствовались объедками: первым – старый волк, за ним – самка и уже потом – младший самец-прихвостень. Теперь они принадлежали ему. Они стали его стаей.
«Нет, – прошептал мальчик. – У нас другая стая. Леди мертва и, возможно, Серый Ветер тоже, но где-то остались Лохматый Пёсик, Нимерия и Призрак. Ты помнишь Призрака?»
Образ падающего снега и пирующих волков начал бледнеть. Его лица коснулось дыхание тепла, успокаивая, словно материнский поцелуй.
«Огонь, – подумал он. – Дым».
Нос дёрнулся, почуяв запах жареного мяса. Лес исчез. Вернувшись в общинный дом и своё искалеченное тело, Бран уставился на огонь. Мира Рид переворачивала над пламенем кусок свежего, шипящего и подрумянивающегося красного мяса.
– Как раз вовремя, – сказала девушка. Бран потёр глаза тыльной стороной ладони и, извернувшись, сел, привалившись спиной к стене. – Едва не проспал свой ужин. Следопыт добыл кабаниху.
Позади девушки Ходор жадно вгрызался в кусок горячего подгоревшего мяса, кровь и жир стекали по его бороде, а между пальцев вился дымок.
– Ходор, – жуя, бормотал конюх. – Ходор, ходор.
Его меч лежал на земляном полу рядом с ним. Опустившись на колени, Жойен Рид откусывал от своей порции маленькие кусочки и пережёвывал каждый из них не меньше дюжины раз прежде, чем проглотить.
«Следопыт добыл кабаниху».
Холодные Руки стоял у двери с вороном на руке. Вдвоём с птицей они пристально следили за огнём. В двух парах чёрных глаз отражались отблески пламени.
«Он не ест, – вспомнил Бран, – и боится огня».
– Ты предупреждал, чтобы мы не разводили костёр, – напомнил он следопыту.
– Стены скрывают свет, да и рассвет близок. Пора отправляться в путь.
– Что случилось с людьми? С преследовавшими нас врагами?
– Они вас не побеспокоят.
– Кто это был? Одичалые?
Мира переворачивала мясо, чтобы прожарить другую сторону, Ходор жевал и глотал, счастливо бормоча себе под нос, и только Жойен заметил, как Холодные Руки, повернувшись к Брану, впился в него взглядом.
– Враги.
«Дозорные».
– Ты их убил. Ты и вороны. Их лица разорваны в клочья, а глаза выклеваны.
Холодные Руки не стал отрицать.
– Они же были твоими братьями. Я видел. Волки разодрали их одежду, но я всё равно знаю. Их плащи чёрные, как твои руки.
Холодные Руки ничего не ответил.
– Кто же ты? Почему у тебя чёрные руки?
Следопыт посмотрел на свои руки, словно увидел их в первый раз.
– Когда сердце человека перестаёт биться, кровь стекает к конечностям и застывает. – Его голос клокотал в горле, в тонкой и худой, как и он сам, шее. – Руки и ноги опухают и чернеют, словно пудинг. Остальное тело становится белым, как молоко.
Мира Рид поднялась на ноги. С зажатой в её руке остроги свисал дымящийся кусок недожаренного мяса.
– Покажи своё лицо.
Следопыт не сделал ни малейшей попытки подчиниться.
– Он мёртв, – сглотнув комок в горле, произнёс Бран. – Мира, он какая-то мёртвая тварь. Чудовища не могут выйти, пока крепко стоит Стена и люди Ночного Дозора остаются верны своему долгу. Так рассказывала старая Нэн. Он пришёл встречать нас к Стене, но не смог за неё пройти и вместо этого отправил за нами Сэма с одичалой девушкой.
Рука Миры в перчатке крепче сжала древко остроги.
– Кто тебя послал? Трёхглазая ворона – кто это?
– Друг. Сновидец, колдун. Называйте, как хотите. Он последний зелёный древовидец.
Дверь общинного дома со стуком распахнулась. Снаружи завывал ночной ветер – мрачный и чёрный. Все деревья вокруг были усеяны каркающими воронами. Холодные Руки не пошевелился.
– Ты чудовище, – сказал Бран.
Следопыт смотрел на Брана, словно остальных не существовало на свете.
– Твоё чудовище, Брандон Старк.
– Твоё, – эхом подхватил ворон на его плече. Птицы за дверью принялись каркать, пока весь лес не наполнился криками падальщиков: «Твоё, твоё, твоё!»
– Жойен, это ты видел во сне? – спросила Мира у брата. – Кто он? Что он такое? И что нам теперь делать?
– Идти со следопытом, – ответил Жойен. – Мы заехали слишком далеко, Мира, чтобы возвращаться обратно. Мы не доберёмся живыми до Стены. Либо отправимся вместе с чудовищем Брана, либо умрём.
Глава 5. Тирион
Они выехали из Пентоса через Рассветные Врата, хотя Тириону так и не удалось увидеть рассвет даже краем глаза.
– Всё будет выглядеть так, словно ты вовсе не посещал Пентоса, мой маленький друг, – пообещал магистр Иллирио, плотно задернув бархатные занавеси паланкина. – Никто не должен видеть, как ты покидаешь город – как никто не видел твоего прибытия.
– Никто, кроме матросов, упихавших меня в бочку, мальца со щёткой, что за мной прибирался, девицы, которую ты прислал согреть мне постель, и той подлой конопатой прачки. Ах да, и твоих стражников. Если ты не отрезал им с яйцами заодно и головы, они должны знать, что ты тут не один.
Паланкин на толстых кожаных ремнях несла восьмёрка исполинских лошадей-тяжеловозов. Рядом с носилками шагали четверо евнухов – по двое с каждой стороны, остальные плелись позади, охраняя обоз.
– Безупречные не дают воли языку, – заверил его Иллирио, – а галера, что тебя привезла, сейчас находится на пути в Асшай. Вернётся года через два, если море будет к ней милостиво. Что до моей челяди, она меня любит – никто меня не предаст.
«Ну-ну, лелей эту надежду, мой жирный друг. Когда-нибудь мы высечем эти слова на твоей могиле».
– Мы должны быть на борту этой галеры, – сказал карлик, – до Волантиса быстрее всего добраться морем.
– Море опасно, – ответил Иллирио. – Осень – это сезон частых штормов, да и пираты, устроившие себе логово на Ступенях, рыщут оттуда по морю и грабят честных людей. Будет нехорошо, если мой маленький друг попадет к ним в лапы.
– Но на Ройне тоже есть пираты.
– Речные пираты, – торговец сыром зевнул, прикрыв рот тыльной стороной ладони. – Капитаны-таракашки, охочие до хлебных крошек.
– Поговаривают и о каменных людях.
– Да, эти бедолаги существуют на самом деле. Но к чему о них говорить? День слишком хорош для подобных бесед. Скоро мы доберемся до Ройна, и там ты избавишься от Иллирио и его толстого пуза. А пока будем есть и спать. У нас есть сладкое вино и острые закуски, так зачем вспоминать о болезнях и смерти?
«И правда, зачем?»
У Тириона в ушах опять прозвучал щелчок арбалета, и он задумался. Паланкин покачивался из стороны в сторону, умиротворяющее движение точно мать баюкает на руках ребенка.