— Я в больнице? — спросил он.
— Почему вы так думаете? — в свою очередь, спросил его врач.
Берци помедлил с ответом.
— Ведь мне стало плохо, да? Я помню, что потерял сознание. Я думал, у меня что-то серьезное… и я уже в больнице.
— Легкое недомогание. Все уже позади, — сказал врач. — Ваше счастье, что я понял, в чем дело, и сразу принял меры. А то могло быть еще хуже. Вы диабетик?
Керекеш медленно поднялся и сел за свой письменный стол.
— Нет, я не диабетик. — сказал он, щурясь, точно ему больно было смотреть на свет.
— Что вы сейчас чувствуете? — спросил врач.
— Даже не знаю, — сказал Берталан. — В общем, у меня ничего не болит. Вот только… какая-то странная дрожь.
— Я считаю, что госпитализация не нужна, — сказал врач.
— Я тоже так думаю, — помедлив, согласился Берци. — Хотя…
Врач защелкнул свой чемоданчик и убрал в карман очки.
— Если вы хотите…
Пооч подошел ближе.
— Вы Берталан Керекеш, не так ли?
— Да, это я.
— Как вы себя чувствуете?
— Мне уже лучше, — неохотно проговорил Керекеш.
— Вы можете отвечать на вопросы?
— Почему же нет, — вмешался врач. — Конечно, может.
— Вы были осуждены за хищение сроком на год и четыре месяца и пять месяцев назад вышли из заключения.
— Да, — подтвердил Керекеш и с видом оскорбленного достоинства откинулся на спинку стула. — До каких пор меня будут этим попрекать?
Пропустив мимо ушей замечание Керекеша, Пооч строго спросил:
— В тюрьме вы находились в одной камере с человеком по имени Геза Халас, верно?
— Да… А почему вас это интересует? — спросил Керекеш уже не столь самоуверенным тоном.
— Меня интересует ваш приятель. Насколько мне известно, в тюрьме вы подружились. Вы еще дружите?
— Уже нет.
— Когда прервалась ваша дружба?
— Когда я вышел из тюрьмы. Моя жена была против.
— Ваша жена с вами развелась, пока вы отбывали наказание.
Керекеш выдвинул ящик, достал из коробки два куска сахара и сунул их в рот. Через секунду он снова полез за сахаром.
— Я никогда с этим не смирюсь! — воскликнул он и театральным жестом прижал руку к груди. — Я все равно ее люблю! И хотя мы в разводе, я всегда говорю, что она моя жена. Для меня не существует других женщин! И не может существовать! Так вот, моя жена возражала против нашей дружбы, и я ее послушался. Я сказал Халасу, что между нами все кончено.
— Когда вы виделись с ним последний раз?
Керекеш непрерывно ел сахар, один кусок за другим.
— Я уже вам сказал, сразу после того, как вышел из тюрьмы.
— И больше вы не виделись?
— Нет, — отрезал Берци.
— А как вы с ним разговаривали, если больше не виделись?
— Ну… по телефону. Он несколько раз звонил мне на работу. И написал письмо.
— Как Халас отнесся к тому, что вы не хотите с ним дружить?
— Да так… спокойно.
— Он не обиделся?
— Да что вы! Мне показалось, он даже обрадовался. Думаю, он нашел себе друзей без судимости.
— Возможно, — кивнул Пооч. Он вынул из портфеля фотографию под номером 914 и положил ее перед Керекешем. — Взгляните-ка. Вы его узнаете?
— Конечно, — сказал он, внимательно разглядывая фотографию. — Никаких сомнений, это он.
— А это кто? — спросил Пооч и положил перед ним другую фотографию.
Керекеш взглянул на снимок и улыбнулся.
— Зачем вы спрашиваете? Вы же видите, что это я!
— Между вами удивительное сходство.
— Да что вы! — небрежно отмахнулся Берци. — Я же русый, а Халас шатен.
— Темно-русый и светлый шатен — разница небольшая.
— Все равно не спутаешь! А похожи мы только на фотографиях. Если бы вы видели нас вместе, наверняка бы не спутали! Халас гораздо ниже меня ростом и худее, а голос у него тонкий. В тюрьме нас дразнили, что мы похожи, и тогда я, бывало, выпрямлюсь, а Халас сгорбится — так он был мне по плечо, и говорим, смотрите, мол, как мы похожи, точно два яйца.
— А где теперь Геза Халас? — спросил Пооч.
— Откуда я знаю? Я же сказал… — Он снова положил в рот кусок сахара.
— Долго вы еще будете есть сахар? — спросил капитан.
Керекеш густо покраснел и покосился на врача.
— Извините. Это у меня дурная привычка, — сказал он и задвинул ящик.
— Я покажу вам еще одну фотографию, — сказал Пооч, кладя перед ним снимок Жофии Бакони, сделанный милицией.
Берталан Керекеш взглянул на фотоснимок и побледнел.
— Черт возьми… кто это?
— Не узнаете?
Берци пытался скрыть свое беспокойство.
— Какой ужас… она мертвая! Зачем вы мне это показываете?
— А вдруг вы ее узнаете.
— Я?.. Почему я?.. Кто эта женщина?
— Жофия Бакони.
— И… и… она повесилась? Но… но почему?
— Жофия Бакони была невестой Гезы Халаса. Ее убили.
Керекеш судорожно вцепился в край стола.
— Нет, это невозможно, — проговорил он, не спуская глаз с фотографии. — Наверное, это самоубийство.
— Почему вы считаете, что это самоубийство?
— Такая красивая женщина… такую красивую женщину… нельзя убить! Нет, это невозможно… — проговорил он, тяжело дыша.
— Вы ее знали?
— Нет, что вы, нет! Никогда не видел. Но эта фотография… эта ужасная фотография… так на меня подействовала. Я не могу этого видеть!..
Пооч убрал все три фотографии.
— Да, страшное зрелище, — согласился он. — Я вас понимаю. Значит, вы ее не знали?
— Нет.
— Ну тогда у меня к вам другой вопрос. Кто-нибудь навещал Халаса в тюрьме?
— Мне он об этом не рассказывал.
— Сестра к нему не приходила?
— Сестра?.. Откуда мне знать?
— Он не говорил, что получил письмо от своей сестры?
— Не помню, — сказал Керекеш, не глядя следователю в глаза. — Может и говорил.
— О чем ему писала сестра?
— Да откуда же я знаю?
— Ведь вы были друзьями!
— Ну и что? Разве он обязан был мне во всем отчитываться?
— А зачем ему было это скрывать?
— Я ничего не знаю! — хрипло сказал Керекеш. — Может, у него и была сестра, может, она ему писала, может, она его навещала… я ничего не знаю! Он мне не говорил! Понимаете? Не говорил… ни тогда, ни после…
— После чего?
— После того, как вышел из тюрьмы.
— Так вы же больше не виделись!
— Ну разумеется! Раз он нашел родню, ему уже не нужен был старый друг!
— До этого вы говорили, что сами с ним порвали!
— Мы оба порвали.
Пооч сухо спросил:
— Вы уже хорошо себя чувствуете?
— У меня есть одно предположение, — вмешался врач. — Едва ли я ошибаюсь. Мы имеем дело с особым случаем. Не правда ли, Керекеш?
Берци испуганно взглянул на врача и тут же отвернулся.
— Со мной это уже бывало. Мне очень неудобно, ведь это не к лицу здоровому мужчине. Чаще всего я заранее чувствую и принимаю меры. Дело в том, что у меня… повышенная чувствительность к некоторым лекарствам.
— Значит, все дело в лекарстве, да?
— Ну да. Я был приглашен на ужин, и там была слишком жирная пища. Я могу сказать, где я был: у своей невесты…
— У которой? — спросил Пооч.
— У меня только одна невеста!
— Значит, ваша жена все-таки не единственная женщина?
— Единственная, но…
— И что же с этим жирным ужином? — спросил врач.
— Мне пришлось выпить вина… целую бутылку, и когда я пришел домой, чувствую, все плывет перед глазами. У меня есть одно лекарство, как-то один приятель посоветовал, помогает.
— Инсулин, да? — с возмущением сказал врач.
— Я знаю, что это запрещено, — Керекеш подыскивал нужные слова, — и опасно… Я даже мог попасть в больницу, если бы не вы. Но сегодня мне обязательно нужно было быть на работе… важное совещание… А в таком состоянии, понимаете… Я был совершенно пьян… И вот вчера вечером я сделал укол…
Доктор встал.
— Господин следователь, — сказал он, — этот человек врет! Инсулин действует сразу. Он ввел себе инсулин не вчера вечером, а сегодня утром! Минут за двадцать до того, как ему стало плохо! Он рассчитывал, что я не разберусь и отправлю его в больницу. Он наверняка знал, что за ним явится милиция, и хотел выиграть время. Этот человек… — От возмущения он не мог продолжать.
— Встаньте, Керекеш, — приказал Пооч. — Следуйте за мной.
2
Лейтенант Кепеш проснулся очень рано и больше не смог заснуть. В шесть утра он уже сидел на работе, склонившись над картой, с красным фломастером в руках. Ему не давала покоя одна мысль.
— Здесь дом отдыха, — пробормотал он и начертил на карте четырехугольник. — Здесь дом, в котором жила Жофия Бакони. До него они ехали по пятьдесят седьмому шоссе. Выехали в шесть утра… двадцать минут езды на машине… может, конечно, и больше. Смотря как ехать. Останавливались… заглох мотор… вышли немного прогуляться… полюбовались природой… Если не ошибаюсь, в семь они прибыли вот сюда. Здесь вокзал. Если отсюда свернуть налево, минут через десять-пятнадцать — дом Жофии Бакони… а направо — десять минут пешком… живет жена Керекеша.
С Поочем они договорились, что с утра капитан отправится на работу к Берталану Керекешу, взяв с собой ордер на арест. А Кепешу в это время придется дежурить в кабинете.
Лейтенант нетерпеливо постукивал фломастером по карте. Если он будет здесь сидеть, то все прозевает… Он снова и снова прослеживал отмеченный маршрут, и взгляд его всякий раз останавливался на квадратике, обозначавшем вокзал. Десять минут пешком… Он изумленно поднял брови и схватил телефонную трубку.
— Господин Сивош, — задыхаясь от волнения, заговорил он, — сейчас же поднимитесь ко мне! Хорошо, что вы уже на месте. Что?.. А… вы всю ночь были здесь? Сочувствую. Ну торопитесь.
Когда Сивош вошел в комнату. Кепеш ждал его в дверях.
— Примите дежурство! — распорядился он и выскочил из комнаты.
— Скорее! — закричал он шоферу, подбегая к стоявшей во дворе милицейской машине. — К вокзалу!
Шофер нажал на газ. Прошло десять минут, Кепеш не дал водителю ни одного указания. Закусив нижнюю губу, он смотрел на часы, иногда нажимая на кнопку секундомера, и считал, считал…
Машина остановилась у здания вокзала. Часы показывали 6.20.
— Спасибо. Можете возвращаться, — сказал Кепеш, выходя из машины.
Водитель развернулся и уехал. Кепеш пошел к вокзалу.
— Вы можете сказать, господин следователь, что все это значит? — спросил Керекеш, откинувшись на заднем сиденье. Он старался не потерять самообладания.
— Скоро узнаете, — ответил Пооч.
— Лучше бы вы мне прямо сказали, чего вы от меня хотите?
— Хочу устроить вам очную ставку с доктором Хинчем.
— Кто это? — спросил Керекеш.
— Вы не знаете?
— Нет.
— Ну что ж, скоро узнаем, так ли это.
— Я его не знаю.
— Между прочим, девичья фамилия Евы Борошш — Халас. А вы сидели в одной камере с неким Гезой Халасом, который доводится погибшей родным братом. Халас вышел из заключения, а спустя четыре месяца его богатую сестру кто-то вытолкнул из окна. Как вы думаете, кто это сделал?
Керекеш молчал.
— Мы думаем, — сказал Пооч, — что это сделал ее брат, Геза Халас. Только он пропал куда-то. Сразу, как вышел из тюрьмы. Куда он, по-вашему, девался?
— Сбежал за границу, — без колебаний ответил Берци. — В тюрьме он клялся, что будет пытаться до тех пор, пока у него не получится.
— Вы можете объяснить, как человек, сбежавший за границу четыре месяца назад, мог в прошлую пятницу совершить в Будапеште убийство?
— Не знаю, — судорожно сглотнув, сказал Керекеш. — Почему я должен это знать?
Пооч молча достал сигару и закурил.
— Есть один человек, — помедлив, заговорил он, — который довольно хорошо знал Гезу Халаса. Вернее — того, кто никуда не сбежал, а все время находился в Будапеште и посещал сбою сестру. Этот человек точно описал нам внешность Халаса. Мы принялись его разыскивать. И знаете, кого мы нашли? Вас, Керекеш!
— Это случайность.
— А может, не такая уж это случайность?
Керекеш нервно барабанил пальцами по спинке сиденья.
— Вы сказали, доктор Хинч?.. Кажется, я где-то слышал это имя.
— Вот видите!
— А, вспомнил. Это гинеколог моей жены. Только какое я имею к нему отношение?
— В последнее время в доме доктора творятся странные дела. И, как мне кажется, не без вашего участия.
Керекеш лихорадочно искал выход. Вдруг он улыбнулся.
— Что вы обо мне думаете, господин следователь! — с упреком сказал он. — Ведь мелкий жулик, как меня когда-то назвали, не будет ввязываться… в серьезное дело! Уж настолько-то вы должны разбираться в людях!
— Откуда вы знаете, что это дело серьезное?
— Я читал в газете, — нашелся он.
— О чем?
— Известие о смерти Евы Борошш. На это обратила мое внимание жена, она сказала, что это самоубийство.
— Это убийство, — поправил его капитан. — Вы ее знали?
— Я?.. Что вы! Откуда я мог ее знать?
— А вдруг.
— Поверьте, — заговорил Берци жалобным тоном, — я не знаю доктора Хинча. А значит, и он меня не знает! Здесь какое-то недоразумение… доктор подтвердит… увидите, он меня не узнает!
Машина резко затормозила у двадцатиэтажного дома на площади Роз.
— Выходите, — сказал Пооч.
В доме было тихо, в вестибюле и на лестничных площадках — ни души.
Пооч позвонил в квартиру доктора Хинча. За дверью не было слышно никаких шорохов. На лице Керекеша промелькнула улыбка.
— Никого нет дома.
— Не радуйтесь раньше времени. — Капитан нажал на ручку, и дверь открылась. — Идите вперед, — приказал он.
Дверь кабинета была только прикрыта. Пооч распахнул ее настежь.
Доктор Хинч сидел в кресле. Голова его неподвижно лежала на руках, скрещенных на крышке письменного стола. Очки сползли набок, широко раскрытые глаза смотрели прямо на вошедших.
Пооч замер на пороге.
Доктор Хинч был пригвожден к столу ножом для разрезания бумаги. Он был мертв уже несколько часов.
Лейтенант Кепеш промчался по огромному вестибюлю вокзала. От волнения он кинулся не в ту сторону. Спохватившись, побежал обратно, прямо по железнодорожным путям, спотыкаясь и беспорядочно жестикулируя. У него перехватило дыхание.
— Спокойно, — пробормотал он и остановился. — Не хватает только перед финишем свернуть себе шею!
Обратный путь Кепеш проделал спокойным, размеренным шагом. Он вошел в стеклянное помещение, где находились автоматические камеры хранения. Войти в него можно было с двух противоположных сторон. С одной стороны видно было перрон, с другой — улицу и парк.
Кепеш обошел массивные, облицованные плиткой колонны в центре вестибюля. Остановившись возле одной из них, нажал на кнопку секундомера и медленным шагом вышел из здания вокзала. Перейдя улицу, он направился к парку.
3
— Что вы на это скажете? — спросил капитан Пооч.
Керекеш стоял, прислонившись к дверному косяку, и смотрел на мертвого Хинча.
— Идите вперед и встаньте около стола, — приказал Пооч. Вслед за Керекешем он вошел в комнату и положил сигару в огромную медную пепельницу, стоявшую на письменном столе.
Не смея взглянуть ни на капитана, ни на убитого, Керекеш мучительно соображал, как он выкрутится из этого, казалось, безнадежного положения.
— Я вас спрашиваю еще раз, — сказал капитан, — вы знали этого человека?
— Да, знал, — тихо сказал Керекеш.
— Чистая работа. Это единственный способ избежать очной ставки. Где вы находились сегодня рано утром? Сам черт не подтвердит теперь ваше алиби!
— Почему же?.. Моя квартирная хозяйка, Штефлер! Она знает, что я был дома.
— Штефлер подтвердит все, что угодно. Я уже имел счастье с ней познакомиться. Других свидетелей у вас нет?
— Откуда же им быть?
— А ваша бывшая жена? Если понадобится, она тоже подтвердит, что эту ночь вы провели у нее. И ее соседка, Берта Микич, всегда готова немного соврать.
— Нет! Господин следователь… — Керекеша трясло как в лихорадке.
— В чем дело?
— Прошу вас, не вмешивайте в это мою жену… она… ни в чем не виновата.
— Знаете что, Керекеш, — Пооч снова взял сигару, — вы, конечно, человек скверный. Сначала мелкий жулик. Потом вор.
Мошенник, аферист, а теперь уже и грабитель. Но вот убийца!.. Что-то не верится.
— Я никого не убивал! — взвизгнул Керекеш.
— Это уже третье убийство, и к каждому вы имеете отношение. — Пооч снял трубку и набрал номер. Узнав, что Кепеш ушел, он недовольно нахмурился.
— Господин Сивош, это вы?
— Так точно.
— Соберите оперативную группу и приезжайте сюда, площадь Роз, дом восемь, девятнадцатый этаж. Квартира доктора Хинча. А где Кепеш?
— Не знаю.
— Торопитесь.
Через четверть часа дверь распахнулась, и в комнату впереди оперативной группы ввалился Сивош.
— Товарищ капитан… — начал было он, но, увидев мертвого Хинча, осекся.
— Принимайтесь за работу! Идемте, Керекеш.
По дороге в отделение Пооч начал догадываться, что за срочное дело появилось у лейтенанта.
4
На углу улицы Кепеш купил газету. В нескольких шагах от подъезда он встал в нишу перед витриной мясного магазина и, развернув газету, уткнулся в нее.
На часах было 6.40.
Скоро пройдет 48 часов. Вот-вот появится. А может, уже вчера?.. Нет, едва ли. Будет ждать до последней минуты. А может, сегодня рано утром?.. Нет, это тоже маловероятно. Ранний посетитель в камере хранения может привлечь внимание.
Если он не ошибся, то как раз сейчас наступают последние минуты, когда надо отправляться в путь. Но нигде никого. Кепеш в нетерпении переминался с ноги на ногу. Нервы его были напряжены: он ждал. Мясной магазин откроется только в десять, из окон дома его нельзя было заметить, а от прохожих скрывала ниша. Пока еще никто не обратил на него внимания.