— Половина пятого, — безапелляционным тоном заявила она.
— Половина шестого, — повторила Жофия.
— Да что вы! — Манци убрала часы. — Трети, пойди в столовую и посмотри на больших часах, который час.
— Половина пятого, — вернувшись, объявила Трети.
Жофия сняла часы и поднесла к уху.
— Идут.
— Может, вы плохо посмотрели? — Трети взяла у нее часы. — Золотые?! — воскликнула она. — Ведь они очень дорогие!
— Подарок моего жениха.
— Никуда не годные, — заявила Манци. — Ни за что не променяла бы на них свои. Хоть они самые обыкновенные, зато надежные. Как купила, идут с точностью до минуты.
Жофия надела часики на руку.
— До сих пор еще ни разу не ломались, — сказала она. — Наверное, когда я их заводила, случайно сдвинула стрелку.
— А может, уронили.
— Да… возможно.
— Значит, половина пятого, — снова повторила Манци и взялась за вязанье.
— Ну ничего, — отозвалась Жофия и снова поглядела на пляж. — Зато у меня есть время искупаться. Вы пойдете со мной?
— А вода не слишком холодная? — кисло спросила Трети.
— В пять часов полдник, — предупредила Манци.
— К тому времени я проголодаюсь. — Жофия сняла платье, на ней был зеленый купальник. — Пока! — бросила она на ходу и убежала.
— Какая великолепная фигура! — проговорила Трети, задумчиво глядя вслед Жофии. И вдруг воскликнула: — Вспомнила! Я вспомнила, где видела этого мужчину!
— Где же?
— В милиции! Три года назад, когда обменивала паспорт. Ну конечно, тогда я его и видела! В сопровождении двух милиционеров. Я должна поскорее предупредить об этом Жофию… Но только… тогда он был блондином. А теперь шатен.
— Ты в этом уверена? — покосилась на нее подруга.
— Уверена!
— И чем ты можешь это объяснить?
Трети заколебалась.
— Наверное, перекрасился.
— Ох, Трети, берегись! — ядовито сказала Манци.
— Почему?
— Тот, кто сует нос в чужие дела, рискует головой! Дай, пожалуйста, мой клубок, он у тебя под ногами.
Трети наклонилась и, подняв клубок, протянула его подруге.
2
Жофия плыла вдоль берега, пока за деревьями не скрылось здание дома отдыха. Здесь ее уже никто не увидит. Она вышла из воды и окольным путем пустилась обратно. Никого не касается, как она проводит время. А эта Трети даже скрыть не может своего любопытства.
Жофия терпеть не могла, когда совали нос в ее личную жизнь.
И Геза тоже.
Стоя перед зеркалом, она принялась торопливо переодеваться, и как раз закончила свой туалет, когда вернулся Геза.
— Открыто, — отозвалась Жофия на тихий стук в дверь.
— Привет, дорогая! — сказал Геза, входя в комнату. — Видишь, как я быстро вернулся?
— Вовремя, — ответила Жофия, ни слова не сказав о том, что ее часы спешат на целый час.
— Ты не в духе?
— Ну что ты! — сказала она непринужденным тоном. — У тебя что, сломалась машина?
Геза подозрительно покосился на нее.
— С чего ты взяла?
— Да это я так. Ты поговорил с ней?
Мужчина подошел к окну и посмотрел на реку. В воде мелькала красная купальная шапочка.
— Нет.
Жофия вспыхнула.
— Ты же обещал, что поговоришь!
— Обещал. Но потом я решил, что лучше мне в это не впутываться, — ответил Геза, не сводя глаз с красной купальной шапочки.
— Негодяй! — воскликнула Жофия со злостью. Немного погодя она спросила тихим, растерянным голосом: — Как ты думаешь, будет скандал?
— Трудно сказать.
— Разве я виновата, что у меня ничего не вышло со сверхурочной работой? Все мои деньги уйдут на этот дом отдыха. Даже часть долга не могу ей отдать, ни одного филлера! Ужасно неудобно!
— Ева поймет, — сказал мужчина без всякой уверенности.
— Может, продадим магнитофон? — осторожно спросила Жофия.
— Еще чего! — буркнул Геза. — Я его только что купил.
— Ах, да. А что, если продать кое-что… из этих?..
— Нет, — твердо сказал Геза.
— Ну хорошо! Тогда я не знаю, что делать! Прошу тебя, поговори с ней!
Геза отвернулся от окна. Он был зол.
— А почему я? Сама поговори. Ведь это ты у нее занимала. Я тебя предупреждал, что покупать к свадьбе шубу за двадцать тысяч форинтов — это просто пижонство! Но ты точно помешалась! Что теперь делать?
— Это ты меня надоумил занять у Евы!
— Я только сказал, что у нее есть деньги. Но я не говорил, чтобы ты у нее занимала!
— Ну тогда, — Жофия беспомощно пожала плечами, — давай отложим наш завтрашний визит.
— Можно, конечно, и отложить, — недовольно проворчал Геза. — Это тоже выход. Но на днях нам все равно придется к ней заехать. Сегодня у нее день рождения. Ева обидится, если ты ее не поздравишь. Так что лучше не откладывать.
— Ты бы мог быть ко мне подобрее! — Жофия пустила в ход последний козырь. — Наконец, есть вещи, к которым я тоже… ну которые мы вместе…
Геза бросил на нее уничтожающий взгляд, и она тут же прикусила язык.
— Я ждал, что ты заговоришь об этом, — сказал он сдавленным от злости голосом. — Это совершенно разные вещи, и ты их не путай!
Жофия поняла, что лучше не выводить его из себя.
— Не будем ссориться, дорогой, — сказала она, обнимая Гезу. — Пойдем прогуляемся.
Манци сложила вязанье.
— Пора идти на полдник.
Трети недовольно скривила рот.
— Что-то не хочется.
— Что с тобой?
— У меня болит желудок.
— Наверное, на нервной почве, из-за этой рыжей!
Трети обиженно вскинула голову.
— Ты бываешь иногда просто невыносима! В обед было слишком жирное мясо.
— Да что ты? Неужели? Ну тогда оставайся! — Манци повесила на руку сумку. — Если не возражаешь, я съем твой полдник.
— На здоровье, — буркнула Трети, украдкой взглянув на пляж. Желудок у нее не болел. Просто она решила дождаться Жофию, чтобы сказать ей, где она видела ее жениха, и еще раз предупредить, чтобы та была осторожнее. Она нетерпеливо крутила головой, из-под темных очков жадно разглядывая берег. Но Жофия не появлялась, и Трети сидела одна. Наконец она стала клевать носом. Проснулась, когда на нее упала чья-то тень. Трети вздрогнула.
— Что, уже не следишь? — Перед ней возвышалась Манци. — Так в сыщиков не играют!
— А?.. Что? — испугалась Трети. — Неужели я заснула? И, как назло, сейчас, когда это совершенно недопустимо! — с несчастным видом лепетала она. — Наверняка все прозевала!
— Что же?
— Жофию.
— Вероятно, она все еще купается, — успокоила ее Манци. — Ведь платье ее здесь.
— Ой, правда! А я и не заметила!
Манци достала свое вязанье.
— Сейчас я буду прибавлять петли. Ты собираешься учиться?
Трети с разочарованием отметила про себя, что берег опустел.
Вечерело. Сегодня пятница, и отдыхающие пораньше собрались в курзале, где скоро должен был начаться вечер знакомства.
— Который час? — спросила она упавшим голосом.
— Семь.
Пойдем в дом. Мне холодно, — сказала Трети, вставая. Но тут же села обратно.
На берегу появилась двое, они медленно шли со стороны деревни. Их фигуры резко выделялись на фоне ярко-красного солнца. Это были Жофия и ее жених.
— Ты видишь? — сдавленным голосом сказала Трети своей подруге.
— Что? — спросила Манци.
— Появилась!
— Куда ж ей деться?
— До чего же ты глупа! — взорвалась Трети. — Разве не видишь, что она нарочно идет другой дорогой, чтобы с нами не встречаться! Уверяю тебя, не зря я чувствую, что с этой женщиной связана какая-то тайна!
Манци не отрывалась от вязанья.
— Какое счастье, — невозмутимо заметила она, — что я уже привыкла к твоим страшным историям. Мне кажется, в этом доме отдыха тебя так и тянет на всякие ужасы. Помнишь, что случилось в прошлом году с той девочкой, когда ты предсказала, что мачеха собирается ее утопить? Помнишь?
Послышался тихий виноватый вздох.
— Помню.
— Тогда говори!
— Она научилась плавать.
— Вот видишь. На будущий год нам лучше поехать отдыхать в другое место.
Жофия преданно ловила взглядом каждое движение своего спутника. Он энергично жестикулировал, видимо, что-то доказывая. Но когда они подошли ближе, она улыбалась, а мужчина нежно обнимал ее за плечи.
Трети сделала вид, что не замечает их, но они остановились рядом.
— Разрешите представить вам моего жениха.
— А… добрый вечер, — растерянно произнесла Трети и протянула руку, мужчина нагнулся, точно собираясь поцеловать ей руку, но только пожал ее.
— Геза Халас, — представился он, приветливо улыбаясь. — Моя невеста сказала мне, будто вы меня уже где-то видели. Вы случайно не вспомнили, где?
Трети смутилась.
— Моя подруга вспомнила, что видела вас в милиции, — злорадно объявила Манци. — И она уверяет, что тогда вы были блондином, — добавила она.
— Моя подруга вспомнила, что видела вас в милиции, — злорадно объявила Манци. — И она уверяет, что тогда вы были блондином, — добавила она.
— Я?! Блондином?! — засмеялся Геза. — Я уже в младенческом возрасте был шатеном. Если вы не против, я как-нибудь покажу вам свои детские фотографии.
— Значит, на вас тогда был парик, — потупившись, тихо сказала Трети.
— Как?! Парик?! В милиции?! У вас, сударыня, очень богатое воображение! Вот, пожалуйста, можете сами убедиться, ношу ли я парик. — И он нагнулся к Трети. Та смущенно хмыкнула. Геза отвернулся от нее и улыбнулся Манци. — Вы прекрасно вяжете. Я немного в этом разбираюсь, моя мать хорошо вязала. Вы тоже считаете, что я ношу парик?
Покраснев, Трети пыталась оправдаться:
— Я… я, видимо, ошиблась… Мне показалось… Теперь вижу, что это не так! Никакого парика на вас нет и не было. Это ваши настоящие волосы. И тогда, конечно, это были не вы. Извините, я плохо вижу без очков… мне очень жаль…
Мужчина ничуть не обиделся, а, наоборот, казалось, его даже развеселило смущение Трети. Зато Жофия была раздражена.
— Идем, милый, идем, — тянула она его, — мне еще надо переодеться.
— Одна лицевая, одна изнаночная, — бормотала Манци. — Не нравится мне этот Геза. Слышишь, Трети? Слишком самоуверенно держится. Одна лицевая… и высокомерен… одна изнаночная… Такие мужчины мне никогда не нравились. Чересчур раскован. На этот раз ты, наверное, права.
Трети изумленно подняла голову.
— Что ты сказала?
— Этот мужчина кажется мне чересчур самоуверенным.
— Как раз наоборот, — запротестовала Трети, — он выглядел таким смущенным. Он показался мне большим ребенком, и я сразу почувствовала к нему симпатию. А ты как раз сейчас считаешь меня правой, хотя я только что убедилась, что на этот раз ошиблась! Думаю, они прекрасная пара. И только. Просто не понимаю, почему мне показалось, что с Жофией связана какая-то тайна? Разве что оба выглядят необыкновенно богатыми.
— Ну будь они так богаты, то не сюда приехали бы отдыхать, а куда-нибудь на берег моря, например, в Югославию. Ты так не считаешь? Кажется, я испортила рисунок… Что же дальше? Лицевая или изнаночная?
3
Луиза стояла у мойки, спиной к двери, и гремела посудой. Ее терзало любопытство. Милиционер не мог пожаловать сюда без особой причины, и если ему понадобилось только навести справки, он бы не застрял так надолго. Что-то случилось на улице. Но что? И какое отношение к этому имеет доктор?
Конечно, доктор довольно странный человек. Он всегда был таким, а с тех пор, как от него ушла жена, стал еще хуже. Квартира его точно склеп, хранящий память оставившей его женщины. Хорошо, что она ушла: своими вечными истериками она и ее, Луизу, чуть было не доконала. А доктор ее боялся. И рад был, что она ушла. Тем не менее до сих пор не разрешает переставить ни одной безделушки. Из благоговения? Какое там! На такое чувство доктор не способен. Скорее всего просто память. С тех пор он ненавидит всех женщин. У Луизы никак не укладывалось в голове: как можно ненавидеть женщин и быть врачом-гинекологом; правда, он стал врачом раньше, чем его бросила жена, и еще раньше, чем с ней познакомился. Доктору Хинчу сейчас ни много ни мало — сорок шесть лет, десять лет он был женат и уже десять лет как разведен. Угрюмый молчун, привередливый старый холостяк. Да еще эти подозрительные люди в последнее время…
— Гм, гм… — Пооч дал понять, что ждет в дверях.
Луиза быстро обернулась и, чтобы скрыть смущение, тут же пошла в атаку:
— Я не глухая, слышу, что вы здесь стоите, только жду, когда вы заговорите сами.
— Неужели? А я решил, что вы меня нарочно не замечаете.
— Да что вы? Еще чего! — Она тут же забыла о докторе и с жадным любопытством уставилась на Пооча. — Что случилось?
— Вы ведь хорошо знали эту женщину? — спросил капитан. — Так мне сказал доктор.
Луиза оторопела.
— Я?.. Какую женщину?
— Которая упала из окна.
— Упала из окна? Из какого окна? Кто?
— Ева Борошш, — сказал Пооч.
— Господи! — Луиза всплеснула руками. — Ева?..
— Да.
— И что?..
— Умерла.
— Ах!.. — Луиза ошалело уставилась на следователя, потом перевела взгляд на потолок. — Упала, значит…
— Я думал, вы уже знаете.
— Откуда же?
— Думал, вы подслушивали.
— Я?.. Да что вы! Я не привыкла подслушивать. Вы говорите, она упала из окна? Это невозможно.
— Я тоже так думаю, — согласился Пооч. — Мне кажется, ее вытолкнули.
— Вытолкнули?! Я же говорила… И она умерла? Только что была жива, и часа не прошло, как я с ней разговаривала! Забегала ко мне за томатной пастой, забыла купить, я, конечно, ей дала. Говорит, нужно для сандвичей, к вечеру, мол, ждет гостей, вернее, к пяти часам, и уже не успевает в магазин. Она и раньше, бывало, просила у меня то одно, то другое, и я всегда ей давала. Чего ж не дать, если есть?
— Она ждала гостей? А кого именно, она не говорила?
— Нет, не говорила, но я-то сразу догадалась, что это те самые, больше некому.
— «Те самые»? Кто такие?
— Ну эта ее подруга со своим женихом.
— Вы с ними знакомы?
— Не так, чтобы знакома… — На лице Луизы отразилось неудовольствие, — но видела я их предостаточно. Ну и женщина! Рыжая! Я сразу предупредила Еву, что эта дружба плохо кончится. Все рыжие хитры, точно лисы. Ева сначала только посмеялась. Зато потом наплакалась! Ко мне сюда приходила плакать, будто к матери родной, но никогда не рассказывала, почему плачет. Я ее спрашиваю, а она — ни слова. Я уверена, что во всем виновата эта плутовка Жофия!
— Жофия? А фамилия?
— Не знаю я ее фамилии. Эта невежа даже не соизволила мне представиться! А уж нос задирала! Ни разу не заглянула ко мне на кухню, точно у меня проказа. А если я зайду к Еве и она там, то Ева просит меня прийти в другой раз. А эта Жофия, как увидит меня, сразу отворачивается, нет чтобы поздороваться! Если бы Ева меня послушалась!.. Это она вытолкнула Еву из окна — вот что я вам скажу!
— И вы можете это доказать?
— А что тут доказывать? Пришла сюда в старой, потрепанной курточке, а тут как-то вижу, щеголяет в белоснежной шубе! Ева была очень богатая, покойный муж оставил ей много денег. И дураку ясно, чего ради ходит сюда эта Жофия! Хороша дружба! Деньги ей были нужны. Евины деньги! Ходила, ходила — да и выходила! Эта шуба, поди, тысяч двадцать стоит, а то и больше. А на чьи денежки? На Евины. А уж так влезла к ней в душу, точно она ей сестра родная. Другой раз и на ночь оставалась.
— Ночевать?
— Вот именно.
— Откуда вы знаете?
— Да здесь все слышно, что наверху делается. Я утром убираю квартиру и слышу, сколько человек там ходит, даже голоса различаю. А уж голос Жофии я сразу узнаю, трещит как сорока! Ужас как я на нее зла, что правда, то правда!
Пооч поднял глаза к потолку, затем перевел взгляд на Луизу.
— Сегодня, например, что вы слышали?
Луиза задумалась.
— Ничего. Я все время была здесь, в кухне. Здесь ничего не слышно, только там, в комнатах.
— А туда вы сегодня не заходили?
— Сегодня приемный день.
— Ну и что?
— В приемной — больные, в кабинете — доктор, а мое место на кухне.
— Кто открывает дверь больным?
— Я.
— А кто их провожает?
— Когда как.
— Сегодня сколько было больных?
— Пока что одна, — не задумываясь ответила Луиза.
— Кто ее проводил?
— Господин доктор. Сам лично. Да, я забыла. Один раз я все-таки вошла в приемную, господин доктор меня позвал.
— Зачем?
— Спросил, куда делась больная из приемной.
— Какая больная?
— Я тоже его об этом спросила, потому что, кроме той женщины, больше никто не приходил. А он все равно спрашивает, говорит, слышал шаги.
— Вы тоже слышали?
— Какие-то шаги я тоже слышала, но подумала, что это доктор ходит в приемной. А потом он меня позвал.
— А может, в квартире находился кто-то чужой?
Луиза смутилась.
— Ну что вы… Как он мог войти?
— Например, вы забыли закрыть дверь.
— Забыла закрыть?..
— Или нарочно оставили ее открытой. Думали, может, Ева снова к вам заглянет? Да?
— Да… — со стыдом призналась Луиза. — Я оставила щелочку. Но чтобы сюда зашел кто-то, а я бы не заметила — об этом не может быть и речи!
— Но ведь если вы стоите у мойки, вам не видно, что делается в прихожей.
— Я бы услышала!
— Случалось, что вы и раньше забывали закрыть входную дверь?
— Ну… да. Мне интересно, что происходит на лестнице, ведь здесь, на кухне, я как в тюрьме…
— Знал кто-нибудь, — прервал следователь ее объяснения, — что вы не закрываете входную дверь?
— Да… — Луиза смущалась все больше. — Ева знала и никогда не звонила в дверь, а прямо входила, потому что господину доктору не нравилось, что она сюда ходит…