Машины редко ездили в Заплутавших Соснах – город можно было пересечь пешком за пятнадцать минут.
И никогда машины не ездили по Соснам ночью.
У них было чисто декоративное назначение, и все, чей сон потревожил рев «Бронко» Итана, поймут: что-то пошло не так.
Он свернул на Главную и поехал на юг. Миновав больницу, включил дальний свет и вдавил педаль газа в пол, все быстрее летя по узкому коридору меж высоких сосен. Опустив стекло, впустил в машину холодный лесной воздух. Он ехал посередине дороги – покрышки оседлали двойную сплошную, – воображая, что впереди нет никакого поворота, что вскоре дорога начнет идти вверх.
Прочь из долины, прочь из этого города, вдаль.
Он протянул бы руку, включил радио и перебирал бы станции до тех пор, пока не нашел ту, которая передает старые песни. Трехчасовая поездка – и он бы вернулся в Бойсе. Ничто не сравнится с автомобильной поездкой ночью, когда окна открыты и громко играет хорошая музыка.
На ускользающую долю секунды он почувствовал, что живет в мире, где полным-полно ему подобных. Ночной пейзаж, озаренный сиянием огромных городов. Отдаленный шум межштатной магистрали и самолеты, с ревом уходящие в стратосферу.
Ощущение того, что он не так чертовски одинок.
Конец их виду, конец человечеству.
Стрелка спидометра качнулась к отметке «70»[8], двигатель ревел.
Он уже пронесся мимо знака, предупреждавшего, что впереди крутой поворот.
Итан нажал на тормоз. «Бронко», скользя, остановился на самом изгибе поворота, и Бёрка швырнуло вперед. Он остановил машину на обочине, заглушил двигатель и принялся вылезать.
Подошвы его сапог царапнули по мостовой.
На мгновение он поколебался с открытой дверцей, глядя на «Винчестер ‘97», лежащий на оружейной подставке над сиденьями. Ему не хотелось брать оружие, поскольку Маккол мог неправильно его понять. Но не хотелось и оставлять ружье, потому что в лесу было темно и страшно, а мир, с которым они граничили, был невообразимо враждебным. Насколько Итан знал, в ограде еще никогда не проделывали брешей, но все когда-нибудь случается в первый раз, и находиться безоружным посреди ночи в этих лесах было все равно что бросать вызов Закону Мерфи[9].
Откинувшись назад, он открыл центральную консоль и набил полные карманы патронов. Потом снял с подставки ружье двенадцатого калибра. Это был помповый дробовик с ложем из ореха, с коротким пятнадцатидюймовым дулом. Итан вставил в него пять патронов, дослал один в патронник и наполовину взвел курок – на этом допотопном оружии то была мера предосторожности, самая близкая к тому, чтобы поставить на предохранитель.
Положив дробовик поперек плеч и закинув руки на дуло и на приклад, Итан сошел с обочины и двинулся в лес.
Здесь было холоднее, чем в городе.
Одеяло тумана в ярд толщиной колыхалось над лесной подстилкой. Луна еще не показалась из-за гряды утесов, и под деревьями было достаточно темно, чтобы включить фонарик. Итан так и сделал, углубляясь в лес, пытаясь держаться как можно более прямой траектории, чтобы потом можно было найти путь обратно, на дорогу.
Сперва он услышал гудение электричества, прорезающее туман, как протяжная басовая нота, и только потом увидел это. Вдалеке появились очертания ограды.
Неприступного бастиона, тянущегося через леса.
Подойдя ближе, Итан стал различать детали.
Стальные опоры в двадцать пять футов высотой стояли на расстоянии семидесяти пяти футов друг от друга. Между ними тянулись провода, через каждые десять футов разделенные распорками. Кабели в дюйм толщиной, утыканные шипами и обмотанные колючей проволокой…
В узком кругу людей Пилчера шли непрекращающиеся дебаты насчет того, останется ли забор неприступным даже при потере напряжения – сумеют ли удержать аберов только высота препятствия и колючая проволока. Итан решил, что немногое может помешать нескольким тысячам голодных аберов прорваться через ограду, если они того захотят, под током она или не под током.
Он остановился в пяти шагах от проволоки. Отломив две низко нависающие ветки, пометил это место крестиком. И двинулся на восток, параллельно изгороди.
Через четверть мили он остановился и прислушался.
Раздавался непрерывный негромкий шум.
Его собственное дыхание.
А еще он услышал, как кто-то движется через лес по другую сторону забора.
Звуки шагов по опавшим сосновым иглам.
Время от времени – треск сломавшейся ветки.
Олень?
Абер?
– Шериф?
Этот голос заставил Итана выпрямиться так, будто через него пропустили электроток; он сбросил дробовик с плеч и направил дуло на Питера Маккола.
Мужчина в темной одежде и черной бейсболке стоял в десяти футах от него рядом со стволом гигантской сосны, закинув за плечо небольшой рюкзак. К рюкзаку были привешены две пластиковые бутылки из-под молока – вода плеснулась в них, когда он шагнул вперед. Насколько мог видеть Итан, оружия при нем не было – кроме дорожной палки, искривленной сильнее хребта старика.
– Господи, Питер… Какого черта вы тут делаете?
Маккол улыбнулся, но Итан видел в его улыбке страх.
– Если я скажу, что просто вышел прогуляться поздно вечером, вы мне поверите?
Итан опустил дробовик.
– Вам тут не место.
– До меня дошли слухи, что в здешних лесах есть забор. Я всегда хотел на него посмотреть.
– Ну, вот он. Теперь вы его видели. Давайте вернемся в город.
– «Ведь нужно знать пред тем, как ограждаться, что ограждается и почему»[10]. Это написал Роберт Фрост.
Итан хотел сказать, что знает, кто это написал. Что он читал Фроста, вообще-то даже именно эти стихи, всего несколько часов тому назад.
– Итак, полицай, – сказал Маккол, показав на забор. – Вы запираете нас внутри? Или ограждаете от того, что снаружи?
– Пора домой, Питер.
– Да, пора.
– Да.
– И вы подразумеваете под «домом» мой дом в Заплутавших Соснах? Или мой настоящий дом, в Мизуле?
Итан слегка продвинулся вперед.
– Вы прожили здесь восемь лет, Питер. Вы – важный член этой общины. Ваша работа здесь жизненно важна.
– «Свет заплутавших»? Да бросьте! Эта газета – просто анекдот.
– Здесь живет ваша семья.
– Где это – «здесь»? Что вообще все это означает? Я знаю, что есть люди, которые нашли тут, в долине, мир и счастье. Я пытался убедить себя самого, что тоже их нашел, но это была ложь. Я должен был покончить с этим еще много лет назад. Я полностью себя растерял.
– Я понимаю, что это трудно…
– Понимаете? Потому что, как я посмотрю, вы пробыли в Соснах целых пять минут! И прежде чем вас сделали шерифом, удирали отсюда так, что только пыль столбом. Так что же изменилось? Вы и в самом деле выбрались отсюда?
Итан сжал зубы.
– Вы перебрались на другую сторону ограды, так? Что вы там видели? Что обратило вас в истинную веру? Я слышал, по другую сторону водятся демоны, но это же просто выдумки, так?
Бёрк поставил на землю приклад «винчестера» и прислонил его дуло к стволу.
– Расскажите мне, что там, снаружи, – попросил Маккол.
– Вы любите свою семью? – спросил Итан.
– Мне нужно это знать. Вы лучше кого бы то ни было должны…
– Вы любите свою семью?
Вопрос как будто дошел наконец до сознания Питера.
– Раньше любил. Когда мы были реальными людьми. Когда могли разговаривать обо всем по душам. Вы в курсе, что это первая моя настоящая беседа за многие годы?
Итан произнес:
– Питер, это ваш последний шанс. Вы вернетесь вместе со мной?
– Последний шанс, вот как?
– Да.
– Иначе – что? Все телефоны начнут звонить? Вы сами устроите так, чтобы я исчез?
– На той стороне для вас ничего нет, – сказал Итан.
– По крайней мере, там будут ответы.
– И какой ценой вы должны их получить? Ценой жизни? Ценой свободы?
Маккол горько рассмеялся.
– Вы называете это свободой? – Он показал куда-то за свою спину, в сторону города.
– Я называю это единственной вашей возможностью, Питер.
Маккол мгновение смотрел в землю, потом покачал головой.
– Вы ошибаетесь.
– В чем?
– Передайте моей жене и дочери, что я их люблю.
– В чем я ошибаюсь, Питер?
– Это не единственная моя возможность.
Его лицо затвердело во внезапном приливе решимости.
Питер ринулся мимо Итана, будто оттолкнувшись от стартовых колодок, и так, с разгону, ударился об ограду.
Искры.
Электрические дуги, сорвавшись с проволоки, вонзились в Маккола, как голубые кинжалы.
Сила электрического разряда отшвырнула Питера назад, на десять шагов от ограды, и он ударился о дерево.
– Питер!
Итан опустился рядом с ним на колени, но Маккол был уже мертв.
Погиб от электрических ожогов.
Скрюченный, искореженный.
– Питер!
Итан опустился рядом с ним на колени, но Маккол был уже мертв.
Погиб от электрических ожогов.
Скрюченный, искореженный.
Неподвижный.
Испепеленный.
Дымящийся.
Все вокруг провоняло обугленной кожей и сгоревшими волосами, вся одежда Питера словно стала в горошек из-за крошечных тлеющих дырок, прожженных огнем.
– Вообще-то это даже к лучшему.
Итан круто обернулся.
Пэм стояла, прислонившись к дереву за его спиной, улыбаясь в темноте.
Ее одежда была черной, как тени под соснами, виднелись только глаза и зубы.
И свет луны на хорошеньком личике.
Красивая сторожевая собака Пилчера.
Она оттолкнулась от дерева и приблизилась к Итану, двигаясь, как прирожденный боец, – каковым она и была. Крадучись. Грациозно. По-кошачьи. Экономными движениями, полностью контролируя свое тело. Итан терпеть не мог признаваться в этом себе самому, но она его пугала.
В прошлой жизни, за все время своей работы в секретной службе, он лишь трижды встречался с законченными психопатами. И не сомневался, что Пэм была из их числа.
Она присела рядом на корточки.
– Дерьмово выглядит, но из-за этого мне хочется отведать мяса барбекю. Разве не странно? Не беспокойся, тебе не придется тут подчищать. Для этого вышлют команду.
– Я и не собирался об этом беспокоиться.
– Да ну?
– Я думал о семье этого бедняги.
– Ну, по крайней мере, им не пришлось наблюдать, как его забьют до смерти на улице. И давай посмотрим правде в лицо – все к тому и шло.
– Я думал, что смогу его убедить.
– Если бы он был новеньким – может быть. Но Питер сломался. Идеальный горожанин в течение восьми лет. До нынешней недели в отчетах о наблюдении за ним практически не было негатива. А потом – бац! – и он посреди ночи, с запасом еды в дорогу… Он уже некоторое время прятал это в себе.
Пэм посмотрела на Итана.
– Я слышала, что ты ему сказал. Больше ты ничего не мог сделать. Он просто принял решение.
– Я мог бы его отпустить. Мог бы дать ему ответы, которые он искал.
Пэм ухмыльнулась.
– Но ты не настолько глуп, Итан, – как ты только что доказал.
– Ты веришь, что мы имеем право удерживать людей в городе против их воли?
– Тут больше нет прав. Нет законов. Только сила и страх.
– Ты не веришь, что права даны нам от природы?
Она улыбнулась.
– Разве я не это только что сказала?
Пэм встала и двинулась в леса.
Итан крикнул ей вслед:
– Кто расскажет его семье?
– Не твоя проблема. Пилчер с этим разберется.
– И что он им скажет?
Пэм остановилась и обернулась. Она была уже в двадцати шагах отсюда, еле видная среди деревьев.
– Думаю, все, что ему заблагорассудится, блин. А что же еще?
Итан взглянул на свой дробовик, прислоненный к дереву.
Безумная мысль.
Когда он снова посмотрел туда, где стояла Пэм, она уже исчезла.
* * *Итан еще долго сидел рядом с Питером. До тех пор, пока в голову ему не пришло, что ему не захочется здесь быть, когда люди Пилчера наконец-то явятся за телом.
Он с трудом встал.
Хорошо было уйти прочь от ограды. Гул электричества становился все тише.
Вскоре Итан шагал через молчаливый лес и туман, думая: «Это было так гадски погано, а тебе некому об этом рассказать. Даже жене. И нет ни одного настоящего друга, с которым можно поговорить. Единственные люди, с которыми ты можешь этим поделиться, – человек с манией величия и психопатка. И так будет всегда».
Через полмили Бёрк поднялся на небольшой склон и, спотыкаясь, вышел на дорогу. Он не вернулся тем же путем, как намеревался, но все равно оказался всего в нескольких сотнях шагов от своего «Бронко».
Итан вдруг понял, как же устал. Он понятия не имел, который сейчас час, но позади был длинный-предлинный день и длинная-предлинная ночь, а впереди маячил рассвет такого же новенького с иголочки дня.
Итан добрался до «Бронко», вытащил из дробовика патроны и вернул ружье на подставку.
Он так устал, что мог бы уснуть, положив голову на приборную доску.
Вонь смерти от электрического тока была по-прежнему сильной – наверное, пройдут дни, прежде чем он перестанет ее ощущать.
Завтра настанет миг, когда Тереза спросит его, все ли в порядке, а он улыбнется и скажет: «Да, милая. Я в полном порядке. А ты как?» И она ответит с тем напряженным взглядом, который будет как будто полностью противоречить ее словам: «В полном порядке».
Итан включил двигатель.
Ярость пришла словно ниоткуда.
Он вдавил педаль газа в пол.
Покрышки завизжали, укусили щебеночно-асфальтовое покрытие, его подбросило.
Он вырвался за поворот и помчался дальше, к окраине города.
Каждый раз, когда Итан видел этот рекламный щит, он испытывал все большее отвращение: семья с радостными белозубыми улыбками машет руками, как в каком-нибудь ситкоме 1950‑х. «Добро пожаловать в Заплутавшие Сосны, где обретается рай!»
Итан понесся вдоль изгороди из жердей.
Через окно со стороны пассажира он увидел на пастбище стадо коров.
Ряд белых амбаров у края леса, сияющих в свете звезд.
Потом он снова посмотрел сквозь ветровое стекло…
«Бронко» с разгону перелетел через что-то настолько большое, что рулевое колесо задрожало и вырвалось из рук Итана. Автомобиль швырнуло к обочине, прямо к забору на скорости шестьдесят пять миль в час.
Итан перехватил руль, вывернул обратно, почувствовал, как поднялась подвеска на двух колесах. На ужасающий миг они завизжали, скользя по мостовой, и в его правый бок впился ремень безопасности.
Он почувствовал перегрузку на груди, на лице.
Сквозь ветровое стекло мельком увидел, как вращаются созвездия.
Нога соскользнула с педали газа, и он перестал слышать, как работает двигатель – просто три секунды тишины, не считая пронзительного воя ветра за ветровым стеклом, когда «Бронко» перевернулся.
Крыша в конце концов грянулась о дорогу, звук удара был оглушающим.
Металл прогнулся.
Стекло затрещало.
Покрышки взорвались.
Искры брызнули там, где металл проехался по мостовой.
А потом «Бронко» замер, снова встав на все четыре колеса, два из которых все еще были надуты.
Итан почуял запах бензина. Жженой резины. Охладителя. Крови.
Он вцепился в руль так сильно, что лишь минуту спустя смог разжать пальцы.
Он все еще был пристегнут к сиденью. Рубашка усыпана армированным стеклом. Итан расстегнул ремень безопасности, с облегчением почувствовав, что руки двигаются без боли. Передвинул ноги – похоже, с ними все было в порядке. Дверца с его стороны не открылась, но стекло оказалось полностью выбито.
Привстав на колени, Бёрк вылез через отверстие и упал на дорогу. Вот теперь он почувствовал боль. Не острую – просто медленно усиливающуюся тянущую боль, которая как будто исходила из головы и текла вниз по телу.
Итан поднялся на ноги.
Качаясь.
Чуть не падая.
Нагнулся, подумав, что его вот-вот может вырвать, но тошнота отпустила.
Он смахнул стекло с лица; левую сторону жгло из-за глубокой раны, кровь из которой уже дотекла до подбородка и ползла по шее, под рубашку.
Он оглянулся на «Бронко». Машина стояла перпендикулярно двойной сплошной, покрышки с правой стороны лопнули, и внедорожник накренился в сторону от Итана. Бензин почти весь вытек, а поперек краски тянулись длинные отметины, похожие на следы от когтей хищника.
Нетвердыми шагами Итан двинулся прочь от «Бронко», идя по следу из бензина, масла и других жидкостей, как по кровавым следам.
Перешагнул через выдранный проблесковый маячок.
Боковое зеркало лежало на боку на обочине, словно вырванный глаз, провода свисали из оставшегося после него отверстия.
Вдалеке тяжело мычали коровы, подняв головы, повернув морды в сторону места аварии.
Итан остановился возле рекламного щита и уставился вперед, на то, что лежало на дороге, – то, что чуть его не убило.
Это смахивало на призрак. Бледный. Неподвижный.
Итан хромал вперед до тех пор, пока не встал над нею. Он не сразу припомнил ее имя, но он видел эту женщину в городе – она занимала какой-то пост в управлении общинными землями. На вид он дал бы ей лет двадцать с небольшим. Черные волосы до плеч. Челка. Теперь она была голой, и кожа ее была прозрачной, мертвенно-голубой, как океанский лед. Она как будто светилась в темноте. Если не считать дыр. Столько дыр… В их рисунке было нечто бесстрастное, не отвратительное. Итан начал их считать, но спохватился. Не хотел, чтобы цифра стучала в голове.
Только лицо осталось нетронутым. Губы полностью утратили цвет, и самый большой, самый темный разрез в центре груди казался небольшим черным ртом, изумленно приоткрытым. Может, эта рана и убила ее. Несколько других тоже легко могли справиться с этим делом. Но на ней не было крови. Вообще-то единственной отметиной на теле кроме ран был след покрышки в том месте, где «Бронко» переехал ее живот – ясно видная колея.