Приехал к нам строевой офицер из штаба части. Выгнал нас из казармы. Заставил построиться. И начали мы выполнять ружейные приемы.
Происходило это в Коми. День был морозный, градусов сорок.
Подошла моя очередь. «К ноге!» «На плечо!» «Смирно, вольно…» И так далее.
И вот офицер говорит, шепелявя:
— Не визу теткости, Довлатов! Не визу молодцеватости! Не визу! Не осусяю!
А холод страшный. Шинели не греют. Солдаты мерзнут, топчутся.
А офицер свое:
— Не визу теткости! Не визу молодцеватости!..
И тогда выходит хулиган Петров. Делает шаг вперед из строя. И звонко произносит в морозной тишине:
— Товарищ майор! Выплюнь сначала хрен изо рта!
Петрову дали восемь суток гауптвахты.
* * *На Иоссере судили рядового Бабичева. Судили его за пьяную драку. В роте было назначено комсомольское собрание. От его решения в какой-то мере зависела дальнейшая судьба подсудимого. Если собрание осудит Бабичева, дело передается в трибунал. Если же хулигана возьмут на поруки, тем дело может и кончиться.
В ночь перед собранием Бабичев разбудил меня и зашептал:
— Все, погибаю, испекся. Придумай что-нибудь.
— Что?
— Что угодно. Ты мужик культурный, образованный.
— Ладно, попытаюсь.
— С меня ящик водки…
Толкаю его в бок через полчаса:
— Вот слушай. Начнется собрание. Я тебя спрошу:
«Есть у вас, Бабичев, гражданская профессия?» Ты ответишь: «Нет». Я скажу: «Так что ему после армии — воровать?» А дальше все зашумят, поскольку это больная тема. Может, в этом шуме тебя и оправдают…
— Слушай, — просит Бабичев, — ты напиши мне, что говорить. А то я собьюсь.
Достаю лист бумаги. Пишу ему крупными буквами:
«Нет».
— И это все?
— Все. Я задаю вопрос, ты отвечаешь — «нет».
— Напиши мне, что ты сам будешь говорить. А то я все перепутаю.
Короче, просидели мы всю ночь. К утру сценарий был закончен.
Начинается комсомольское собрание. Встает подполковник Яковенко и говорит:
— Ну, Бабичев, объясните, что там у вас произошло?
Смотрю, Бабичев ищет эту фразу в шпаргалке. Лихорадочно читает сценарий. А подполковник свое:
— Объясните же, что там случилось? Ну?
Бабичев еще раз заглянул в сценарий. Затем растерянно посмотрел на меня и обратился к Яковенко:
— А хули тебе, козлу, объяснять?!.
В результате он получил три года дисциплинарного батальона.
* * *В присутствии Алешковского какой-то старый большевик рассказывал:
— Шла гражданская война на Украине. Отбросили мы белых к Днепру. Распрягли коней. Решили отдохнуть. Сижу я у костра с ординарцем Васей. Говорю ему: «Эх, Вася! Вот разобьем беляков, построим социализм — хорошая жизнь лет через двадцать наступит! Дожить бы!..»
Алешковский за него докончил:
— И наступил через двадцать лет — тридцать восьмой год!
* * *Алешковский говорил:
— А как еще может пахнуть в стране?! Ведь главный труп еще не захоронен!
* * *Шли мы откуда-то с Бродским, Был поздний вечер. Спустились в метро — закрыто. Кованая решетка от земли до потолка. А за решеткой прогуливается милиционер.
Иосиф подошел ближе. Затем довольно громко крикнул:
— Э!
Милиционер насторожился, обернулся.
— Чудесная картина, — сказал ему Иосиф, — впервые наблюдаю мента за решеткой!
* * *Пришел однажды к Бродскому с фокстерьершей Глашей. Он назначил мне свидание в 10.00. На пороге Иосиф сказал:
— Вы явились ровно к десяти, что нормально. А вот как умудрилась собачка не опоздать?!
* * *Сидели мы как-то втроем — Рейн, Бродский и я. Рейн, между прочим, сказал:
— Точность — это великая сила. Педантической точностью славились Зощенко, Блок, Заболоцкий. При нашей единственной встрече Заболоцкий сказал мне: «Женя, знаете, чем я победил советскую власть? Я победил ее своей точностью!»
Бродский перебил его:
— Это в том смысле, что просидел шестнадцать лет от звонка до звонка?!
* * *Сидел у меня Веселов, бывший летчик. Темпераментно рассказывал об авиации. В частности, он говорил:
— Самолеты преодолевают верхнюю облачность… Ласточки попадают в сопла… Самолеты падают… Гибнут люди… Ласточки попадают в сопла… Глохнут моторы… Самолеты разбиваются… Гибнут люди…
А напротив сидел поэт Евгений Рейн.
— Самолеты разбиваются, — продолжал Веселов, — гибнут люди…
— А ласточки что — выживают?! — обиженно крикнул Рейн.
* * *Как-то пили мы с Иваном Федоровичем. Было много водки и портвейна. Иван Федорович благодарно возбудился. И ласково спросил поэта Рейна:
— Вы какой, извиняюсь, будете нации?
— Еврейской, — ответил Рейн, — а вы, пардон, какой нации будете?
Иван Федорович дружелюбно ответил:
— А я буду русской… еврейской нации.
* * *Женя Рейн оказался в Москве. Поселился в чьей-то отдельной квартире. Пригласил молодую женщину в гости. Сказал:
— У меня есть бутылка водки и 400 гр. сервелата.
Женщина обещала зайти. Спросила адрес. Рейн продиктовал и добавил:
— Я тебя увижу из окна.
Стал взволнованно ждать. Молодая женщина направилась к нему. Повстречала Сергея Вольфа. «Пойдем, — говорит ему, — со мной. У Рейна есть бутылка водки и 400 гр. сервелата». Пошли.
Рейн увидел их в окно. Страшно рассердился. Бросился к столу. Выпил бутылку спиртного. Съел 400 гр. твердокопченой колбасы. Это он успел сделать пока, гости ехали в лифте.
* * *У Игоря Ефимова была вечеринка. Собралось 15 человек гостей. Неожиданно в комнату зашла дочь Ефимовых — семилетняя Лена. Рейн сказал:
— Вот кого мне жаль, так это Леночку. Ей когда-то нужно будет ухаживать за пятнадцатью могилами.
* * *В детскую редакцию зашел поэт Семен Ботвинник. Рассказал, как он познакомился с нетребовательной дамой. Досадовал, что не воспользовался противозачаточным средством.
Оставил первомайские стихи. Финал их такой:
Как вы думаете, это — подсознание?
* * *Хрущев принимал литераторов в Кремле. Он выпил и стал многословным. В частности, он сказал:
— Недавно была свадьба в дому товарища Полянского. Молодым подарили абстрактную картину. Я такого искусства не понимаю…
Затем он сказал:
— Как уже говорилось, в доме товарища Полянского была недавно свадьба. Все танцевали этот… как его?… Шейк. По-моему, это ужас…
Наконец он сказал:
— Как вы знаете, товарищ Полянский недавно сына женил. И на свадьбу явились эти… как их там?.. Барды. Пели что-то совершенно невозможное…
Тут поднялась Ольга Бергольц и громко сказала:
— Никита Сергеевич! Нам уже ясно, что эта свадьба — крупнейший источник познания жизни для вас!
* * *Критик Самуил Лурье и я попали в энциклопедию. В литературную, естественно, энциклопедию. Лурье на букву «Ш» — библиография, если не ошибаюсь, к Шефнеру. А я, еще того позорнее, на букву «Р» — библиография к Розену. Какое убожество.
* * *Позвонили мне как-то из отдела критики «Звезды». Причем сама заведующая — Дудко:
— Сережа! Что вы не звоните?! Что вы не заходите?! Срочно пишите для нас рецензию. С вашей остротой. С вашей наблюдательностью. С вашим блеском!
Захожу на следующий день в редакцию. Красивая немолодая женщина довольно мрачно спрашивает:
— Что вам, собственно, надо?
— Да вот рецензию написать…
— Вы, что, критик?
— Нет.
— Вы думаете, рецензию может написать каждый?
Я удивился и пошел домой.
Через три дня опять звонит:
— Сережа! Что же вы не появляетесь?
Захожу в редакцию. Мрачный вопрос:
— Что вам угодно?
Все это повторялось раз семь. Наконец я почувствовал, что теряю рассудок. Зашел в отдел прозы к Титову. Спрашиваю его: что все это значит?
— Когда ты заходишь? — спрашивает он. — В какие часы?
— Утром. Часов в одиннадцать.
— Ясно. А когда Дудко сама тебе звонит?
— Часа в два. А что?
— Все понятно. Ты являешься, когда она с похмелья — мрачная. А звонит тебе Дудко после обеда. То есть уже будучи в форме. Ты попробуй зайди часа в два.
Я зашел в два.
— А! — закричала Дудко. — Кого я вижу! Сейчас же пишите рецензию. С вашей наблюдательностью! С вашей остротой…
После этого я лет десять сотрудничал в «Звезде». Однако раньше двух не появлялся.
* * *У поэта Шестинского была такая строчка:
* * *В Союзе писателей обсуждали роман Ефимова «Зрелища». Все было очень серьезно. Затем неожиданно появился Ляленков и стал всем мешать. Он был пьян. Наконец встал председатель Вахтин и говорит:
В Союзе писателей обсуждали роман Ефимова «Зрелища». Все было очень серьезно. Затем неожиданно появился Ляленков и стал всем мешать. Он был пьян. Наконец встал председатель Вахтин и говорит:
— Ляленков, перестаньте хулиганить! Если не перестанете, я должен буду вас удалить.
Ляленков в ответ промычал:
— Если я не перестану, то и сам уйду.
* * *Встретил я как-то поэта Шкляринского в импортной зимней куртке на меху.
— Шикарная, — говорю, — куртка.
— Да, — говорит Шкляринский, — это мне Виктор Соснора подарил. А я ему — шестьдесят рублей.
* * *Шкляринский работал в отделе пропаганды Лениздата. И довелось ему как-то организовывать выставку книжной продукции. Выставка открылась. Является представитель райкома и говорит:
— Что за безобразие?! Почему Ахматова на видном месте? Почему Кукушкин и Заводчиков в тени?! Убрать! Переменить!..
— Я так был возмущен, — рассказывал Шкляринский, — до предела! Зашел, понимаешь, в уборную. И не выходил оттуда до закрытия.
* * *Прогуливались как-то раз Шкляринский с Дворкиным. Беседовали на всевозможные темы. В том числе и о женщинах. Шкляринский в романтическом духе. А Дворкин — с характерной прямотой. Шкляринский не выдержал:
— Что это ты? Все — трахал, да трахал! Разве нельзя выразиться более прилично?!
— Как?
— Допустим: «Он с ней был». Или: «Они сошлись…»
Прогуливаются дальше. Беседуют. Шкляринский спрашивает:
— Кстати, что за отношения у тебя с Ларисой М.?
— Я с ней был, — ответил Дворкин.
— В смысле — трахал?! — переспросил Шкляринский.
* * *Была такая поэтесса — Грудинина. Написала как-то раз стихи. Среди прочего там говорилось:
Грудинину вызвали на партсобрание. Спрашивают:
— Что это значит — при жизни? Вы, таким образом, намекаете, что Сталин может умереть?
Грудинина отвечала:
— Разумеется, Сталин как теоретик марксизма, вождь и учитель народов — бессмертен. Но как живой человек и материалист — он смертен, физически он может умереть, духовно — никогда!
Грудинину тотчас же выгнали из партии.
* * *Это произошло в Ленинградском Театральном институте. Перед студентами выступал знаменитый французский шансонье Жильбер Беко. Наконец выступление закончилось. Ведущий обратился к студентам:
— Задавайте вопросы.
Все молчат.
— Задавайте вопросы артисту.
Молчание.
И тогда находившийся в зале поэт Еремин громко крикнул:
— Келе ре тиль? (Который час?)
Жильбер Беко посмотрел на часы и вежливо ответил:
— Половина шестого.
И не обиделся.
* * *Генрих Сапгир, человек очень талантливый, называл себя «поэтом будущего». Лев Халиф подарил ему свою книгу. Сделал такую надпись:
«Поэту будущего от поэта настоящего!»
* * *Роман Симонова: «Мертвыми не рождаются»
* * *Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек:
— Я слышал, вы приобрели роман «Иосиф и его братья» Томаса Манна?
— Да, — говорю, — однако сам еще не прочел.
— Дайте сначала мне. Я скоро уезжаю.
Я дал. Затем подходит Горышин:
— Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно?
— Ладно.
Затем подходит Раевский. Затем Бартен. И так далее. Роман вернулся месяца через три.
Я стал читать. Страницы (после 9-й) были не разрезаны.
Трудная книга. Но хорошая. Говорят.
* * *Валерий Попов сочинил автошарж. Звучал он так:
Жил-был Валера Попов. И была у Валеры невеста — юная зеленая гусеница. И они каждый день гуляли по бульвару. А прохожие кричали им вслед:
— Какая чудесная пара! Ах, Валера Попов и его невеста — юная зеленая гусеница!
Прошло много лет. Однажды Попов вышел на улицу без своей невесты — юной зеленой гусеницы. Прохожие спросили его:
— Где же твоя невеста — юная зеленая гусеница?
И тогда Валера ответил:
— Опротивела!
* * *Губарев поспорил с Арьевым:
— Антисоветское произведение, — говорил он, — может быть талантливым. Но может оказаться и бездарным. Бездарное произведение, если даже оно антисоветское, все равно бездарное.
— Бездарное, но родное, — заметил Арьев.
* * *Пришел к нам Арьев. Выпил лишнего. Курил, роняя пепел на брюки.
Мама сказала:
— Андрей, у тебя на ширинке пепел.
Арьев не растерялся:
— Где пепел, там и алмаз!
* * *Арьев говорил:
— В нашу эпоху капитан Лебядкин стал бы майором.
* * *Моя жена спросила Арьева:
— Андрей, я не пойму, ты куришь?
— Понимаешь, — сказал Андрей, — я закуриваю, только когда выпью. А выпиваю я беспрерывно. Поэтому многие ошибочно думают, что я курю.
* * *Чирсков принес в редакцию рукопись.
— Вот, — сказал он редактору, — моя новая повесть. Пожалуйста, ознакомьтесь. Хотелось бы узнать ваше мнение. Может, надо что-то исправить, переделать?
— Да, да, — задумчиво ответил редактор, — конечно. Переделайте, молодой человек, переделайте.
И протянул Чирскову рукопись обратно.
* * *Беломлинский говорил об Илье Дворкине:
— Илья разговаривает так, будто одновременно какает:
«Зд'оорово! Ст'аарик! К'аак дела? К'аак поживаешь?..»
* * *Слышу от Инги Петкевич:
— Раньше я не подозревала, что ты — агент КГБ.
— Но почему?
— Да как тебе сказать. Явишься, займешь пятерку — вовремя несешь обратно. Странно, думаю, не иначе как подослали.
* * *Однажды меня приняли за Куприна. Дело было так.
Выпил я лишнего. Сел тем не менее в автобус. Еду по делам.
Рядом сидела девушка. И вот я заговорил с ней. Просто чтобы уберечься от распада. И тут автобус наш минует ресторан «Приморский», бывший «Чванова».
Я сказал:
— Любимый ресторан Куприна!
Девушка отодвинулась и говорит:
— Оно и видно, молодой человек. Оно и видно.
* * *Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось:
«Личные вещи партизана Боснюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста…»
Широко жил партизан Боснюк!
* * *Встретил я однажды поэта Горбовского. Слышу:
— Со мной произошло несчастье. Оставил в такси рукавицы, шарф и пальто. Ну, пальто мне дал Ося Бродский, шарф — Кушнер. А вот рукавиц до сих пор нет.
Тут я вынул свои перчатки и говорю:
— Глеб, возьми.
Лестно оказаться в такой системе — Бродский, Кушнер, Горбовский и я.
На следующий день Горбовский пришел к Битову. Рассказал про утраченную одежду. Кончил так:
— Ничего. Пальто мне дал Ося Бродский. Шарф — Кушнер. А перчатки — Миша Барышников.
* * *Горбовский, многодетный отец, рассказывал:
— Иду вечером домой. Смотрю — в грязи играют дети. Присмотрелся — мои.
* * *Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы:
— Она, понимаешь, медленно ходит, а главное — ежедневно жрет!
* * *Битов и Цыбин поссорились в одной компании. Битов говорит:
— Я тебе, сволочь, морду набью!
Цыбин отвечает:
— Это исключено. Потому что я — толстовец. Если ты меня ударишь, я подставлю другую щеку.
Гости слегка успокоились. Видят, что драка едва ли состоится. Вышли курить на балкон.
Вдруг слышат грохот. Забегают в комнату. Видят — на полу лежит окровавленный Битов. А толстовец Цыбин, сидя на Битове верхом, молотит пудовыми кулаками.
* * *В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. Как-то раз он ударил Вознесенского.
Это был уже не первый случай такого рода. Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела.
И тогда Битов произнес речь. Он сказал:
— Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно — простите. Потому что я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело.
— Ну, и как было дело? — поинтересовались судьи.
— Дело было так. Захожу в «Континенталь». Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, — воскликнул Битов, — мог ли я не дать ему по физиономии?!
* * *Явился раз Битов к Голявкину. Тот говорит:
— А, здравствуй, рад тебя видеть.
Затем вынимает из тайника «маленькую».
Битов раскрывает портфель и тоже достает «маленькую».
Голявкин молча прячет свою обратно в тайник.