Но Арга не мог сидеть рядом с ним всю ночь. И полночи. Он был слишком занят и не мог потратить впустую даже пару часов. Подумав об этом, Арга выругался. Когда он решился стать поручителем, его вели высокие размышления, представления об искуплении и благородстве. Он обращался к справедливости Джандилака и мудрости Веленай. Ему в голову не могло прийти, что все эти божественные материи выльются в подобную несообразность.
— Проклятый колдун! — бросил Арга.
Маррен посмотрел на него с испугом, но Арга неожиданно рассмеялся. Он сгрёб Маррена в охапку и оторвал от пола. Колдун, казалось, вовсе ничего не весил. Арга швырнул его на кровать и словно куклу завернул в покрывала. Маррен глядел на него расширенными глазами. Арга оценил его вид и снова расхохотался: сейчас грозный маг напоминал какого–то мелкого зверька в гнезде.
Так, со смехом, Арга ушёл в свои покои и вернулся с горой писем и свитков. Высыпал их на кровать и частью прямо на Маррена.
— Они долго ждали, — заметил Арга. — Что ж! Не знаю, что я буду делать потом, но точно знаю, что я буду делать сейчас.
Играючи он потрепал Маррена по волосам и вытащил из покрывал его руку. Длиннопалая и костлявая, она напоминала большого бледного паука.
— Держись за меня и спи, — велел Арга. — Я буду читать. Не бойся кошмаров, я разбужу тебя, когда закончу. Ох, — не выдержал он, — что за картина! Надеюсь, никто не станет меня искать. Страшно представить, каких сказок могут напридумывать цанийцы.
Маррен медленно опустил голову на подушки. Что–то изменилось в его лице. Глубоко в чёрных глазах мелькнуло слабое подобие улыбки.
— Можно сказать, Арга? — шёпотом спросил он.
— Что?
— Фиднеризи…
— Что с ней?
— Все в доме Баншира думают, что она не боится тебя. Это не так, но она делает вид, что не боится. Она хочет, чтобы её уважали. — Маррен прервался и закашлялся, прижав руку к губам. Арга с любопытством ждал продолжения. — Она… Её уже просили заглянуть в твои письма. Сегодня она попытается.
— Вот как.
— А письма — здесь, — сказал Маррен, поглядев на свою постель. — Сюда не войдут, но сказки начнут придумывать. Запри двери, если не хочешь, чтобы это случилось.
Арга приподнял бровь.
— Мне нравится, — сказал он. — Говори дальше.
— Позже, — Маррен прикрыл глаза и облизнул губы, — когда я посплю… я смогу рассказать больше. Сейчас… очень трудно.
— Хорошо, — Арга встал, припоминая, где оставил ключи. Шагнул к окну, сдвинул занавеси и снова раздвинул: он же собирался читать. Навряд ли свет помешает колдуну спать, ему мешает другое.
Маррен смотрел на него. Чёрные глаза понемногу затягивала муть, истощённое тело затерялось в ворохе покрывал. Но Арга мог побиться об заклад, что на мгновение колдун всё–таки улыбнулся.
* * *
Неторопливой рысцой Ладри двигался по центру широкой мощёной улицы. Сатри сопровождал брата, заходя то справа, то слева. Брызги летели из–под копыт. Морось висела в воздухе. Волосы Арги намокли, плащ отяжелел. Завидев двух вороных коневолков, встречные с поклонами расступались. Повозки отводили к обочинам. В глазах цанийцев Арга читал удивление: неужто сам Двуконный выехал в одиночестве? Он избегал всматриваться в лица, чтобы не пугать людей, и сдержанно улыбался. Он поехал окольным путём, чтобы дать коневолкам размяться и чтобы не продираться через торговые ряды. Дорога уводила к восточной стене и тянулась вдоль неё, а затем сворачивала к храмовому саду, который полюбовно делили между собой Пресветлая Фадарай с Джурай Милосердной.
Арге подумалось, что в Аттай осенью вовсе не так сыро, хотя город тоже стоит на реке. В том ли причина, что Фиранак не столь полноводна, как Милефрай? Или в том, что Цания раскинулась в низинах? Аттай круто поднимается в гору и не всякий дождь доберётся на такую высоту… Перед развилкой улиц Ладри перешёл на шаг. Арга повернул его налево и кинул мимолётный взгляд в другую сторону. Там, вдалеке, словно гигантский отрез чёрного кружева темнели искусной работы кованые врата. У врат ласково щурился Тёмный Элафра, изваянный из мрамора. Дома за вратами казались покинутыми: с них сняли цветные флажки, убрали ковры с широких крытых террас. Искуситель ждал напрасно. Отцы города закрыли весёлый квартал. Им предписали бы сделать это только после обряда Принятия, но цанийцы и здесь, как во многом другом, поторопились угодить весенним.
«Элафра покинут, но не забыт», — подумал Арга. Он знал, что происходит с весёлыми кварталами в Воспринятых городах. Хорошо если одна из десяти девиц нашла себе другое занятие. Остальные разбежались по мансардам и кабакам и продолжают зазывать гостей. Слишком многое должно измениться в головах и в обычаях, чтобы девицы остались без работы. Впрочем, полугода не пройдёт, как с девицами застанут какого–нибудь почтеннейшего гражданина, и хорошо, если он при этом хотя бы снимет свой цветок Воспринятого, серебряный или золотой… Все будут поражены тем, что неотвратимая кара настигнет вовсе не продажных красоток. Цанийцы ужаснутся — и вот тогда обычаи начнут меняться.
Арга вздохнул и потёр лоб.
Он выехал в одиночестве, чтобы проветрить голову. Сказать по чести, он и в храм отправился лишь для этого. С самого рассвета его занимали дела: донесения, советы, переговоры. Начал писать соглядатай из Сельна, прежде долго молчавший. Нашёлся свой человек среди гарнизона Нареаковых Врат. Из Элевирсы приходили противоречивые известия, их требовалось обдумать и выяснить, где обман. Слишком многое требовалось обдумать; и мысли Арги путались. Он понимал, что не справится один. Вокруг него было множество достойных людей, мудрых людей, которым он мог доверять. Но каждому из этих людей уже нашлось дело, а то и несколько.
Как мог Фрага успевать всё?
Казалось, ум его вмещал целый мир. Он мог ответить на любой вопрос. Его приказы никогда не запаздывали. Поистине великим правителем он был, Даян Фрага Непобедимый, как и великим полководцем. Кто бы стал с ним вровень? Лишь мудрецы древности — святой Лага, король Нареак, Эссар Крадон. «Когда–нибудь, — подумалось Арге, — меня станут спрашивать: каким он был? Так же, как его самого спрашивали: каким был святой Лага? И я отвечу: ни одна легенда не лжёт. Нельзя преувеличить его достоинств. Никому из живущих с ним не сравниться…»
Потом он заметил вдали Лакенай и тяжесть оставила его душу.
Лакенай стояла у ограды сада, укрывшись от дождя под раскидистыми ветвями сирени. На ней был серый плащ с жемчужной отделкой — цвета её дома. Почуяв устремление Арги, Ладри сам перешёл в галоп. Сатри со ржанием нагонял. Вскоре коневолки остановились, пофыркивая и приплясывая. Арга соскочил наземь и Лакенай легко обняла его.
— О! — сказала она. — Я только что узнала, что у Цанийской Коллегии вновь появился старший магистр.
Арга обернулся.
Лесстириан вновь покраснел под его взглядом и вцепился в свой посох так, словно надеялся найти в нём опору. Лакенай с Аргой переглянулись и спрятали улыбки.
Посох у мага был новый. Прежний во время штурма преломил Маррен — как и все остальные посохи в городе. Простой светлый дуб охватывали серебряные и золотые кольца, а в навершии зеленел крупный кристалл.
С другой стороны за посох держалась маленькая девочка.
— Расскажи новости, Лесс, — попросила Лакенай.
— Ах да, — заторопился тот, — инн Арга! Позволь представить тебе мою ученицу. Первая в Цании женщина–маг, Тиннеризи Шанор. Слышишь, Тинне? На весенний лад тебя зовут мэна Шанор Тиннай.
Арга подумал, что непозволительно равнять весенние дома с купеческими родами Цании. В другое время и другого человека он бы резко окоротил за такое, но сейчас только усмехнулся.
Девочка подняла голову. Она была очень похожа на Лакенай… или на Лесстириана? Золотистые кудри вились над её лбом, широко расставленные голубые глаза смотрели с любопытством. Она вдруг протянула Арге ладонь, сложенную лодочкой. Арга не успел удивиться. Тиннай глубоко вдохнула, разинула рот, вытаращила глаза — и в её ладошке затеплился язычок пламени. Дождевые капли над ним превращались в пар.
— Я уже умею, — сказала она с гордостью, — вот!
— Тинне! — рассердился Лесстириан. — Я просил тебя так не делать? Полбеды, что ты опять потеряла кольца…
— Помилуй, — засмеялся Арга, — ей же… шесть лет? Семь?
— Семь! И она обожжёт руку.
— Шесть, — негромко поправила женщина в тёмном плаще.
Она стояла в стороне. Поначалу Арга не обратил на неё внимания. Лесстириан поманил женщину ближе.
— Почтенная Миллеси Шанор, — представил он, — матушка нашей Тинне.
Когда–то, верно, Миллеси была очень красивой. Память о том времени и сейчас читалась в ней. Статная, она двигалась плавно и грациозно. Но лицо её выражало такую страшную и тягостную усталость, что она казалась старухой. «Да это вдова Кастариана Шанора, — догадался Арга. — И дочь Элоссиана. Она потеряла отца и мужа, а теперь на ней все дела Шаноров и все их долги».
Когда–то, верно, Миллеси была очень красивой. Память о том времени и сейчас читалась в ней. Статная, она двигалась плавно и грациозно. Но лицо её выражало такую страшную и тягостную усталость, что она казалась старухой. «Да это вдова Кастариана Шанора, — догадался Арга. — И дочь Элоссиана. Она потеряла отца и мужа, а теперь на ней все дела Шаноров и все их долги».
Губы Миллеси улыбнулись, глаза оставались печальны.
— Тинне мечтает стать весенней, — сказала она, — как мэнайта Лакенай.
Девочка смутилась и прижалась к Лесстириану. Тот покровительственно обнял её за плечи. «Странно, — подумалось Арге, — что она прячется не в юбках матери».
— Я спрашивала, — прибавила Миллеси, — будет ли она считаться вторым поколением Воспринятых, если я приму Цветение? Она ведь совсем дитя. Увы, нет.
— Я рассказала мэне Миллеси о славе капитана Зентара, — откликнулась Лакенай. — Он принадлежит ко второму поколению. Но и сам он, и его родители столь благочестивы, что свет Фадарай уже озаряет их и годы их удлинились. А дети Зентара — весенние.
— Надеюсь, Тиннеризи вернёт нашему роду если не богатство, то славу, — сказала Миллеси. — Слышишь, Тинне? Учись прилежно. Кто мог подумать, что она станет первой среди Шаноров… Младшими дочерьми всегда пренебрегали.
«А, вот в чём дело, — понял Арга. — Миллеси мыслит как истинная цанийка. Если мать так относилась к Тиннай, неудивительно, что Лесс покорил её сердечко».
— Она похожа на деда, — Миллеси вздохнула. — Должно быть, от него и унаследовала магический дар. Иннайта Арга, надменность моего отца навлекла на нас беду. Осмелюсь ли верить, что в силах малышки — искупить его прегрешения?
Арга оглянулся на Лакенай. Он заподозрил, что Миллеси хочет выторговать себе какие–нибудь милости. Лакенай наблюдала за ней дольше и, возможно, что–то уже поняла. Лакенай кивнула ему ресницами. Лицо её стало строгим.
— Мэна Миллеси, — сказала она, — никто не может искупить чужие прегрешения. Освободите дочь от этого груза. Ей и без того придётся нелегко.
— Иннайта Арга?..
«Цанийка! — подумал Арга. Поначалу Миллеси внушила ему жалость, но теперь всё более раздражала его. — Слово Убийцы Чумы для неё ничто, потому что Убийца Чумы — женщина».
— Лакенай сказала, — коротко ответил он.
Плечи Миллеси опустились.
— Простите, — выговорила она. — Я не то хотела спросить. Простите. Умоляю, ещё немного вашего времени, иннайта. Все… люди считают, что наш род в немилости, потому что мои отец и муж сражались… слишком упорно. Из–за этого торговля совсем плоха. Все… чураются нас и сторонятся. Нечем платить долги. Я лишь надеялась, что вы будете добры к Тинне. Тогда все посмотрят на нас иными глазами.
«Будь прокляты цанийские сказки! — Арга покачал головой. — Они сами придумывают, кто в милости, а кто нет».
— Кастариан Шанор и магистр Элоссиан сражались честно, — сказал он, — как и человек по имени Корден Ниш. Я простил того, кто убил Даяна Фрагу. Ужели я буду немилостив к сироте и вдове? Все вы равны в глазах дочерей Джандилака и будете равно любимы Фадарай, когда примете Цветение. А теперь идёмте в храм.
Арга надеялся после службы провести время с Лакенай, но она вместе с Лесстирианом уехала в Академию — проводить вечерние занятия. Конечно, она первой откликнулась на просьбу Лесса. Арга посмеялся, узнав, что едва ли не вся армейская Коллегия последовала её примеру. В стороне остались только несколько самых суровых и нелюдимых Даянов и Сарита. Драконье Око заявила, что дети боялись её ещё с тех пор, как она сама была ребёнком. «Позовёте меня, если будут безобразничать и лениться, — посоветовала она с ухмылкой. — Приду и наведу страху».
Арга всё же пожаловался Лакенай, что давно не видел её и тоскует. Лакенай поцеловала его и обещала приехать позже, к ночи. Арга догадывался, что будет она до смерти уставшей и они смогут разве что заснуть в объятиях друг друга. Но и эта мысль согревала его.
Пока шла служба, смерклось, а зябкая морось превратилась в ледяной ливень. На обратном пути Арга вымок до нитки. Ему пришлось задержаться в конюшне, обихаживая Сатри и Ладри. Конюхи до дрожи боялись их, боялись и самого Аргу, но больше всего боялись, что коневолки захворают и Арга прогневается. Арга пожал плечами и сказал только, что сознаваться надо было сразу, до последнего не тянуть.
Он забыл в конюшне свой плащ и не стал за ним возвращаться. В коридоре наверху прогорело масло в светильниках. Прежде слуги Баншира не допускали такого, и Арга удивился. Потом он увидел причину.
Маррен вышел из комнат и ждал его у дверей.
— Сиди внутри, — велел Арга, уводя его к себе. — Цанийцы боятся тебя.
— Прости, Арга.
Арга вошёл и огляделся. Ни единая свеча не горела. Прежде ему пришлось бы спускаться вниз или звать слуг. Арга взял свечу и обернулся к Маррену.
— Зажги.
Колдун моргнул.
Разом загорелись все свечи в комнате. Арга покосился на ту, что держал, и усмехнулся, возвращая её в подсвечник.
Маррен был одет в цвета Ториянов, подобно вассалу. Он выглядел заметно лучше. Отмытые волосы стали шелковистыми. Зыбкий тёплый свет скрадывал его мертвенную бледность и смягчал резкие черты худого лица. Нечто жуткое проглядывало в нём, когда он поднимал глаза, но сейчас он обыкновенно смотрел в пол.
Колдун определённо не собирался умирать. Это радовало Аргу. Маррен был залогом его победы — его и Людей Весны. Многие честолюбивые замыслы зиждились на том, что в руке Арги в свой срок окажется чёрный меч. Арга часто напоминал себе об осторожности. Маррен оставался чудовищно опасным. Арга знал, что чёрный меч — не только оружие, но и искушение, что в опасности не только его жизнь, но и душа. Но колдун вёл себя смирно. Он подчинялся без промедления, не говорил слова поперёк и ничего не пытался Арге советовать. Больше того: он старался служить и приносить пользу. Казалось, он не только не таит злобы на Аргу, но даже благодарен ему. Арга обнаружил, что мириться с его присутствием не так трудно. Порой ему нравилось смотреть на колдуна, доверчиво спящего у его ног.
Арга ушёл в спальню и переоделся в сухое, а когда вернулся, увидел, что Маррен стоит на том же месте и поглядывает с робкой надеждой. В эту минуту он снова показался Арге юным.
Арга сел в кресло и подозвал его к себе. Маррен опустился на колени рядом с ним, потом сел на полу, глядя снизу вверх. Арга дотронулся до его плеча. Маррен опустил голову, прикоснувшись виском к его колену. Аргу несколько удивляло, как он умудрялся спать в этой позе, но он спал — этого было достаточно.
— Сколько лет твоему телу? — спросил Арга, пока колдун не задремал.
— Семнадцать.
Арга хмыкнул. У колдуна даже усы не пробивались.
— Выглядишь моложе.
— Да?.. — Маррен поднял лицо, губы его тронула едва заметная улыбка. — Я всегда медленно… взрослел.
— Где ты родился? У тебя же были… родители?
— Да. В деревне. В горах. Пасли овец, пряли шерсть. Там рано начинают работать, а взрослеют поздно, потому что голодно.
— И ты ушёл оттуда к Железной Деве?
— Нет. Меня продали.
Арга уставился на него.
— Продали?..
— Большой голод, — сказал Маррен безмятежно. — Двенадцать детей. Кормят четырёх старших. Шестеро умерли. Двух купили.
— Двух?
— Сестра умерла на следующий день.
Арга молчал. Слова не шли на ум.
— А что там сейчас? — наконец спросил он.
— Пустоши. Заброшенные шахты.
Арга покусал губу. Плохие годы случались, конечно, но о подобном голоде он только читал в хрониках. Самые высокомерные Коллегии магов, не чинясь, выходили заклинать погоду, едва становилось ясно, что землепашцам грозит неурожай. Обычно даже не брали платы… Что там! Говорили, сама Железная Дева и та не брезговала этим святым делом. «Ему же больше трёх веков, — наконец вспомнил Арга. — Это было больше трёх веков назад».
— Ладно, — неловко сказал Арга. — Спи.
Маррен ткнулся лбом ему в колени.
Арга взял письмо от наместника Лесмы, распечатал, вгляделся в строки. Наместник, Воспринятый родом из Ранганы, выражался столь многословно, что на первой странице толком не было ничего, кроме уверений в преданности. Пышный с завитушками почерк мешал разбирать слова. Арга потёр виски. За окнами мерно шумел дождь. Клонило в сон. Размеренное дыхание Маррена убаюкивало. «Приедет ли Лакенай? — подумал Арга. — В такую погоду лучше ей не выбираться на улицу. Я не обижусь, она знает…» Где–то внизу засуетились, захлопали дверьми. Арга напрягся: Лакенай? Но разобрал несколько слов и не прислушивался больше: приехал домоправитель Баншира. Послышались лёгкие шаги в коридоре: должно быть, убедились, что страшный колдун скрылся, и меняли, наконец, масло.
Арга поймал себя на том, что старается не шевелиться. Его левая рука уже играла волосами Маррена. Усмехнувшись, он убрал руку.
Он сам задремал в кресле и уронил письмо. Разбудил его свет, засиявший в окнах. Яркость его свидетельствовала, что он сотворён магией. Потом блистающий золотой шар поднялся выше и в комнате стало светло, как днём. «Лакенай приехала», — понял Арга. Сердце его дрогнуло от благодарности и любви.