– Ой, подождите, я лучше запишу, – и я цапнул с подоконника бандитский список. – На этой бумажке можно?
– Не, эту не трожь, – испугался Пал Данилыч, укрепив наши подозрения. И тут же их рассеяв до самого основания: – Это я расписание электричек на Москву переписал.
Если бы у меня была вставная челюсть, она бы сейчас брякнулась на пол.
– Ка-ка-кое расписание? – пробормотал я, заикаясь.
– Да, значит, от наших ближних станций. С Белозерска, с Виноградова, с Рябинок…
– С Жуликов, – икнул я.
– С каких Жуликов? – Если бы у Пал Данилыча была вставная челюсть, она бы тоже брякнулась об пол. – С Жуковки, значит.
Вот и все. Лопнула версия. Я даже забыл про свою легенду о кормлении очаровательного домашнего сурка и, спотыкаясь, вышел во двор.
Алешка, верная душа, подскочил ко мне и поддержал под руку. Он, видимо, решил, что я ранен в жестокой схватке с главарем окружных бандитов.
Мы вышли за калитку. Я долго молчал, собираясь с силами и мыслями.
– Ну что? – не выдержал Алешка. – Разобрался?
– Разобрался. – Я вздохнул и не стал его мучить ожиданием. И насмешками тоже. – Это расписание электричек на Москву. Б – это не бандиты, а платформа Белозерская. В – это не воры, а Виноградово, а жулики – это Жуковка. Понятно, шеф?
Но Алешка сдался не сразу. Сначала он, правда, немного смутился, а потом по-вредному хихикнул:
– Какой ты умный! Что же за электричка такая у тебя получается? Отправление на Москву в 63 часа 104 минуты?
Этого еще не хватало! И тут я почувствовал, что разгадка нашей шифровки где-то совсем рядом. Ясно, что буквы означают названия поселков, а цифры? У сторожа – время, а у папы? Деньги? Не очень похоже. Телефоны? Тем более. Может, действительно номера домов, где скрываются бандиты? Это мы можем проверить сами.
– А как? – спросил Алешка. – Придем в Белозерск, постучимся в дом номер сорок один и спросим: «Дядь, ты бандит, да?»
– Не строй из себя дурака, не получится. По косвенным признакам, как папа говорит, догадаемся. Все, молчим. Родители на крыльце сидят.
Родители, судя по их последним фразам, все еще спорили: куда же мы все-таки пошли? К тете Клаве или в поселок?
– А вот мы у них и спросим! – сказал папа, вставая нам навстречу. – Где бегали, друзья мои?
– На станции были, – ответил Алешка.
– Петюню искали, – сообщил я. – Он в бывшем совхозном саду потерялся.
– Противоречивые показания, – папа многозначительно поднял палец, – усиливают подозрения. Один из вас лжет.
– Оба, – сказала мама. – По глазам вижу. Совсем от рук отбились. Одичали. Шляются где-то. Воют по ночам…
– Это не мы.
– А кто же тогда? Больше некому.
Ну и логика у родителей. У мамы женская, у папы – милицейская.
– Огород надо полить, – логически завершила мама дискуссию.
Этим она нас не напугала, хотя за водой для полива нужно ходить на пруд. Но огород мамин – это одна ее фантазия. Грядка, где сидят две кривобокие редиски, и грядка, где торчат пожелтевшие от жары стрелки лука. Два ведра на всех за глаза хватит. Но мама своим огородом гордится и каждый день на него любуется. Лук иногда щиплет к столу, а редиску бережет. Чтобы побольше выросла.
Но мы решили воспользоваться обстоятельством. И Алешка сказал:
– Раз у нас в стране наступил рыночный базар, мы даром огород поливать не будем.
– За все хорошее надо платить, – добавил я.
– Хорошо платить, – уточнил Алешка.
Родители переглянулись.
– Сходим за водой сами? – предложил папа. – А они нам заплатят. Хорошенько.
– Сходим, – обрадовалась мама. – Бери ведра и иди. А я пока голову помою.
– Кому? – спросил папа. – Ему? – и показал на Алешку.
– Еще чего! – рассердилась мама. – Обрадовались. Я вам и кухарка, и прачка, да еще и банщица, да? Не выйдет. – И она скромно попросила: – Марш за водой!
Пока мама мыла голову и заворачивала ее в банное полотенце, мы сбегали на пруд, полили эти худосочные овощи и отпросились у папы сходить в Белозерский за крючками для удочек и спичками для мамы (Алешка их в тот раз так запрятал, что и сам забыл где. И до конца лета мы их все время находили в разных неподходящих местах, даже в маминых выходных туфлях).
В поселке мы первым делом нашли дом 41. Бандитов там не было. Были разбойники. Детский сад из хулиганов младшего возраста. Они прыгали за заборчиком, строили нам рожицы и на все наши вопросы швырялись в нас еловыми шишками.
А дом 56 мы не нашли. Его вообще не существовало в природе Белозерского. Поселок кончался у платформы на доме 48.
– Облом! – вздохнул Алешка. – Пошли за спичками.
И вот тут нам немного повезло. Ларек со спичками находился через два или три ларька, где торговал видеокассетами продавец Васек. Естественно, что мы обошли его, прикрываясь толпой покупателей, а когда я обернулся, чтобы убедиться, что мы остались незамеченными, в глаза мне бросилось что-то знакомое.
Цифра 56. Номер ларька! Это совпадение? Случайность? Или железная закономерность?
Ответ в задачнике. Ни слова не говоря, я схватил Алешку за руку и перетащил в соседний ряд.
Вот он! Ларек под номером 41. И в нем торговали видеокассетами. Среди которых – наши старые знакомые: «Плюнь на дедушку», «Вампир на помойке» и т. д.
Алешка тут же сообразил, что к чему, объяснять ему не пришлось.
– Едем в Виноградово, – сразу же решил он. – Проверим и там!
– Завтра поедем, – сказал я. – Мама сегодня в Москву собиралась. Два дня ее не будет. Спокойненько объездим хоть все станции. Папа не помешает.
Слышал бы папа. Но что поделаешь, если даже опытный милиционер не может узнать по нашим глазам, когда мы врем. А мама может.
Но тоже ошибается иногда.
Глава VII ХРОМОЙ ПРИЗРАК
Мама приготовила нам ужин и забегала по участку, собираясь в дорогу. На ходу кидая в сумку всякие мелочи, она давала нам указания: что есть, как готовить, куда сходить и что купить, где и что лежит; что нужно сделать в ее отсутствие и чего делать ни в коем случае нельзя…
В конце концов она чуть не опоздала на электричку, до станции мы добирались почти бегом.
И когда запыхавшаяся мама пошла брать билет, я увязался за ней:
– Ма, папа говорит, чтобы ты дала нам пять рублей. На личные расходы. У него мелочи нет.
А Лешка в это время сказал папе:
– Па, мама говорит, чтобы ты дал нам пять рублей. А то у нее мелочи нет.
Потом мы помахали маме в окошко и сказали, чтобы она сняла наконец полотенце с головы. Ей это шло, она в нем была похожа на восточную принцессу, но ехать в таком виде в столицу России, пожалуй, не стоило.
Мама ахнула, сорвала полотенце и сунула его в сумочку. Поезд тронулся, и мы опять замахали руками.
Кстати, на мамин тюрбан никто на платформе не обратил внимания. Все думали – так и надо, мода такая. Сейчас ведь кто в чем ходит и не стесняется.
– Так, – сказал папа. – Маму мы проводили, нам стало грустно. И мы должны утопить свою печаль в положительных эмоциях. Я пью пиво, вы – коктейли. Заодно и поужинаем. А мамин ужин сослужит нам хорошую службу завтра утром. Идет?
– Еще как! – обрадовался Алешка и добавил тоном опытного гуляки: – Я тут знаю одно местечко, за углом, где неплохо кормят.
Папа с таким изумлением посмотрел на него, что я понял: родители совершенно не замечают, как растут их дети.
Мы поужинали в кафе, взяли с собой еще пива для папы и воды для нас и пошли домой. И до глубокой ночи развлекались как могли. Дули воду и крутили мультики до одурения под профессиональный Лешкин комментарий.
А перед сном они с папой заспорили.
– Сказка должна быть страшной, – утверждал папа. – Дети очень любят немного побояться. Когда родители рядом. Тогда они лучше чувствуют свою защищенность и безопасность. – Папа говорил с Алешкой совершенно как со взрослым.
Лешка от него не отставал.
– Когда я был маленький, – сказал он задумчиво, будто ему девяносто лет вчера исполнилось, – я очень любил, когда мама рассказывала мне перед сном какую-нибудь страшную сказку. Но эти сказки всегда были добрые. А когда мне показывают, как из гнилого гроба вылезает протухший мертвец или какие слюни текут с вампирьих клыков, мне не страшно. Мне противно.
– А что же страшно? – спросил папа.
Алешка подумал и улыбнулся, вспомнив «Бременских музыкантов»:
– Страшно, когда петух лает, а собака кукарекает. Это страшно… весело. – И тут вдруг он задумался, прищурив глаза, по которым сразу стало видно, что им овладела какая-то идея.
– А вот этих людей, которые снимают для детей всякую пакость про мертвецов и мутантов, я их ненавижу.
– Я тоже, – тихо произнес папа. – Они сами хуже всяких вампиров.
– И это из-за них многие дети, насмотревшись ужастиков, перестают понимать нормальные сказки. И становятся все хуже и хуже.
Вот это выдал!
Даже папа головой покачал.
И вдруг спохватился:
– Братцы, уже второй час. Отбой!
И вдруг спохватился:
– Братцы, уже второй час. Отбой!
Мы вышли из хозблока, и нас окружила летняя лунная ночь.
Стрекотали кузнечики, квакали лягушки, иногда спросонок чирикала какая-то птичка – видно, что-то ей снилось из ее птичьей жизни. Было прохладно после жаркого дня, над нами чуть слышно лепетала березовая листва.
Но Лешка все еще рвался в бой.
– Смотри, – сказал он, – какая красивая светит луна. От нее даже тени получаются. И все такое загадочное становится – не то что днем. – Мой брат остановился, взявшись рукой за ступеньку лестницы. – А после этих ужастиков я что, должен думать только о том, что в такую ночь всякие вампиры еще больше звереют, да? И как у них растут клыки и когти? И как они шерстью покрываются и воют изо всех сил на луну…
Речь его в самом деле прервал знакомый дикий вой.
Лешка вздрогнул и грозно сверкнул глазами:
– Ну погодите! Я вам отплачу! На всю жизнь поседеете! – и погрозил кулаком куда-то в сторону Мрачного дома.
А ночь и правда выдалась необыкновенная. Было полнолуние, а при нем всегда случается всякое колдовство…
На чердаке было светло от луны. Так светло, что даже с закрытыми глазами никак не засыпалось. Лунный свет тревожил; он вливался в окно неудержимым потоком, который нес в себе что-то пугающее, будто о чем-то хотел сказать, от чего-то предостеречь. Но мы не понимаем его языка…
Лешка перестал ворочаться и засопел, уснув. А я еще долго лежал без сна, и в голове вертелись всякие мысли, связанные с этим загадочным домом. Разгадка не за горами, думал я. Но если там делаются подлые дела, разве мы сможем помешать?
А почему нет? На нашей стороне папа с его отважными сотрудниками. А главное – Алешка что-то уже придумал. А я по опыту знал: если Алешка за что-то берется всерьез, переделывать не придется.
… Я уснул. И мне приснилась какая-то тревожная местность, вроде какой-то лесок из больших деревьев, и я иду к нему, хотя мне очень не хочется. И чем ближе я подхожу к нему, тем становится холоднее. И почему-то страшнее. Будто впереди, в этом леске, таится что-то ужасное и непонятно-опасное. И вдруг я вижу, что это не лес, а кладбищенские деревья, меж которых что – то пугающее светится – будто светлячки перелетают или гнилушки бегают. Стало так страшно, что захотелось поскорее проснуться. Но никак не получалось.
И я подхожу к этому заброшенному кладбищу все ближе и ближе. И над ним висит круглая зловещая луна. И тут раздался какой-то монотонный мужской голос…
Бешено забилось мое сердце, и я проснулся от страха. Но этот жуткий сон не ушел совсем, он, как туман, просочился в явь…
Где-то, я никак не мог понять где, слышались какие-то размеренные шаги, а монотонный голос зазвучал негромко совсем рядом.
«… Пробило полночь. Мистер Торп аккуратно закрыл за собой крышку гроба, одернул еще не истлевший саван и неторопливо зашагал, немного прихрамывая, в сторону видневшейся неподалеку деревни.
Он шел кладбищем, где все спало своим вечным, но тревожным сном. Все было тихо и неподвижно, будто застыло под лунным светом. Даже листва кладбищенских лип не дрожала от ночного ветерка. И только над некоторыми неблагополучными могилами слышались стоны и висели призрачные зеленые огоньки.
Мистер Торп вышел за ворота, тихо поскрипывавшие створками, будто кто-то только что, проходя мимо, качнул их неосторожно и пошел полем, залитым таким неистовым лунным светом, что видны были каждая травинка, каждая капелька росы…»
Я слушал этот бред, замерев и не понимая: сплю я или проснулся.
«… Мистер Торп не спешил, да он и не смог бы ускорить шаг – побаливало колено, за которое в прошлое полнолуние цапнула его злобная и завистливая вампирша Ванда, вбившая в свой голый череп, что ему досталось лучшее место на этом кладбище…»
Тут я понял, что не сплю и что этот замогильный текст доносится снизу – видимо, папа включил потихоньку видеоплейер. Он что, подумал я, тоже тайный поклонник ужастиков? И я тихонько прополз к выходу, спустился по лестнице. В окне и впрямь светился экран телевизора.
«… Мистер Торп не спешил еще и потому, что это была его ночь. В эту ночь он совершит свою месть, а удовольствие можно немного оттянуть – это так приятно.
В эту ночь он отомстит еще живому мистеру Смиту, сельскому кузнецу, который грозился вогнать в его могилу осиновый кол. Нет, мистер Торп не будет рвать мистеру Смиту горло своими клыками, нет, это не так сладостно. Он поступит мудрее и изощреннее – он только чуть куснет за ушки его детей, и они станут вампирами. И сами загрызут в ближайшую лунную ночь своего неразумного отца.
… Топ-топ, топ-топ – не спеша, прихрамывая, идет мистер Торп к виднеющейся неподалеку деревне…»
Я осторожно выглянул в окно. Папа сидел за столиком и, не глядя на экран, что-то быстро записывал. Потом пустил пленку назад, опять вперед – и опять что-то записал в блокноте.
А на экране шли титры. И монотонный голос снова завел свою жуткую сказку про хромого вампира мистера Торпа.
И я понял: да, папа не в отпуске, он на работе. И кажется, мы работаем в одном направлении.
Мне стало спокойно, я тихонько вернулся на чердак, поправил сбившееся одеяло сурового мстителя и крепко уснул.
Утро началось рано. Солнце поднялось еще невысоко, роса еще не высохла – и было вокруг свежо и бодро.
Папа разогрел мамин ужин, который стал завтраком, и спросил нас за столом:
– Какие планы, братцы? – По его лицу никто бы не догадался, что он не спал почти всю ночь. Наоборот – он был весел, доволен, будто отлично выспался или хорошо поработал.
– Пошляемся по окрестностям, – скучным голосом сказал Алешка. – Карасей на обед наловим. Только чур – жарить будешь ты.
– Нажарю, – согласился папа. – Так нажарю, что не уверен – станете вы их есть?
– А ты постарайся. Их нужно в муке обвалять и в соли, – подсказал Алешка.
– И шкуру снять, – прибавил я.
Папа удивился:
– Парни, это же не медведь все-таки. Какая у них шкура?
– Чешуйчатая, – ответил Алешка, заглотнув свой чай, и выскочил за дверь.
– Хлеба купите, – успел нам крикнуть папа.
– Куда сначала? – спросил Алешка, когда мы стали изучать расписание электричек на платформе.
– А вот – Рябинки, самая от нас дальняя станция. С нее начнем и будем постепенно к дому двигаться. К обеду вернемся.
Мы взяли билеты до Рябинок и обратно, и еще нам хватило денег на два мороженых.
Дорогой я рассказал Алешке про свой страшный сон и жуткую ночную явь. Он мне тактично посочувствовал:
– Здорово испугался? Я бы со страху помер.
«Так я тебе и поверил», – подумал я.
– А вообще, Дим, у меня хороший способ от страха есть.
– Какой?
– Я одеялом с головой укрываюсь – и все!
Вот еще, стану я с собой повсюду одеяло таскать.
– Рябинки! Выходим!
Платформу Рябинки назвали так не случайно. Она вся утонула в деревьях, а больше всего – в рябинах, на которых уже краснели гроздья ягод. И их клевали гроздья птиц.
Мы тут же спросили у одного симпатичного дядьки, где здесь рынок.
– А вам какой, пацаны?
– А чего – у вас разные? – удивился я.
– Ага. Всякие. Автомобильный есть, это вон в той стороне, автобусом надо ехать. Продовольственный – вон там, через линию. А хозяйственный ищите вдоль шоссе.
– А кассеты для видаков где продают?
– А везде. На всех трех. И еще в поселке. И здесь, на станции, в зале.
Вот это радость! Так нам на обследование только одних Рябинок недели не хватит.
– Пошли на продовольственный, – решил я. – Он ближе всех.
И нам сразу же повезло. Именно на продовольственном рынке мы нашли киоски, где были в продаже ужастики, под теми самыми номерами, из папиного коробка.
В киоске номер 22 я не удержался – уж больно нахальный и грубый парень там торговал – и решил его попугать, а заодно и проверить, все ли у него в порядке. И я сделал умное и строгое лицо и сказал сердитым голосом:
– Налоговая инспекция. Предъявите, пожалуйста, молодой человек, лицензию на право торговли видеофильмами ужасов.
– Лицензию? – Продавец ничуть не испугался, а даже подмигнул мне. – Сейчас будет. – Он обернулся и что-то сказал в приоткрытую заднюю дверь палатки.
Дверь широко распахнулась, и в нее шагнули двое таких бритых амбалов, с такими тупо-угрожающими лицами, в таких широченных спортивных штанах, что нас с Алешкой словно штормовым ветром сдуло.
Очнулись мы от страха аж на шоссе.
– Давно я так не бегал, – пропыхтел Алешка. – Даже никогда. Во, гляди, мы с тобой до хозяйственного рынка добежали. Давай и его проверим. Только без всяких «инспекций». Я теперь два дня бегать не смогу.
«Проверили» и этот рынок. Киоски с кассетами там были, но ужастиками не торговали.
– Я думаю, – сказал Алешка, – что можно ехать домой. И так все ясно. Папе передали список киосков, куда сдает на продажу свои кассеты Грибков. Это элементарно, Ватсон.