- О, Деб... - залепетал побледневший Веселый Габлио. - Зачем же ты здесь... Я не могу на это смотреть... Он и так отдаст тебе овцу, он просто пошутил...
- Пошутил? - приподнял ровные черые брови Красивый Зюк. - А ну-ка, Тино, скажи нам вразумительно, каковы намерения твои? Отдашь ли овцу? Нет ли? Старик молчал. Узкие плечи его сотрясались от рыданий, кои клокотали под самой глоткой; губы тряслись, и слюна вытекала из углов рта, крупными каплями падая на рубаху.
- Ну что же ты молчишь, Тино?! - выкрикнул Веселый Габлио, от ужаса срываясь на визг. - Отвечай ему! Отвечай, грязный ублюдок! Он переломает тебе все кости, если ты не отдашь ему проклятую овцу! А я не могу на это смотреть! Не могу! Он простер руки к Красивому Зюку, с мольбой обозревая его бесстрастные черты.
- Отпусти меня, Деб. Прошу тебя, отпусти. Зачем я тебе? У меня нет ни овцы, ни пастушки... И я не могу видеть, как ты... Вор в бессилии рухнул на свой стул и заплакал. Точеные губы Деба изогнулись в презрительной усмешке. Не оборачиваясь, он махнул рукой близнецам, и те, подхватив Веселого Габлио под руки, поволокли его куда-то в угол - сверху Дигону не было видно, куда именно. Во всяком случае, спустя пару мгновений они уже вернулись, так же молча встали на прежнее место, к стене.
- Вернемся к нашим овцам, Тино, - голос Красивого Зюка снова звучал негромко и мягко. - Где ты прячешь свою, а?
- Здесь, - прохрипел старик, качаясь на стуле.
- В этой комнате?
- Под крышкой стола... Бандит вытащил из-за пояса кинжал с длинным кривым лезвием, подцепил крышку и, слегка лишь надавив, отковырнул её. По скрипу капитан понял, что сила для этого потребовалась немалая, и в душе его промелькнуло нечто похожее на уважение. Впрочем, сие чувство тут же и испарилось, сменившись другим. В белой руке Красивого Зюка он увидел маленькую золотую фигурку. Овца то была, или нет, он не мог отсюда увидеть, но по реакции бандита нетрудно оказалось догадаться. Торжествующий его возглас слился с отчаянным стоном Тино, и даже угрюмые близнецы скривились от такого гнусного сочетания нот. Деб же запустил руку в карман и выудил оттуда точь-в-точь такую же золотую фигурку; затем поставил их рядом и откинулся на спинку стула, любуясь своим достоянием. В ответ аккериец достал из мешка пастушку, водрузил её на крышку трюма таким образом, что, если смотреть на неё чуть под углом, она казалась стоящей вместе с овцами, и попробовал разобрать вязь на её платье. Действительно, то были древние письмена - однажды Дигон видел такие на стене в доме черого мага, - но, конечно, понять их он не умел, а потому убрал пастушку обратно в мешок и вновь занял наблюдательный пост. Словно почуяв что-то, Красивый Зюк поднял голову - капитан едва успел метнуться в сторону, и тень его, слава огненному оку Митры, прошла в волосе от крышки. И все же бандит насторожился. Кивком показав Гане и Мисаилу на лестницу, он холодным змеиным взглядом проводил их широкие спины, не забыв при этом убрать овец в карман. Сквозь щель аккериец смотрел, как поднимаются по лестнице близнецы, невозмутимые словно зомби, а когда лицо первого приблизилось и он увидел его глаза, ему открылась весьма неприятная истина: эти двое точно были сыновьями Красивого Зюка, а потому как бы он им противен ни был, защищать его они станут непременно. Как же мог талисман так ошибиться, утверждая, что у таких, как Деб, не может быть детей... Сплюнув, Дигон подхватил мешок и мягко отпрыгнул от крышки.
* * *
Теперь ему оставалось только найти Висканьо. Прилепившись к правому борту с внешней стороны огромной морской звездой, пришпиленной к старому судну, капитан слушал осторожные шаги близнецов, кои то приближались, то снова отдалялись, и клялся Стаху не оставить на этом вонючем галеоне ни одной живой души, если Деб сотворил с рыжим такую же подлую штуку, как со старым Тино. Спина его покрывалась холодным потом, когда он представлял переломанные тонкие пальцы Виви; ему чудились жалобно смотрящие на него зеленые глаза мальчишки, а потом добрая и растерянная улыбка Кармио Газа... Если б только он мог знать, что с талисманом... Узри аккериец мертвое тело его, и ему останется только раскрошить всю эту поганую шайку и отправиться к купцу с головой Деба. А вдруг рыжий жив и невредим? И тогда нужно будет всего лишь отобрать у бандита овец и вызнать, где он прячет Висканьо. Конечно, такие как Красивый Зюк не открывают свои тайны первому встречному, и сила духа их достаточно крепка, чтобы выдержать любую боль, но Дигон на то и не рассчитывал. Зато он мог бы обменять Виви на пастушку - если только парень жив. Участь же самого Деба в любом случае представлялась аккерийцу решенной: таким ублюдкам место на тропах Ущелий, и нигде более. Но для того, чтобы узнать судьбу рыжего, надо его отыскать. А где он может быть, кроме как не здесь же, на старом галеоне? Наконец шаги затихли. Дигон снова поднялся на палубу, но к трюму подходить не стал - он узнал тайну Красивого Зюка, а имея пастушку, можно было пока не беспокоиться о дальнейших действиях бандита - ясно, что тому придется несколько потерпеть, прежде чем он станет властелином мира... Ярко-белое око Митры уже наполовину опустилось в фиолетовые воды моря Запада; лучи его ещё светили сквозь широкие щели в борту галеона, с каждым вздохом темнея и ускользая в черую глубь, ко дну. К тому времени, когда на поверхности остался лишь самый край солнца, аккериец обшарил все судно, но никаких следов пленника не обнаружил. Рискуя нарваться на Гану и Мисаила, он заглядывал в углы и отсеки, хриплым шепотом взывал в сумеречную тишину, всякий раз замирая и прислушиваясь в надежде разобрать посторонний звук. Но только ровный шум моря, плеск волн да голоса из трюма доносились до его ушей. Рыжий был мертв - уверенность в том крепла, и лишь тень сомнения витала в душе, но так отдаленно, что её можно было спутать с каким-либо иным чувством например, с голодом или жаждой. И то и другое аккериец испытывал с тех самых пор, как взобрался на галеон и припал ухом к щели в крышке трюма. Сейчас же под ребрами его подсасывало так тоскливо, так смачно, что вскоре только сии звуки и выделял капитан из общего хора окружающей его среды. Усталый и обозленный, он вернулся на прежнее место и, ничуть не беспокоясь о том, что его услышат, вновь растянулся у крышки, сунув нос в дыру и с вожделением вдыхая волшебные запахи. Там уже начинался пир. Гана и Мисаил накрывали на стол со сноровкой вышколенных слуг, но с лицами по обыкновению насупленными и недвижимыми. Красивый Зюк, наоборот, сиял; благодушная улыбка, подходящая ему примерно в такой же степени, как юной красотке подходят покрытые густой шерстью ноги, не сходила с его губ; умиротворенный взгляд скользил по комнате, не останавливаясь ни на чем - ни на толстых руках сыновей, что мелькали прямо перед ним, расставляя кушанья, ни на вытянутой физиономии Тино с застывшим, кажется, навсегда выражением вселенской печали, ни на лоснящейся роже Веселого Габлио, снова занявшего свое место у стола, снова растянувшего в бессмысленной ухмылке красные вывороченные губы и снова румяного и довольного жизнью. Разнообразие напитков и яств чуть было не заставило Дигона забыть первоначальный план и спрыгнуть вниз - поторговаться с бандитом по поводу талисмана и пастушки, а заодно хорошенько подкрепиться. Но тут опять начался весьма интересный разговор, и ему пришлось, сглотнув слюну, опять обратиться в слух.
- А что, Деб, ты и впрямь хочешь стать властелином мира? - вопросил Веселый Габлио, запихивая в рот кусок ветчины.
- Да, мой друг, - наконец сфокусировал свой рассеянный взгляд на носу вора Красивый Зюк. Дигон скривился: в устах тимита слово "друг" звучало так погано, будто тот передразнивал Кармио Газа в дурной манере бездарного лицедея.
- Гы-гы-гы! - развеселился вор. - Наш Деб - властелин мира! А неплохо ты будешь смотреться на престоле рядом с самим благим Митрой!
- Ты что, видел Митру? - хладнокровно ответствовал Красивый Зюк.
- Нет. А ты?
- И я нет. Но в душе я тоже Хранитель Равновесия...
- Как это? - открыл красную пасть Веселый Габлио.
- Просто, - пожал плечами бандит, двумя пальцами аккуратно беря со стола пучок зелени. - Мир несправедлив... Вы ещё не заметили этого, друзья мои? Только капитан кивнул, соглашаясь в этом вопросе с бандитом, но все же имея на счет устройства мира и собственные соображения. Шайка же Деба хранила молчание, видимо, не совсем понимая, куда все-таки клонит хозяин.
- А я заметил. И давно. Возьмем, к примеру, нашего доброго Тино. Что сделал в жизни сей достойный муж? А? Отвечай мне, милый.
- А что я... Я ничего... - забормотал старик, не глядя на тимита. Почему я-то...
- Много лет назад некая женщина имела такое несчастье родить его. От кого? Вряд ли от красавца и умницы... Скорее, отцом Тино был бедный крестьянин, от зари и до зари проливающий пот в поле. А ну-ка, дети, и ты, Габлио, представьте себе этого господина. В руки его навеки въелась грязь, волосы жидкие и сальные, в глазах ни блеска, ни ума, ни желания чего бы то ни было... Он возвращается домой еле живой от усталости и хрипит жене: "Давай жрать... Ну!" Она подает на стол бобовую похлебку с ломтем черствого хлеба, который испекла ещё прошлой луной, и кружку прокисшего пива. Как вы думаете, нравится ли отцу Тино такая жратва?
- А что я... Я ничего... - забормотал старик, не глядя на тимита. Почему я-то...
- Много лет назад некая женщина имела такое несчастье родить его. От кого? Вряд ли от красавца и умницы... Скорее, отцом Тино был бедный крестьянин, от зари и до зари проливающий пот в поле. А ну-ка, дети, и ты, Габлио, представьте себе этого господина. В руки его навеки въелась грязь, волосы жидкие и сальные, в глазах ни блеска, ни ума, ни желания чего бы то ни было... Он возвращается домой еле живой от усталости и хрипит жене: "Давай жрать... Ну!" Она подает на стол бобовую похлебку с ломтем черствого хлеба, который испекла ещё прошлой луной, и кружку прокисшего пива. Как вы думаете, нравится ли отцу Тино такая жратва?
- Пфу! - Веселый Габлио сделал вид, что сейчас его вырвет.
- Ошибаешься, друг. Нравится, и даже очень. А знаешь, почему? Вор помотал головой, с восхищением взирая на столь рассудительного и мудрого хозяина.
- Да потому, что он в жизни не ел ничего иного! Он...
- Отец... - подался вперед один из близнецов, судя по кубку с вином в тяжелой руке - Гана. Аккериец впервые услышал его голос - густой, но такой негромкий и робкий, словно парень вообще не привык говорить, а умел лишь умно молчать. - Там кто-то есть. Он не показал, где именно кто-то есть, но капитан и без того понял, что чуткий Гана каким-то образом уловил присутствие на судне чужака, то есть его, Дигона. Пришлось ему снова оставить наблюдательный пост и, засунув мешок и меч под доску, перелезть за борт. Но на сей раз он не стал лепиться к дырявому боку галеона морской звездой - что хорошо однажды, может стать плохо дважды, - а осторожно опустился в море, благодаря Митру за ночь, которая обязательно сменяет день... И Деб ещё говорит о неверном устройстве жизни человеческой? Да кто и что кроме ночи умеет лучше прятать? ... Длинные черые пряди капитана плавно покачивались на воде подобно водорослям морским; синие глаза, во мраке ставшие черыми, блестели насмешливо, пока гулкие шаги близнецов слышались в тиши. Вот они обошли галеон, вот догадались посмотреть за борт... Дурни! Разве может тимит отыскать аккерийца, да ещё ночью? Губы капитана дрогнули в гордой ухмылке. Он мягко оттолкнулся ногой от судна и поплыл вдоль него, намереваясь вскарабкаться теперь на всякий случай с другой стороны. Внезапно его рука, легко и бесшумно рассекавшая воду, коснулась чего-то твердого. Лодка? Или ящик? В темноте глаза Дигона видели ненамного хуже, чем при дневном свете, а потому, лишь обогнув предмет, он уже понял, что это. Нащупав сверху щель, он просунул в неё пальцы правой руки, нажал. Щель стала чуть шире, и тогда, беззвучно послав хвалу Стаху и Митре, капитан втиснул в неё всю пятерню другой руки, до крови обдирая кожу с пальцев; потом сильно рванул, очень надеясь, что треск останется для бандитов незамеченным. Стах (да и Митра, наверное) был явно на стороне Дигона. Ящик - а то оказался обычный деревянный ящик, узкий и высокий развалился надвое с первого раза. Капитан протянул руки, уже зная, что в них сейчас попадет, и в душе моля всех богов сразу об одном... Он едва успел подхватить это, тут же камнем пошедшее ко дну, удержать на поверхности... Нечто холодное, мокрое, бывшее когда-то живым... И рыжим... Аккериец содрогнулся.
Глава 8
Виви безвольно обмяк в его руках, кажется, совсем не дыша. Но Дигон уже увидел - только самые концы его длинных волос намокли, верх же головы остался сух, так что можно было надеяться, что талисман не захлебнулся, а просто потерял сознание от долгого пребывания в воде. "Вот навязался на мою голову", - с досадой прошептал аккериец, взваливая его тощее тело на плечо. Кости рыжего тотчас впились ему в шею и почему-то под лопатку, как будто тот нарочно уперся туда своими острыми коленками. Беспрестанно сплевывая, капитан полез наверх, теперь уже хватаясь за прорехи в борту только одной рукой, да ещё помогая себе пальцами ног - второй рукой он придерживал талисмана, опасаясь, что тот снова свалится в воду и тогда уж наверняка утонет, ибо Митра вряд ли позволит Дигону спасать одного и того же человека в третий раз. На палубе его ждало достаточно неприятное открытие: Гана и Мисаил ещё не убрались обратно в трюм, а потому аккерийцу пришлось затаиться в наиболее темной сейчас носовой части судна, проклиная бдительных близнецов вместе с их папашей. Братья, между тем, не спешили вниз.
- Никого нет, Ми, - прошептал один буквально в трех шагах от капитана. - Пойдем к отцу.
- Опять слушать его болтовню? Надоело, - голос Мисаила был ещё гуще, чем у брата, и в нем ясно слышались нотки самого Красивого Зюка.
- Говори тише...
- Зачем? Рыжий не услышит, а его приятель, сдается мне, до сих пор сидит у Свилио...
- Пытается его разговорить... - хмыкнул и Гана.
- Ты думаешь, пастушка у северянина?
- А у кого ж еще... Надеюсь, он уедет из города до того, как отец его найдет...
- И я... Слушай, Гана, давай выпустим рыжего... У меня и так было на душе неспокойно, что мы его бросили в Колот, а теперь...
- Да что ж нам оставалось делать? Тогда отцу ничего б не стоило собрать вместе все фигурки... Он для того и посылал нас в Горгию, за этим талисманом... А отпусти мы парня сейчас, и опять придется искать его по миру... Без него-то он точно не найдет свою пастушку...
- Тьфу ты, напасть... И сотворит же бог такое чудо как этот рыжий болван... Чтоб другие болваны им пользовались... Вот и отец - властелин мира, Бурган его забери...
- Тебе не кажется, Ми, что он рехнулся?
- Давно кажется... Гр-р... Весь мир ему подавай...
- Тихо... Это он зовет?
- Он... Огромные черые тени близнецов шмыгнули к трюму. Затем Дигон услышал скрип открываемой крышки, хлопок и - тишина. Оставив рыжего на носу галеона, аккериец быстро вернулся к своему наблюдательному посту. Он даже успел увидеть широкие спины братьев, спускающихся с лестницы, а в остальном внизу ничего не изменилось. Скучно смотрел в одну точку Красивый Зюк, дожидаясь прихода сыновей - капитан подумал, что вещал он, как видно, нарочно для них, ибо до их возвращения молчал; чавкал и хрюкал, поглощая пищу, Веселый Габлио; старик все качался на стуле, тихонько подвывая и баюкая изувеченную руку, словно пел колыбельную младенцу. Как только Гана и Мисаил, поклонившись отцу, заняли свои места у стены, Красивый Зюк заметно оживился. Улыбка вновь искривила его губы и он обвел благосклонным взором каждого присутствующего.
- Итак, друзья, мы с вами говорили о родителях нашего милого Тино...
- Это ты говорил, - фыркнул Веселый Габлио, - а мы тебя слушали... Но, подняв глаза на хозяина, он, видно, натолкнулся на его вмиг поледеневший взгляд, поперхнулся, закашлялся и смолк. Жирные плечи его съежились, и сам он стал как будто меньше ростом и комплекцией.
- На чем я остановился? - спокойно вопросил его Красивый Зюк.
- На том, что отец Тино в жизни не жрал ничего, кроме бобовой похлебки и черствого хлеба... - пробурчал себе под нос вор.
- Верно, друг. А теперь кто ответит мне: если его родители жили именно так, как должен был жить Тино?
- А Бурган его знает... - ответил опять Веселый Габлио. Судя по всему, его мало волновала предполагаемая судьба старика.
- Я скажу тебе. Он должен был жить так же! Тимит произнес последние слова так значительно, и с таким торжеством осмотрел всех, что Дигону снова захотелось придавить его. Но пока он ограничился тем, что шепотом выругал трепливого бандита ублюдком и отродьем Бургана; и все же ярость его несколько улеглась после того, как нашелся Висканьо - в глубине души Дигон испытывал к Дебу даже нечто вроде благодарности за то, что тот не прикончил талисмана, хотя он и понимал, что дело тут было вовсе не в справедливости и, тем более, не в доброте.
- А как живет Тино в действительности? Всякий день он употребляет пищу, которая и не снилась его отцу. Дом его - сей чудесный галеон, а если он пожелает купить к нему приличную лодчонку - почему бы и нет? Денег у него, поверьте мне, друзья, навалом. И даже в мыслях ему страшно представить, что он мог бы от зари до зари пахать поле, выращивая злаки, как то делал его отец. А теперь поговорим обо мне. Я родился в знатной и богатой семье, где меня холили и лелеяли как наследного принца. Добрая дюжина лучших в Рухе наставников обучала меня всевозможным наукам. Я знаю грамоту, я умею начертить карту всего света, и даже с черым дикарем из Пунта я смогу побеседовать на его языке. Я - избранный. А Тино - нет. Но он живет на земле лишь чуть проще и беднее, чем я. Так неужели же это справедливо? Он рожден быть нищим. Я рожден быть богатым. Наши пути никогда не должны были пересечься, но...
- Так если б ты не воровал, ты бы с ним и не встретился никогда, пожал плечами глупый Веселый Габлио.
- Кто знает, друг, кто знает... На все воля Митры... Во всяком случае, пока... Дети, сядьте за стол. Вы тоже рождены быть богатыми и знатными, а ваша судьба повернулась таким образом, что вы служите собственному отцу... Ах, какая несправедливость...
- Отцу? Какому отцу? - вытаращился вор на Красивого Зюка.