Но телек смотреть я не стала. А стала смотреть фотки. Их было не так много, фоток, и сложены они были в целлофановый пакет, который я прятала на самом дне корзины с грязным бельем, под куском старого паласа: если папашка когда-нибудь найдет пакет — отметелит по первое число…
А все из-за мамы.
Из-за трех ее несчастных снимков. Вернее, не несчастных, а счастливых. Выцветших, потрескавшихся, с надорванными углами, — и все равно счастливых. Мама была веселой, и даже папахена пригрела на одном из них. Папахен, нужно отдать ему должное, вовсе не выглядел козлом, наоборот, тихо просветленно улыбался, и физия у него еще не была опухшей от водяры. Милягой был мой папахен два десятка лет назад, ничего не скажешь: глаза человеческие, без мешков, без тусклого блеска. И никаких морщин, и никаких свалявшихся полупегих волосенок… Я вдруг подумала, что юный Витек Кибардин — а именно так звали моего комсюка-папашку двадцать лет назад — чем-то неуловимо похож на Стана.
Вот фигня-то!
Пока я размышляла, снова раздался телефонный звонок. Задрыга Стан, не иначе, что ж ему неймется, задрыге, даже папашкина матерная отповедь не отрезвила… И не хватало еще, чтобы папашка подскочил из-за этих дурацких звонков… Я выскочила в коридор и схватила трубку — только из соображений личной безопасности, не из-за чего другого.
— Ренату будьте любезны, — голос у Стана был полузадушенным, видать, папахен все-таки допек его. Настолько, что он решил прикинуться вежливым простачком, задрыга.
— Опять ты! Ну сказано тебе было… Какого черта.
На том конце повисла напряженная озадаченная тишина, разродившаяся в конечном итоге совсем уж неожиданной фразой.
— Вообще-то я первый раз, звоню. Я могу переговорить с Ренатой Викторовной Кибардиной?
Теперь озадачилась я. Или Стан решил так изысканно пошутить, или ..
Или это не Стан.
— Так я могу переговорить с Ренатой? — Голос вцепился в меня, как репей в собачью задницу. Черт, тут и не захочешь, а откликнешься. На «Ренату Викторовну»…
— Ну, я… Рената Викторовна.
— Очень хорошо, — сразу оживилась трубка, хотя ничего особенно хорошего в моем ответе не было.
— Вы полагаете? — съязвила я.
— Вы тоже будете так полагать, если я скажу, что вам звонит директор проекта «Таис».
— И что?
— Меня зовут Александр Мостовой.
— И что?
— Завтра, в одиннадцать утра, вы должны быть в клубе, в котором проходило прослушивание. Комната 34. Адрес помните?
— Адрес?…
— Просьба не опаздывать…
Черт… Фингальные неприятности с папахеном отразились на мозгах, коню понятно… Директор-Проект «Таис»… Прослушивание… Черт, черт, черт… Прослушивание три дня назад, похабный пролетарский клубец, набитый девочками… Прямая спина сучки-брюнетки, с которой я курила в таком же похабном пролетарском сортире… «Есть у меня шансы, как думаешь»? «И не мечтай…» И не мечтай, и не мечтай… А никто и не мечтает! Забила я на это дурацкое прослушивание… Забила!
— Пошел ты! — гаркнула я коротким гудкам в трубке.
Интересно, за каким хреном кому-то понадобилось меня разыгрывать? Юмористы, блин… Хотя… Ведь никто же не знает, что у меня была левая ходка на этот чертов кастинг. Никто. Ни одна живая душа. Никто не знает, тогда откуда этот звонок?
Александр Мостовой, директор проекта, и голос такой серьезный. Без всяких подвохов и без подводных камней, о которые и череп легко раскроить. Особенно таким круглым дурам, как я… Да ладно, все эти кретинские розыгрыши именно так и проворачивают — серьезными официальными голосами. А потом кладут трубку и валятся на диван от смеха…
Пойду я, как же, держи карман шире…
* * *…Я оказалась у клуба ровно без двадцати одиннадцать. После тупейшей бессонной ночи с любимой маминой фоткой в обнимку: на фотке мама ела арбуз и улыбалась сладкими, в косточках, губами… Почему бы и не пойти, уговаривала я себя, всего-то и нужно, что потратиться на метро, троллейбус и маршрутку, всего-то и нужно. Корона с головы не упадет, заодно и подтвердится мой собственный железобетонный тезис о том, что я идиотка. Сопливая доверчивая идиотка. Вот только фингал… Фингал, нужно признать, портит всю картину, но и с ним, в конечном счете, можно договориться, замазать тональным кремом, например. Тонак, пудра и солнцезащитные очки — всего делов. Солнцезащитные очки, правда, оказались не совсем к месту, с самого утра беспробудно лил дождь. И не было никакого намека на солнце.
И зонта у меня тоже не было.
Не потому, что я забыла его дома, а потому, что просто не переношу зонты. Терпеть не могу, ненавижу лютой ненавистью. Больше зонтов я ненавижу только своего урода-папахена, что само по себе показатель.
В любом случае в клуб я приперлась вымокшей до нитки. Уговорив себя, что солнцезащитные очки в дождь — это гораздо больше, чем просто солнцезащитные очки.
Это — стиль.
И только сейчас, как стильная деффчонка, обратила внимание на название клуба: «ДК ДЕВЯТОЙ ПЯТИЛЕТКИ». Вот хрень, какая-то Девятая пятилетка, лучшего места для дешевых наколок и не придумаешь… А в том, что это наколка, я убедилась, когда увидела у входа брюнетистую сучку — ту самую, которая так нелестно отозвалась обо мне в прилагающемся к клубу сортире. Сучка, как и положено, была под зонтом и к тому же не одна, а с парнем. Именно парень держал зонт над ее головой и — соответствовал. То есть был похож на всех перцев всех брюнетистых сучек: высокий, темноволосый, с тупым разворотом тупых плечей. Качок, из тех, у кого мускулы заразой расползаются по всему телу, даже на лице приживаются.
Парень произвел на меня удручающее впечатление, которое быстро сменилось острым приступом зависти к подсуетившейся сучке. Он, естественно, был группой поддержки, таких заводят для экстерьера, как говорит мой папахен в минуты просветления. Вот только что они оба делают здесь, у клубешника? Или пришли за тем же, что и я?…
В любом случае, вход они заняли капитально, ничего не остается, как приблизиться к ним. И даже завести разговор, а там — как пойдет…
Это я и сделала. Приблизилась к идеальной паре дебилов с самой невинной и самой приветливой улыбкой на лице.
— Привет, — сказала я надменной брюнеточке. — Узнаешь?
На то, чтобы повернуть свой коротко постриженный качан в мою сторону, у нее ушло не меньше минуты. Еще минута понадобилась на старательное узнавание. Слишком старательное, презрительно старательное, так пытаются признать в разбитой параличом облысевшей болонке когда-то веселого щеночка.
— Мы знакомы? — наконец-то процедила брюнетка, ухватившись за руку своего парня.
— В сортире вместе околачивались. Три дня назад. Не помнишь разве?
— В сортире? — Боевая раскраска на ее лице сморщилась и стянулась к носу. Допекла-таки, ай да Ренатка!
— Перед кастингом… — как ни в чем не бывало добавила я.
— Не помню что-то… А ты зачем здесь?
— Комната 34, — я пропела это веселым голосом, на мотивчик начальных так-тов замшелой песенки какого-то престарелого диско-папика из Европы, «Moonlight and Vodka». — Тебе не туда?
Дорого бы я отдала, чтобы в руках у меня сейчас оказался фотик! Исказившуюся физиономию брюнетистой сучки просто необходимо было увековечить!…
— Ты? — выдохнула она.
— Комната 34, одиннадцать часов, просьба не опаздывать… — продолжала добивать я лежачую. И так развеселилась в тот момент, что даже пожалела, что не взяла с собой Стана.
Исключительно для того, чтобы не переживать минуту моего триумфа в одиночестве.
— Ты? И ты тоже? — Она все никак не могла успокоиться.
— Ага. Я. Та самая, которая через десять лет будет похожа на жирную свинью, — черт, я, оказывается, не забыла, что именно она лепила мне в туалете. Совсем не забыла!…
— Нет, ну я так и знала! — обломив зубы на моей непроницаемости, неуязвимости и отличной вероломной памяти, она обратилась к своему качку. — Это просто наколка! Причем самая гнусная… Кто из твоих дружков мог так пошутить? Соображай!.. Попались на удочку… Да еще с этой лохушкой на пару!
Но с соображалкой у перца было туго. Он наморщил лоб, поиграл бровями и наконец-то выдоил из себя целую связку тупых междометий:
— Дин… Э-э… Ну не говори фигни… М-м-м… Ну кто бы стал так тебя разыгрывать, подумай! У-у-уф-ф-ф… Не мои друзья уж точно, ты знаешь…
Ага. Дина. Ее зовут Дина. Ясненько!
— Меня радует только одно, — Динке были вовсе не нужны причитания парня, достать меня — вот ее главная задача. — Меня радует, что мы не одни такие идиоты. Эту овцу тоже развели!
Вот именно, вот именно! Овцу. Развели. Вернее — двух овец. Белую и черную. В любом случае, копыта с себя срывать не стоит, нужно просто отнестись к ситуации со здоровым юмором.
— Ну, вы как хотите. А я пошла…
Отодвинув плечом притихшую парочку, я нырнула под сумрачные своды Дома культуры.
…Комнату 34 я обнаружила на втором этаже. Под щербатой, основательно подпорченной временем табличкой с номером висела еще одна — свеженькая и отксерокопированная: «ТАИС». Особой уверенности мне это не придало, особенно после того, как приложив ухо к двери, я услышала чьи-то приглушенные голоса. Голосов было никак не меньше трех, все — мужские. Именно — мужские, мало подходящие для розыгрыша.
…Комнату 34 я обнаружила на втором этаже. Под щербатой, основательно подпорченной временем табличкой с номером висела еще одна — свеженькая и отксерокопированная: «ТАИС». Особой уверенности мне это не придало, особенно после того, как приложив ухо к двери, я услышала чьи-то приглушенные голоса. Голосов было никак не меньше трех, все — мужские. Именно — мужские, мало подходящие для розыгрыша.
Пока я, поджав хвост, раздумывала, в самом конце коридора послышались шаги. Все ясно, сучка-Динка и ее перец не выдержали и тоже решили заглянуть в лицо отксерокопированной «Таис».
Ладно Была не была.
Тем более что от вчерашнего телефонного Александра Мостового поступила настоятельная просьба «не опаздывать».
Я постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
* * *…Комнатенка оказалась небольшой, два стола, два кресла, несколько стульев, составленных в ряд у стены, раздолбанное пианино «Красный октябрь» и кожаный диван. На диване сидели уже виденный мной юный хмырь в вытянутом свитере и еще один хмырь постарше, при галстуке, костюме и очках с диоптриями. А в кресле расположилась блеклая телка с чумовым пирсингом на лице. Я прямо впилась глазами в этот проклятый пирсинг: две серьги в правом подобии брови, одна — в левом, проколотая губа и маленький камешек в ноздре. Впечатляет, ничего не скажешь. Себе, что ли, сделать?… Ну да… Сделать, а потом ждать, когда папахен вырвет эдакую красотищу вместе с ноздрями, губами и надбровными дугами.
Я так увлеклась телкой, что поначалу даже не обратила внимания на Главного, сидящего за столом. Того самого, которого так испугался на прослушивании мой несчастный позвоночник.
— Рената? — сказал Главный.
Глубоким, хорошо поставленным голосом, больше похожим на силок для доверчивых овец, черных и белых. Вот ты и попалась, Рената Викторовна, вот ты и попалась..
— Типа да. Рената, — глупо хихикнула я.
— Очень хорошо… Прох…
Закончить он не успел: дверь за моей спиной тихонько скрипнула, и в затылок мне задышала брюнетистая сучка. И взгляд Главного плавно переместился на нее.
— А это типа Дина? — спросил Главный.
— Типа… — голос у сучки заметно сел.
— Ну что ж… Проходите, садитесь. Вот сюда…
Подбородок Главного резко пошел в сторону и уперся в стулья у стены. Стулья сразу же показались мне электрическими, а стена — расстрельной, ну да выбирать не приходится. Я уселась первой, Дина последовала моему примеру: так мы и сидели через два стула, даже не глядя друг на друга. Зато вся местная четверка принялась с жадностью нас рассматривать. Нагло и цинично, как девок на панели, — как сказал бы мой папахен в минуты просветления.
— Ну как вам девчонки? — спросил Главный у своей свиты.
— Н-да, — первыми отозвались диоптрии. — То, что называется случайным выбором… Не знаю, Ленчик… Тебе виднее…
— Вот именно, — Главный по имени Ленчик раздул ноздри. — Мне виднее — это раз. И два — в этой жизни можно доверять только случайностям… Виксан?
Серьги у пирсинговой телки отреагировали на нас по-разному: три в бровях — поползли вверх, одна на губе — опустилась вниз. И только камешек в ноздре занял нейтральную позицию.
— Одна — блондинка, другая — брюнетка, одна — стриженая, другая — с длинными волосами. Идея понятна, Ленчик, только уж очень она прямолинейная… А проект… Мы ведь говорили с тобой… Индивидуальность — вот что главное… А здесь индивидуальностями и не пахнет… Во всяком случае, на мой просвещенный взгляд…
— Да пошла ты, — неожиданно сказала Динка, недобро уставившись на блеклую телушку. — Кто б гнал… Я себе еще больше могу сережек напихать… Даже в те места, куда тебе вход запрещен… И индивидуальностью от меня будет нести, как от помойки… Блин…
Угумс… А сучке, оказывается, палец в рот не клади! Я с симпатией скосила глаза на Динку — впервые, нужно признаться.
— Ну, Ленчик, я лучше промолчу, — выдавила из себя бледная спирохета Виксан, явно не ожидавшая такой прыти от малолетней овцы. — Твое решение. Ленчик рассмеялся, показав не первой свежести зубы.
— Значит, говоришь, нет индивидуальности? А, по-моему, она через край переливается. Как, Дина Константиновна, согласны?
— Ясен хрен, — поняв, что Главный взял ее под крыло, Динка сразу же воспряла духом.
Что ж, теперь ход за мной. Динка отличилась, теперь моя очередь продемонстрировать яркую индивидуальность. Одним пальцем прижав очки к переносице, я произнесла:
— Может быть, нам раздеться? Чтоб вы, так сказать, оценили товар по достоинству? Ленчик крякнул:
— Еще успеете, Рената Викторовна. А вот очки снять не мешало бы…
Фингал под глазом сразу же заворочался и напомнил о себе легким покалыванием. Вот хрень! Можно, конечно, схамить в стиле Динки, что-то типа «глаза бы мои на вас не смотрели, деятели», но это уже чересчур. Качать права, даже не выяснив, по какому поводу проходит заседание… Нет, на такой подвиг я не способна.
— Мне не мешают, — я была сама кротость. Хотя и железобетонная.
— И все-таки — снимите. Очень хочется заглянуть в ваши глаза… Или это стиль?
— Вот именно. Стиль, — я была почти благодарна неведомому мне Ленчику за подсказку.
А он… Он встал со своего места, прошелся по комнате и присел передо мной на корточки. И долго смотрел на меня. Снизу вверх. Так долго, что у меня загорелся подбородок от смущения…
— Значит, стиль? — полушепотом произнес он.
— Угу…
Впервые я увидела его так близко. От нечесаной свалявшейся макушки до кончиков ботинок, никогда не знавших обувной щетки. Да черт с ними, с ботинками. Главным в Ленчике было лицо. Вернее, наспех сколоченное подобие лица, где разные его части принадлежали разным людям, как на картинках, которые дешевые метрошные журнальчики помещают в самом конце, в рубрике «Игротека» — «Угадай, кто на портрете»… Нежный, с боем отобранный у зазевавшейся фотомодели рот шептал мне: «Все хорошо, девочка, все будет хорошо-просто доверься мне, — и все будет хорошо…» Заросший слабой застенчивой щетиной подбородок подмигивал: «Мы таких дел наваяем, ди-ивчонка, мало не покажется!..» И только в глазах… Только в глазах я прочла прямую и явную угрозу: «Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Будешь выкобениваться — в бараний рог сверну, жалкое ничтожество!..»
— Значит, стиль? — еще раз повторил он.
— Угу, — кивнула я, парализованная стылыми, замершими плавниками его зрачков.
— Так вот, заруби себе на носу, соплячка. Это — дерьмо, а не стиль. Поллюции прыщавого подростка. А что такое стиль — ты скоро узнаешь. Обещаю. Уяснила?
— Уяснила…
Неужели это мой собственный голос? Раздавленный, едва слышный… Даже моему родному алкашу-папахену еще ни разу не удавалось так его опустить, хотя фингалов за последние пять лет он мне понаставил предостаточно.
— Тебя это тоже касается, — Ленчик повернулся к притихшей Динке. — Не думайте, что вы здесь — центровые. Вы — никто. И звать никак. Дерьмо дерьма.
— Сами вы… — начала было Динка, но приподнявшаяся бровь Ленчика сразу же привела ее в чувство.
В комнате повисла нехорошая тишина, которую раскололо нервное покашливание хмыря в свитере.
— Да ладно тебе, Ленчик. Совсем девчонок напугал…
— А разве я напугал? — Ленчик оперативно нацепил на физиономию самую добродушную улыбку. Она шла ему примерно так же, как моему вечно бухому папахену — смокинг с орденом Почетного Легиона в петлице. — Никого я не пугал. Девчонки — золото. Думаю, мы поладим. Ладно… Мы сейчас идем обедать в какой-нибудь ресторанчик… Вы как, не против?
Он обвел нас взглядом. Я была не против и с готовностью кивнула, вот только Динка закусила нижнюю губу.
— Видите ли… Э-э…
— Леонид Леонидович, — мягко подсказал хмырь в свитере.
— Видите ли, Леонид Леонидович… Я не одна… Там мой парень… За дверью… Может быть…
— За дверью? — Ленчик несказанно оживился. — Думаю, лучше ему там и оставаться. За дверью. С сегодняшнего дня.
— То есть как это? — не поняла Динка.
— А вот так. Впрочем, это мы сейчас обсудим. Ну, поехали, девчонки!..
* * *…Ресторанчик назывался «Офсайд», вернее, не ресторанчик даже — тухлая кафешка, последнее прибежище тупоголовых футбольных фанатов с бутсами вместо мозгов. Впрочем, фанатов в это время дня не просматривалось, и майки с номерами, флаги и вымпелы, развешанные по всему кафе, откровенно скучали. Заскучал и одинокий официант, как только Ленчик сделал свой хилый заказ: два вторых с сакраментальным названием «Баттистута» (узкогрудый шницель с картошкой фри), два апельсиновых сока и бутылка дешевого молдавского вина «Фетяска».
Ленчик всучил нам по соку, а себе налил вина, ничего другого и ожидать не приходилось от такого плохо выбритого хамоватого козла.
Он поднял бокал и посмотрел на нас сквозь мутное, заплеванное бесцветным вином, стекло.