– Мочи его! – взревела «большая глотка». Я рухнул на спину, перекатился на загривок. Закрученный удар нижними конечностями (как пошутила однажды Ольга: «ногами оригами»), и первый претендент на мою единственную жизнь собрался в гармошку, повалился, хватаясь за живот. Я взмыл на колено, собираясь биться до последнего. Но, увы – третьего глаза на затылке не было. Кто-то подкрался сзади, ткнул меня прикладом в темечко. Я не потерял сознание. Сжал зубы, приказал себе ничего не терять. Но устоять на одном колене было трудно. Я завалился на бок, покатился… и не смог затормозить! Хотя, возможно, к лучшему. Местность в трех шагах от крыльца шла на понижение. Я катился вниз, с ужасом догадываясь, что еще немного, и шмякнусь с обрыва на скалы! Вцепиться было не во что – камни, за которые я хватался, выворачивались из земли и катились вслед за мной. За кадром кричали люди, простучала автоматная очередь. Мне повезло, что я знал этот остров как свои пять пальцев. Я выкатился к обрыву, едва не смяв Ольгины «парники». На краю удалось зацепиться за торчащий из кручи кусок скалы. Но инерция работала, ноги уже перевалились за край. Возможно, проявив усилия, я смог бы остаться на краю, но это был не лучший вариант. От дома уже бежали люди. Я пыхтел, синел от натуги, но держался. Зачем?
Летать так летать. Я перенес центр тяжести вправо и оттолкнулся от обрыва, разжав руки.
Я упал спиной на узкую площадку притулившейся сбоку скалы. Еще полметра в сторону – и я бы сверзился в пучину, превратив себя во вместилище битых костей и раздавленного ливера. Боль была ужасная, позвоночник трещал. Но я не мог позволить себе такую роскошь – потерять сознание. Я отползал, отталкиваясь пятками, в вертикальную расщелину. А едва туда забрался, на обрыв высыпали люди, и местность озарили фонари.
– Где он? – вымолвил кто-то с хрипотцой. Я стиснул зубы – так меньше трещала голова.
– Да хрен с ним, – сказал другой, – не нужен нам этот мужик. Пусть живет… если выжил, конечно.
– Эй, командир, тут еще баба была! – выкрикнул кто-то из глубины острова. – Не видно ее что-то!
– Отставить бабу! – проорал командир. – Пусть живет! Нам мальчишка нужен! Бабай, отвечаешь за него головой! Чтобы ни одна волосинка с парня не упала! Уходим, парни! Хватайте этих доходяг – и вниз!
По-видимому, я все же отключился. Впрочем, ненадолго. Когда я очнулся, посетители еще не покинули остров. Я вспомнил все и чуть не взвыл от отчаяния. Но боевая энергия иссякла. Я вертелся, выкручивался из теснины, пополз внутрь рассеченной пополам скалы. А толпа уже спускалась в восточную бухту. Их было не меньше дюжины. Мычал и брыкался Кузьма, которого сунули в мешок. Стонали раненые – их волокли и покрывали матом. Четверым я точно накостылял. Но это было слабое утешение. Я выползал из расщелины – весь ободранный, побитый, униженный.
– Извини, братан, мы тут немного натоптали! – простодушно гоготнул какой-то остряк.
Я уже не успевал ворваться в дом, схватить автомат и перестрелять их к чертовой матери. Да и куда стрелять в этой темени, в Кузьму попаду… Ноги закручивались, я брел, как пьяный, спотыкался, насаживал ссадины на коленки. Прибежал Молчун, начал виться под ногами, трус несчастный… Я пока еще не задумывался, что это было, блуждал сомнамбулой. В восточной бухте кряхтел, разогревался двигатель – понятно, что морские бандиты прибыли сюда не на подводных буксировочных аппаратах…
Подвернулась нога, я взревел от боли… и вернулся в чувство! Прояснилось в голове. Бандитов в центральной части острова не осталось, они грузились на судно. Я бросился в дом с пылающей головой. А вскоре уже метался с фонарем. Повсюду бардак, вещи разбросаны, окно разбито, кровь, лестница вдребезги. Мой автомат валялся на полу. Нет, я пока не задумывался, почему бандиты не позарились на еду, на оружие, на Ольгу, наконец! В раю живут, у каждого по семьдесят три девственницы?! Зачем им шпингалет Кузьма – от горшка три вершка?! Я схватил автомат, выбежал из дома, бросился искать Ольгу. Я метался по двору, боясь кричать, потому что бандиты еще не уплыли. Снова что-то переклинило. Я ахнул – Кузьму увозят! Бросился к южной бухте – и застыл. Мотор работал ровно, судно уже не стояло. Нет, я должен был успокоиться. Я сделал глубокий вдох… И обратил, наконец, внимание на истошный лай Молчуна. Он стоял под скалой в паре метров от обрыва и старательно лаял, привлекая мое внимание. Спохватившись, я бросился в те края. Он обнаружил Ольгу, честь ему и хвала! Еще немного, и девушка бы сверзилась с обрыва. Она тоже катилась, когда я ее выбросил из окна, вдавилась в узкую расщелину. Она стонала, щурилась, тщетно пыталась выбраться. Ее зажало. По лбу стекала струйка крови, но, похоже, ничего фатального, царапина. Впрочем, тряхнуло ее качественно.
– Ты кто? – она ничего не видела, царапала ногтями края расщелины.
– Твой до дыр, – пошутил я и начал извлекать ее из теснины с такой осторожностью, словно она была воздушным шариком, а я кактусом.
– Я умираю, да, Карнаш? – вяло шептала Ольга. – Меня так вертело, я, ей-богу, тоннель видела… А может, я уже умерла? И ты тоже?
– Давай поговорим об этом, – ворчал я, – но лучше позднее. Мне кажется, ты торопишься в лучший мир.
– Я не хочу в лучший мир… Я хочу в этом никудышном остаться…
Она пришла в себя, когда я выдавил ее, как пасту из тюбика, и утвердил вертикально. Всполошилась, завертела головой. И было с чего. От восточной бухты, разрезая волну, отделился довольно крупный катер и начал по дуге забирать влево на борт. Вскоре стало ясно, что он обходит остров с северной стороны, движется на запад, к Новосибирску. Мы угрюмо смотрели, как он проходит мимо нас – старое речное корыто, грохочет, словно трактор «Беларусь». На палубе, похоже, никого не было, вся ватага растворилась в надстройке. Вспыхнул бортовой фонарь, озарив пространство перед баком. На нас никто не обращал внимания – подумаешь, две фигуры на фоне ночного неба. Какое им дело до нас?!
– Карнаш, миленький, что происходит? – Ольга вцепилась мне в рукав.
Я слишком долго – преступно долго! – выбирался из оцепенения.
– Походу Гражданская война в Сибири… – натужно пошутил я. – Суки, они Кузьму похитили!
– З-зачем?
– А я знаю?! Вот он, факт! На нас им плевать, а на тебя тем более! Еды им не надо, оружия не надо, им нужен только Кузьма – причем в живом и неизбитом виде! За нашим пацаном пришли, усекаешь? И те, что раньше были, приходили за пацаном! Только те были дураки, а эти умные!
– Но это какая-то абракадабра… – пробормотала Ольга, провожая глазами катер. Корма отчасти освещалась и явно держала курс на запад.
– Точно! – гаркнул я. – Абра! – мать ее! – кадабра! Именно то, что не вмещается в голову!
– И что теперь делать? – мы оба непростительно тормозили.
– Откуда я знаю? – кипел я. – Восстановим резервную копию, объявим в международный розыск…
– Ты куда? – вскрикнула она, когда я бросился к дому.
– Чай с печеньем пить! – рявкнул я.
Я носился по жилищу, запинаясь о разбросанные вещи и предметы обстановки. Дорога была каждая минута. Я не думал о себе, не думал о том, что совершаю очередную глупость. Перед глазами стояла озорная мордашка нашего пацана. Бандит, оболтус, басурман! Но он же ребенок, он свой, родной, мы привязались к нему, как к собственному сыну. И от мысли о том, что какие-то головорезы увозят его в мешке, делалось дурно. Я лихорадочно натягивал теплые носки, ватные штаны, кофту, брезентовую куртку с ватным утеплителем, меховую бейсболку. А Ольга крутилась вокруг меня и не могла взять в толк, чего я задумал. Женщины жуткие тормоза!
– Это ты во всем виноват! – завизжала она.
Просто замечательно – если женщины в наше время ощущают потребность в скандале.
– Знаю, – буркнул я, – это я во всем виноват. Я и исправлю.
– А это зачем? – не поняла она, когда я взвалил на плечи «тревожный» рюкзачок, лежавший в укромном месте за печкой.
– На военные расходы, – передразнил я ее, после чего заговорил нормально. – Постараюсь догнать и выяснить, что за хрень происходит. Душу выну из них за нашего пацана!
– Подожди, – спохватилась Ольга, – я с тобой, – и тоже заметалась по двухэтажной конуре, сгребая в кучу одежду.
– Нет! – отрубил я. – Ты остаешься! Я скоро вернусь!
– Вот тебе! – она выставила сразу два кукиша. – Вы же оба пропадете без женщины!
– Нет! – отрубил я. – Не обсуждается! Война не женское дело! Ты никуда не едешь!
В конце концов, убоится она когда-нибудь мужа своего?
– Я не поняла, – удивилась Ольга, – ты меня выслушал или услышал? Я каким языком сейчас сказала – я тоже еду! Может, на лбу тебе топором вырубить?
Переспорить женщину – что пуд соли съесть всухомятку. Урезонить ее можно было точным ударом между глаз, но я постеснялся. Махнул на нее рукой и, не дожидаясь, пока она изволит собраться, побежал к бухте. Скулящий Молчун галопом припустил за мной. А этот куда? По Кузьме соскучился? Я перебирался с камня на камень, в спешке чуть не сорвался – тропа к плавсредству была, мягко говоря, не протоптана. Мы одновременно запрыгнули на борт. Я стаскивал брезент с надстройки и палубы, он помогал – тащил его зубами, но больше путался под ногами. Как же мило, что я все девять месяцев поддерживал корыто в рабочем состоянии. Чуть скандал – так я в «гараж». Уходил на судно и часами с ним возился. Отскабливал ржавчину, смазывал рабочий механизм, прогревал вхолостую двигатель. Словно чувствовал, что однажды эта «ласточка» пригодится. В последний раз я был здесь неделю назад. Механизмы работали исправно, протечек не было, груз в трюме крысы не съели (откуда на острове крысы?). Двигатель завелся со второго подхода – закоптил, затрясся, зачадил. Я медленно выводил посудину из бухты, когда с воплем: «Ты куда, Одиссей?» на палубу шмякнулась взбешенная Ольга и помчалась ко мне в рубку. Я чуть язык не откусил от изумления. Она прекрасно выглядела. Валькирия, горящая желанием всех порубить! Ноздри хищно раздувались, в глазах теснилась молния. Она забыла убрать под шапку волосы, и они струились по плечам воронеными каскадами. Хорошо хоть оделась не в вечернее платье. Ватная куртка с меховой опушкой и капюшоном, четверо штанов, утепленная «конфедератка» с козырьком, закрепляемая ремешками под подбородком.
– Нет! – отрубил я. – Не обсуждается! Война не женское дело! Ты никуда не едешь!
В конце концов, убоится она когда-нибудь мужа своего?
– Я не поняла, – удивилась Ольга, – ты меня выслушал или услышал? Я каким языком сейчас сказала – я тоже еду! Может, на лбу тебе топором вырубить?
Переспорить женщину – что пуд соли съесть всухомятку. Урезонить ее можно было точным ударом между глаз, но я постеснялся. Махнул на нее рукой и, не дожидаясь, пока она изволит собраться, побежал к бухте. Скулящий Молчун галопом припустил за мной. А этот куда? По Кузьме соскучился? Я перебирался с камня на камень, в спешке чуть не сорвался – тропа к плавсредству была, мягко говоря, не протоптана. Мы одновременно запрыгнули на борт. Я стаскивал брезент с надстройки и палубы, он помогал – тащил его зубами, но больше путался под ногами. Как же мило, что я все девять месяцев поддерживал корыто в рабочем состоянии. Чуть скандал – так я в «гараж». Уходил на судно и часами с ним возился. Отскабливал ржавчину, смазывал рабочий механизм, прогревал вхолостую двигатель. Словно чувствовал, что однажды эта «ласточка» пригодится. В последний раз я был здесь неделю назад. Механизмы работали исправно, протечек не было, груз в трюме крысы не съели (откуда на острове крысы?). Двигатель завелся со второго подхода – закоптил, затрясся, зачадил. Я медленно выводил посудину из бухты, когда с воплем: «Ты куда, Одиссей?» на палубу шмякнулась взбешенная Ольга и помчалась ко мне в рубку. Я чуть язык не откусил от изумления. Она прекрасно выглядела. Валькирия, горящая желанием всех порубить! Ноздри хищно раздувались, в глазах теснилась молния. Она забыла убрать под шапку волосы, и они струились по плечам воронеными каскадами. Хорошо хоть оделась не в вечернее платье. Ватная куртка с меховой опушкой и капюшоном, четверо штанов, утепленная «конфедератка» с козырьком, закрепляемая ремешками под подбородком.
– Не забыла выключить газ, воду, бытовые электроприборы? – нашел я время на ехидство.
– Даже не знаю, кто меня больше бесит, – выплюнула Ольга, – ты или эти ублюдки. Мы снова по уши в дерьме, ты готов это понять?
– Готов, – буркнул я. – Нет такой проблемы, которую мы не могли бы создать. А сейчас позволь, я немного поработаю, а ты помолчи и подумай о том, кто виноват и что, собственно, происходит. Уверяю тебя, ты придешь к удивительным выводам.
Вражеский катер отдалился мили на полторы, но огонек поблескивал. Других судов в обозримом пространстве не было. Мы не включали никаких огней, поэтому сомнительно, что они нас видели. Но возникало опасение, что они прибавили скорость. Поначалу мы вроде бы сближались, потом перестали, так и шли, сохраняя дистанцию. Я выжимал из каракатицы все, что мог. Идти быстрее она не могла. От силы двадцать узлов – тридцать два километра в час. Тупой форштевень разрезал волну, за кормой бурлила и пенилась вода. Дул сильный ветер, посудину качало, и ощущения при этом возникали самые острые. Боковых иллюминаторов не было, мы разобрали их на окна в доме – отчего острые ощущения усиливались. Ольга успокоилась, перестала обливать всех грязью. А ведь пару минут назад досталось даже Кузьме! Она договорилась до того, что все дети сволочи, а потом призадумалась и устыдилась. Она стояла рядом, вцепившись в ржавый поручень, напряженно вглядывалась в темноту. По щекам бежали слезы.
– Мы же не бросим Кузьму, верно, Карнаш? – шмыгала она носом.
– Верно, – ворчал я, – мы даже мертвого Кузьму не бросим. Прости, несу чушь. Догоним, не волнуйся. Пусть не ночью, на рассвете, но обязательно догоним и учиним безжалостную разборку.
– А если не догоним, и они высадятся в городе?
– Значит, пойдем за ними в город.
– Но объясни… Я думаю и никак не могу понять… Зачем им Кузьма? Он всего лишь ребенок…
– Может, в этом и причина? – что-то заворочалось в груди, но до открытия страшной тайны еще было далеко.
– Что ты хочешь сказать? – она чуть не подавилась.
– Не знаю, – процедил я, – можешь выстроить любую гипотезу. Скажем, отец нашелся у Кузьмы – главарь какого-нибудь жестокого криминального сообщества. Или усыновитель объявился – жаждет ребенка, а детей в нашем мире, сама понимаешь, с гулькин нос.
– Чушь, – подумав, заявила Ольга, – отец Кузьмы всего лишь жулик. Он своего сына в глаза никогда не видел и плевать на него хотел. Версию же с «усыновителем» даже рассматривать не хочу.
– А теперь еще раз подумай, – сказал я. – За последнюю неделю нас навещали четырежды. Сперва полюбовались в бинокль. Мы не скрывались, Кузьму они видели. Потом подошли поближе – словно убедиться хотели, что не ошиблись. Увидели, что мы с оружием, и убрались. Что было в третий раз, ты знаешь. Всех уже съели. Сегодня ночью – четвертое посещение. Заметь, во всех инцидентах посудины и команды были разные. Если допустить, что руководство этими парнями осуществляется из одного центра, то криминальное сообщество, согласись, неслабое. Оно оснащено, вооружено, имеет связь, неограниченную живую силу и способно передвигаться на большие расстояния по смертельно опасным местам. В войске строгая дисциплина – они не бросились грабить наш дом, насиловать тебя. Они забрали Кузьму и смылись – поскольку только в этом состояла их миссия. Мужики были крепкие, подготовленные и неплохо вооруженные.
– Но ты сам-то веришь… – она помедлила, – что кто-то разглядел в бинокль Кузьму, узнал его с такого расстояния – а потом доложил главарю, то есть составил его словесный портрет? Кузьма бродяжил половину своей сознательной жизни, его в принципе никто не может узнать…
– Ты права, – согласился я, – Кузьму сейчас даже мать родная не узнает. Которую, кстати, умертвили люди небезызвестного Сильвестра.
– Так в чем тогда прикол? – ее обескуражило, что я не собираюсь с ней спорить.
– А не нужен ли им ЛЮБОЙ ребенок? – буркнул я и замолчал, пораженный догадкой.
Гавкнул Молчун из-под приборной панели: дескать, да, возможно, в моих словах имеется доля резона. Ольга молчала, сообразив, что ничего информативного из меня не вытянуть.
Несколько минут мы угрюмо помалкивали. Я вцепился в штурвал, расставил ноги – борьба с морскими ветрами требовала недюжинной силы. Ольга грела ладошки на приборной панели – от нее исходило немного тепла. Я оценивал расстояние до неприятельского судна, и в какой-то момент мне показалось, что дистанция сокращается.
– И чего стоим? – покосился я на Ольгу.
– Кадриль сплясать? – разозлилась она.
– В трюм топай. Или руль держи – сам потопаю. Но только не удержишь же, перевернемся… В общем, неси оружие, боеприпасы и проведи ревизию всего, что там осталось. Постарайся управиться за десять минут.
Я с жалостью смотрел, как она волочет из трюма тяжелые пулеметы конструкции Калашникова с ленточной подачей боепитания (у каждого под цевьем был прикреплен металлический контейнер с лентами), устанавливает их на носу. Потом притащила в рубку пару АКСУ, несколько подсумков с запасными магазинами, десяток лимонок в специально приспособленном «сундучке». Два ножа армейского образца (устаревших моделей) в обтрепанных кожаных ножнах.
– В трюме есть еще какое-то оружие, – отдышавшись, сообщила она, – но, думаю, хватит. Есть продукты – вяленая рыба и несколько банок тушенки, есть несколько упаковок тетрациклина, спички. Тоже нести?
– Неси.
– То есть ты уверен, что в море мы этих ублюдков не догоним? – у Ольги дрогнул голос, и глаза подернулись тоскливой поволокой.
Я молчал. Она не подвергала меня испепеляющей критике, понимала, что я выжимаю из корыта всё. Ощущение сокращающейся дистанции оказалось ложным. Кормовые огни не приближались. Я должен был сделать все возможное, чтобы они не стали отдаляться. Тоскливые предчувствия забирались в душу. Интуиция упорно намекала, что на свой благословенный остров мы не вернемся ни сегодня, ни завтра…
Несколько раз возникало чувство, что мы плывем в гору. Это был абсурд, но иллюзия работала идеально. Вода становилась вязкой, картинка перед глазами приближалась под углом – как будто мы находились у подножия холма, который предстояло покорить. С холма обрушивались волны, суденышко вздымалось, падало, носовую часть захлестывало. Несколько раз я терял из вида бортовые огни неприятеля, впадал в панику. Мы с Ольгой до «катаракты» в глазах всматривались в непрозрачную муть, кричали от радости, когда засекали огонек. А те словно издевались – практически всю ночь держались на одном и том же удалении! Мы мерзли, хлопали себя по плечам, чтобы согреться, и черной завистью завидовали Молчуну, который скорчился под приборной панелью и не испытывал неудобств. Не оставалось даже тени сомнений: этой ночью мы домой не вернемся. Но я пока не нервничал. Координаты острова я, в принципе, знал, а если кто-то там вздумает без нас поселиться, то это будет его главной и последней ошибкой в жизни! Несколько часов мы не смыкали глаз. Потом волнами стал набрасываться сон. Море успокоилось, грузные волны уже не вздымались. Ольга вздремнула пару часов под ворохом мешковины, а потом и я рискнул доверить ей штурвал, тоже отключился, взяв с нее слово будить меня при первой же опасности.