Мерейя трясется от рыданий и отчаянно мотает головой.
Калигула (теряя терпение). Ну же, скорей.
Мерейя пытается убежать. Калигула одним тигриным прыжком настигает его на середине сцены, бросает на низенькую скамеечку и после нескольких секунд борьбы протискивает ему флакон между зубами и разбивает флакон кулаком. Подергавшись в судорогах, Мерейя умирает; его лицо залито слезами и кровью. Калигула встает и машинально отирает руки.
Калигула (Цезонии, подавая ей осколок склянки, которую носил с собой Мерейя). Что это такое? Противоядие?
Цезония (спокойно). Нет, Калигула. Лекарство от астмы.
Калигула (помолчав, глядя на Мерейю). Все равно. Какая разница? Немного раньше, немного позже…
Внезапно уходит — с озабоченным видом, не переставая вытирать руки.
Сцена одиннадцатая
Лепид (совершенно подавленный). Что теперь делать?
Цезония (просто). Я думаю, прежде всего убрать тело. Уж очень оно безобразно!
Херея и Лепид поднимают тело и уносят его за кулисы.
Лепид (Херее). Надо спешить.
Херея. Нас должно набраться человек двести.
Входит Сципион. Заметив Цезонию, делает шаг к выходу.
Сцена двенадцатая
Цезония. Иди сюда.
Сципион. Что тебе нужно?
Цезония. Подойди поближе. (Берет его за подбородок и смотрит ему в глаза. Пауза. Холодно.) Он убил твоего отца?
Сципион. Да.
Цезония. Ты его ненавидишь?
Сципион. Да.
Цезония. Ты хочешь его убить?
Сципион. Да.
Цезония (отпуская его). Тогда почему ты мне это говоришь?
Сципион. Потому что я никого не боюсь. Убить его или погибнуть самому — это только разные способы со всем покончить. И потом, ты меня не выдашь.
Цезония. Ты прав, я тебя не выдам. Но я хочу тебе кое-что сказать — вернее, я хотела бы поговорить с тем, что есть лучшего в тебе.
Сципион. Лучшее во мне — моя ненависть.
Цезония. И все же выслушай меня. То, что я хочу тебе сказать, одновременно и непостижимо, и очевидно. Но будь это слово услышано по-настоящему, оно совершило бы ту единственную революцию, которая способна окончательно перевернуть этот мир.
Сципион. Так скажи его.
Цезония. Не сразу. Подумай сначала о перекошенном болью лице твоего отца, когда у него вырывали язык. Подумай об этом рте, наполненном кровью, об этом крике терзаемого животного.
Сципион. Да.
Цезония. Теперь подумай о Калигуле.
Сципион (со всей ненавистью в голосе). Да…
Цезония. А теперь слушай: попытайся его понять. (Уходит, оставив Сципиона в растерянности.)
Входит Геликон.
Сцена тринадцатая
Геликон. Калигула идет сюда. Вы не собираетесь обедать, поэт?
Сципион. Геликон! Помоги мне.
Геликон. Это небезопасно, голубка моя. К тому же я ничего не понимаю в стихах.
Сципион. Ты мог бы мне помочь. Ты так много знаешь.
Геликон. Я знаю, что дни уходят и что надо торопиться поесть. Еще я знаю, что ты мог бы убить Калигулу… и что он был бы не против.
Входит Калигула. Геликон уходит.
Сцена четырнадцатая
Калигула. А, это ты. (Останавливается в нерешительности, не зная, как себя держать.) Я давно тебя не видел. (Медленно идет к нему.) Что поделываешь? Не бросил писать? Покажешь мне свои последние сочинения?
Сципион (ему тоже не по себе; его раздирают между собой ненависть и какое-то другое, непонятное ему самому чувство). Я написал несколько стихотворений, цезарь.
Калигула. О чем?
Сципион. Не знаю, цезарь. Наверное, о природе.
Калигула (свободнее). Прекрасный сюжет. И обширный. Что тебе дает природа?
Сципион (берет себя в руки, саркастично и зло). Она утешает меня в том, что я не цезарь.
Калигула. А! Как по-твоему, она могла бы утешить меня в том, что я цезарь?
Сципион (тем же тоном). Право же, она излечивала и более глубокие раны.
Калигула (удивительно просто). Раны? Ты сказал это со злобой. Это потому, что я убил твоего отца? Но если бы ты знал, какое это точное слово. Рана! (Другим тоном.) Только ненависть делает людей умнее.
Сципион (ледяным голосом). Я ответил на твой вопрос о природе.
Калигула садится, смотрит на Сципиона, потом вдруг берет его за руки и с силой притягивает к себе, усаживая у своих ног. Сжимает его лицо в ладонях.
Калигула. Прочти мне свое стихотворение.
Сципион. Нет, цезарь, прошу тебя.
Калигула. Почему?
Сципион. У меня его нет с собой.
Калигула. Ты его не помнишь наизусть?
Сципион. Нет.
Калигула. Скажи хотя бы, о чем оно.
Сципион (так же напряженно и словно нехотя). Я в нем говорил…
Калигула. Да?
Сципион. Нет, не помню…
Калигула. Попробуй…
Сципион. Я говорил о тайном согласии между землей…
Калигула (перебивает, будто погруженный в свои мысли). …между землей и ступнями…
Сципион (он озадачен; поколебавшись, продолжает). Да, пожалуй, так…
Калигула. Продолжай.
Сципион. …и об очертаниях римских холмов, и о том быстротечном и щемящем умиротворении, что приносит с собой вечер…
Калигула. …о криках стрижей в зеленом небе.
Сципион (понемногу оттаивая). Да, и об этом.
Калигула. Дальше.
Сципион. И о хрупком миге, когда небо, еще все в золоте, внезапно поворачивается и открывает нам обратную свою сторону, усеянную сверкающими звездами.
Калигула. О том запахе дыма, деревьев и реки, что земля шлет тогда навстречу ночи…
Сципион (в экстазе). …звенят цикады, дневной жар спадает, и собаки, и скрип запоздалых повозок, и голоса крестьян…
Калигула. …и дороги покрываются тенью под самшитом и оливами…
Сципион. Да-да, все верно! Но почему ты догадался?
Калигула (прижимает Сципиона к себе). Не знаю. Может быть, потому, что нам дороги одни и те же истины.
Сципион (вздрагивает и прячет лицо на груди Калигулы). Ах, не все ли равно, если я повсюду вижу один только лик любви!
Калигула (гладя его по голове). Это свойственно великим сердцам, Сципион! Если б мне было дано познать такую незамутненность души! Но я слишком хорошо знаю, как сильна моя жадность к жизни, природа ее не утолит. Ты не можешь этого понять. Ты из другого мира. Ты без остатка принадлежишь добру, как я — злу.
Сципион. Я могу понять.
Калигула. Нет. Во мне что-то такое — безмолвный омут, гниющие водоросли… (Внезапно изменившимся голосом.) Наверно, твое стихотворение прекрасно. Но если хочешь знать мое мнение…
Сципион (в той же позе). Да.
Калигула. Все это страдает малокровием.
Сципион резко откидывается назад и с ужасом смотрит на Калигулу. Он говорит глухим голосом, отстраняясь все дальше от Калигулы и напряженно в него вглядываясь.
Сципион. О чудовище, гнусное чудовище. Ты опять ломал комедию. Ты ломал комедию только что, да? И ты собой доволен?
Калигула (с легкой грустью). В том, что ты говоришь, есть правда. Я ломал комедию.
Сципион (тем же тоном). Какое у тебя, наверно, подлое и кровавое сердце. Столько злобы и ненависти — как они, наверно, тебя терзают!
Калигула (мягко). Довольно, замолчи.
Сципион. Как мне тебя жалко и как я тебя ненавижу!
Калигула (с гневом). Замолчи.
Сципион. И в каком же мерзком одиночестве ты, наверно, живешь!
Калигула (взорвавшись, бросается на него, хватает за шиворот и трясет). Одиночество! Разве ты его испытал? Одиночество поэтов и худосочных. Одиночество? Какое? Ты не знаешь, что человек никогда не остается один! Что весь груз будущего и прошлого повсюду с нами! С нами те, кого мы убили. И это еще не самое трудное. Но с нами и те, кого мы любили, кого не любили и кто любил нас, раскаянье, желания, горечь и нежность, шлюхи и вся шайка богов. (Отпускает его и возвращается на свое место.) Побыть одному! О, если бы я только мог погрузиться в одиночество, но не в мое, отравленное присутствием других, а в настоящее, в тишину и трепет дерева! (Садится, внезапно охваченный усталостью.) Одиночество! Нет, Сципион. Оно пронизано скрежетом зубовным и все звенит умолкнувшими звуками и голосами. И подле женщин, которых я ласкаю, когда нас окутывает ночь и я, отделившись от своей наконец-то насытившейся плоти, надеюсь между жизнью и смертью побыть хоть немного самим собой, мое одиночество заполняется до краев едким запахом наслаждения под мышками у женщины, дремлющей рядом со мной.
Он как будто выдохся. Долгое молчание. Сципион заходит Калигуле за спину и неуверенно приближается к нему. Протягивает к Калигуле руку и кладет ему на плечо. Калигула, не оборачиваясь, накрывает его руку своей.
Сципион. У каждого человека есть какая-то отрада в жизни. Она не дает все бросить. Ее зовут на помощь, когда выбиваются из сил.
Калигула. Это правда, Сципион.
Сципион. Неужели в твоей жизни нет ничего такого? Закипающих слез, тихого убежища?
Калигула. Пожалуй, есть.
Сципион. Что же это?
Калигула (медленно). Презрение.
Занавес
Действие третье
Сцена первая
За закрытым занавесом звуки барабана и тарелок. Занавес поднимается, открывая что-то вроде ярмарочного балагана. В центре задернутая занавеска; перед ней на небольшом помосте Геликон и Цезония. По обе стороны от них музыканты с инструментами. На скамьях спиной к зрителям сидят несколько сенаторов и Сципион.
Геликон (голосом ярмарочного зазывалы). Подходите! Подходите!
Тарелки.
Боги снова спустились на землю. Гай, цезарь и бог, известный под именем Калигулы, ссудил им свое человеческое обличье. Подходите, обыкновенные смертные, священное чудо совершается на ваших глазах. По особой милости к благословенному царствованию Калигулы божественные тайны открываются всем и каждому.
Тарелки.
Цезония. Подходите, господа! Поклоняйтесь и платите сколько можете. Небесная мистерия сегодня всем по карману.
Тарелки.
Геликон. Олимп и его закулисная жизнь, его интриги и слезы, его обитатели запросто, по-домашнему. Подходите! Подходите! Вся правда о ваших богах!
Тарелки.
Цезония. Поклоняйтесь и платите деньги. Подходите, господа! Представление начинается.
Тарелки. Рабы бегают взад и вперед, вынося на помост разные предметы.
Геликон. Потрясающее воссоздание истины, предпринятое впервые. Силы небесные показываются здесь, на земле, во всем их великолепии, захватывающее, невиданное зрелище: молния (рабы зажигают греческий огонь), гром (катят бочонок с камнями), сама судьба в своем триумфальном шествии! Подходите и смотрите!
Отдергивает занавеску, за которой предстает Калигула на пьедестале, переодетый шутовской Венерой.
Калигула (любезно). Сегодня я — Венера.
Цезония. Обряд поклонения начинается. На колени.
Все, кроме Сципиона, опускаются на колени.
И повторяйте за мной священную молитву Калигуле-Венере: Богиня скорби и пляски…
Патриции. Богиня скорби и пляски…
Цезония. Рожденная из волн, вся липкая и горькая от соли и пены морской…
Патриции. Рожденная из волн, вся липкая и горькая от соли и пены морской…
Цезония. Ты, подобная улыбке и сожалению…
Патриции. Ты, подобная улыбке и сожалению…
Цезония. …обиде и восторгу…
Патриции. …обиде и восторгу…
Цезония. Научи нас равнодушию, возрождающему любовь…
Патриции. Научи нас равнодушию, возрождающему любовь…
Цезония. Наставь нас в истине этого мира, гласящей, что ее в нем нет…
Патриции. Наставь нас в истине этого мира, гласящей, что ее в нем нет…
Цезония. И ниспошли нам силы жить достойно этой несравненной истины…
Патриции. И ниспошли нам силы жить достойно этой несравненной истины…
Цезония. Пауза!
Патриции. Пауза!
Цезония (продолжает). Осыпь нас своими дарами, осени наши лица своей беспристрастной жестокостью, своей непредвзятой ненавистью, кидай нам в глаза полные пригоршни цветов и убийств.
Патриции. …полные пригоршни цветов и убийств.
Цезония. Прими своих заблудших чад. Впусти их в суровый приют своей равнодушной и мучительной любви. Надели нас своими страстями без предмета, печалями без причины и радостями без будущего…
Патриции. …и радостями без будущего…
Цезония (очень громко). О ты, такая опустошенная и палящая, бесчеловечная, но земная, опои нас вином своего безразличия и заключи нас навеки в свое мрачное и грязное сердце.
Патриции. Опои нас вином своего безразличия и заключи нас навеки в свое мрачное и грязное сердце.
Когда патриции заканчивают последнюю фразу, Калигула, до того неподвижный, громко фыркает и возглашает трубным голосом.
Калигула. Да будет так, дети мои, ваши молитвы исполнятся.
Садится по-турецки на пьедестале. Патриции по очереди преклоняют перед ним колени и протягивают монету; потом собираются в правом углу сцены, прежде чем уйти. Последний из них в смятении забывает дать монетку и отходит. Но Калигула рывком вскакивает на ноги.
Калигула. Эй! Эй! Поди-ка сюда, мой мальчик. Поклоняться — это прекрасно, но давать деньги — еще лучше. Спасибо. Вот и хорошо. Если бы боги не имели других сокровищ, кроме любви смертных, они были бы так же бедны, как бедный Калигула. А теперь, господа, вы можете разойтись и поведать городу об удивительном чуде, при котором вам довелось присутствовать. Вы видели Венеру, в прямом смысле слова видели, своими плотскими очами, и Венера говорила с вами. Идите, господа.
Патриции собираются уходить.
Минутку! Идите через левый выход. У правого я поставил солдат, им приказано вас убить.
Патриции поспешно уходят беспорядочной толпой. Рабы и музыканты исчезают со сцены.
Сцена вторая
Геликон грозит Сципиону пальцем.
Геликон. Так ты еще и анархист, Сципион!
Сципион. Ты совершил кощунство, Гай.
Геликон. Что бы это могло значить?
Сципион. Ты залил кровью землю, а теперь пачкаешь грязью небо.
Геликон. Этот молодой человек обожает громкие слова. (Растягивается на кушетке.)
Цезония (очень спокойно). Какой ты горячий, мой мальчик. В эту минуту в Риме люди умирают за выражения куда менее красноречивые.
Сципион. Я решился сказать Гаю правду.
Цезония. Что ж, Калигула, моралист — как раз этого благородного персонажа твоему царствованию не хватало.
Калигула (заинтересован). Значит, ты веришь в богов, Сципион?
Сципион. Нет.
Калигула. Тогда я не понимаю, почему ты так пылко обличаешь кощунство.
Сципион. Я могу не разделять каких-то убеждений, но это не значит, что я обязан их осквернять или отнимать у других право их иметь.
Калигула. Вот это называется скромность, настоящая скромность! Ах, дорогой Сципион, как я рад за тебя. И знаешь, немножко завидую. Ведь это единственное свойство, которого у меня, наверно, никогда не будет.
Сципион. Ты завидуешь не мне, а самим богам.
Калигула. Если позволишь, это останется великой тайной моего царствования. Все, в чем меня сегодня можно упрекнуть, — это в том, что я еще немного продвинулся на пути к могуществу и свободе. Человека, который любит власть, соперничество богов раздражает. Я с ним покончил. Я доказал этим мнимым богам, что если у человека есть воля, то он может справиться с их жалким ремеслом без подготовки.
Сципион. Это и есть кощунство, Гай.
Калигула. Нет, Сципион, это прозорливость. Я просто понял, что есть только один способ сравняться с богами: достаточно быть столь же жестоким.
Сципион. Достаточно стать тираном.
Калигула. Что такое тиран?
Сципион. Слепая душа.
Калигула. Это еще надо доказать, Сципион. Тиран — это тот, кто приносит целые народы в жертву своим идеалам или своему честолюбию. Идеалов у меня нет, а что касается почестей и власти, то тут мне больше нечего домогаться. Властью я пользуюсь, чтобы вознаградить себя.
Сципион. За что?
Калигула. За тупость и злобу богов.
Сципион. Злоба не может вознаградить за злобу. Власть таких задач не решает. Ая знаю только одно средство противостоять враждебности мира.
Калигула. Какое же?
Сципион. Бедность.
Калигула (обстригая себе ногти на ногах). Надо будет и его попробовать.
Сципион. А пока множество людей умирает вокруг тебя.