— Я отказываюсь отвѣчать на вопросы, предлагаемые въ такой оскорбительной формѣ,- сказалъ секретарь.
— Вы отказываетесь отвѣчать? — закричалъ мистеръ Боффинъ. — Отказываетесь?.. Хорошо же, Роксмитъ! Такъ я отвѣчу за васъ. Я объясню, въ чемъ вся суть. Тутъ есть двѣ стороны. Я разберу ихъ каждую порознь. Первая сторона — ваша безмѣрная наглость. Вотъ она первая сторона!
Секретарь горько улыбнулся, какъ будто говорилъ: «Слышу и понимаю».
— Было безмѣрной наглостью съ вашей стороны и даже помыслить объ этой молодой особѣ,- продолжалъ мистеръ Боффинъ. — Эта молодая особа намъ не пара. Эта молодая особа ищетъ денегъ (и въ правѣ разсчитывать на нихъ), а у васъ денегъ нѣтъ.
Белла опустила голову и замѣтно отодвинулась отъ покровительственно поддерживавшей ее руки мистера Боффина.
— Что вы такое, хотѣлъ бы я знать, чтобы позволять себѣ преслѣдовать вашимъ вниманіемъ эту молодую особу? — не унимался мистеръ Боффинъ. — Эта молодая особа ожидала себѣ на рынкѣ хорошей цѣны. Не за тѣмъ была она на рынкѣ, чтобъ ее подцѣпилъ какой-то тамъ проходимецъ, у котораго нѣтъ ломанаго гроша за душой.
— Ахъ, мистеръ Боффинъ! Мистрисъ Боффинъ, ради Бога скажите что-нибудь за меня! — могла только выговорить Белла и, вырвавъ свою руку, она закрыла руками лицо.
— Старуха, ты молчи! — сказалъ мистеръ Боффинъ, предупреждая жену. — Белла, не огорчайся такъ, дорогая. Я возстановлю твои права.
— Не надо, не надо мнѣ вашего заступничества! — горячо воскликнула Белла. Вы только оскорбляете меня!
— Полно, полно, моя милая, успокойся! Надо же проучить этого молодца, — снисходительно возразилъ ей мистеръ Боффинъ. — Слушайте, вы, Роксмитъ! Вы могли отказаться отвѣчать, но вы не можете не выслушать меня. Я вамъ уже сказалъ, и вы слышали, что первая сторона вашего поведенія — наглость, наглость и самомнѣніе. Скажите мнѣ одно, если можете. Не говорила ли вамъ этого сама молодая особа?
— Говорила я, мистеръ Роксмитъ? — спросила еле слышно Белла, не отнимая рукъ отъ лица. — Скажите — говорила?
— Не огорчайтесь такъ, миссъ Вильферъ. Теперь вѣдь это все равно.
— Ага! такъ этого вы, значитъ, не можете отрицать! — подхватилъ мистеръ Боффинъ, многозначительно тряхнувъ головой.
— Но послѣ того я его просила простить меня! — воскликнула Белла съ отчаяніемъ. — Я и сейчасъ готова просить у него прощенья, на колѣняхъ готова просить, если ему это можетъ помочь.
Тугъ мистрисъ Боффинъ залилась слезами.
— Старуха, перестань! — сказалъ ей супругъ. — Это только доказываетъ, что у тебя доброе сердце, мой другъ, — обратился онъ къ Беллѣ. Но я хочу договориться до конца съ этимъ молодымъ человѣкомъ, разъ ужъ я его поймалъ… Итакъ, Роксмитъ, первая сторона вашего поведенія — наглость и самомнѣніе, какъ я уже вамъ сказалъ. Перехожу къ другой сторонѣ, и эта будетъ похуже. У васъ разсчетецъ былъ.
— Я это съ большимъ негодованіемъ отрицаю.
— Отрицать безполезно. Отрицаете вы или нѣтъ, это ничего не мѣняетъ. У меня есть, слава Богу, голова на плечахъ, я тоже кое-что смекаю. Вотъ еще, будете вы мнѣ толковать! — прибавилъ мистеръ Боффинъ, принимая самый непріятный свой видъ и скорчивъ такую гримасу, что все лицо его сморщилось, какъ грибъ. Точно я не знаю, какъ грабятъ богатыхъ людей. Не смотри я въ оба да не держи кармановъ на крѣпкихъ застежкахъ, я и оглянуться бы не успѣлъ, какъ угодилъ бы въ рабочій домъ. Случилось же это съ Дансеромъ и съ Эльвзомъ, съ Г'опкинсомъ и Блумбери Джонсомъ, такъ отчего же не можетъ случиться со мной? Вѣдь грабили же ихъ всѣ, кому только было не лѣнь, пока не раззорили въ конецъ. Развѣ не приходилось имъ прятать каждую свою вещь, чтобъ кто-нибудь не стащилъ ее у нихъ изъ-подъ носа? — Конечно приходилось. Что жъ, вы мнѣ, пожалуй, скажете, что эти господа не знали человѣческой натуры.
— Жалкіе люди! — пробормоталъ секретарь.
— Что вы сказали? — накинулся на него мистеръ Боффинъ. — Впрочемъ, не трудитесь повторять, не стоитъ. Ваши слова не имѣютъ значенія для меня. Я рѣшилъ разоблачить ваши козни передъ этою молодою особой, я рѣшилъ показать этой молодой особѣ вашу оборотную сторону, и никакія силы не остановятъ меня… Слушай же, Белла, дорогая моя… Роксмитъ! Вы нищій, я васъ съ улицы подобралъ. Такъ или нѣтъ?
— Продолжайте, мистеръ Боффинъ, не обращайтесь ко мнѣ.
— Дѣло не въ томъ, къ кому я обращаюсь. Я все равно скажу свое… Итакъ, вы нищій, я подобралъ васъ съ улицы. Вы на улицѣ ко мнѣ подошли и попросили взять васъ въ писцы; и я взялъ. Очень хорошо.
— Не знаю, хорошо ли, — пробормоталъ секретарь.
— Что вы говорите? — переспросилъ мистеръ Боффинъ, снова накидываясь на него.
Тогь ничего не отвѣтилъ. Поглядѣвъ на него съ комическимъ выраженіемъ обманутаго любопытства, мистеръ Боффинъ заговорилъ опять:
— И вотъ, этотъ Роксмитъ, этотъ нищій, котораго я взялъ съ улицы къ себѣ въ домъ, разнюхавъ мои дѣла, узнаетъ, что я оставляю кругленькую сумму этой молодой особѣ. «Ого!», говоритъ себѣ Роксмитъ (тутъ мистеръ Боффинъ похлопалъ себя пальцемъ по носу съ лукаво-проницательнымъ видомъ, какъ бы изображая Роксмита, конфиденціально бесѣдующаго съ своимъ носомъ). «Ого! тутъ можно поживиться. Ну-ка попробуемъ!» И, не теряя времени, онъ начинаетъ жадно подбираться къ деньгамъ. Онъ разсчиталъ неглупо. Хорошо, что эта молодая особа не романтической складки. А будь у нея поменьше характера да смысла въ головѣ, такъ онъ, клянусь душой, обдѣлалъ бы свое дѣльце… Но, къ счастью, она сумѣла себя отстоять… Взгляните вы на него: хороша фигура — продолжалъ съ смѣшною непослѣдовательностью мистеръ Боффинъ, обращаясь теперь къ самому Роксмиту. Взгляните на него!
— Оспаривать ваши несчастныя подозрѣнія, мистеръ Боффинъ… — началъ было секретарь.
— Несчастныя для васъ, какъ оно на повѣрку выходитъ, — поправилъ его мистеръ Боффинъ.
— …было бы слишкомъ безнадежной задачей, за которую я не берусь. Но я скажу нѣсколько словъ для возстановленія истины.
— Ха-ха! Большое вамъ дѣло до истины! — воскликнулъ мистеръ Боффинъ, презрительно щелкнувъ пальцами.
— Нодди! Другъ мой! — попробовала было остановить его жена.
— Молчи, старуха! — перебилъ онъ ее. — Я сказалъ этому господину: «Большое вамъ дѣло до истины». И опять повторю: большое ему до нея дѣло!
— Наши отношенія кончены, мистеръ Боффинъ, и для меня безразлично, что бы вы мнѣ теперь ни сказали, — замѣтилъ секретарь.
— Ага! вы смекнули-таки, что отношенія кончены? За это хвалю! — подхватилъ съ лукавой усмѣшкой мистеръ Боффинъ. — Но вамъ не удастся, мой милый, забѣжать впередъ. Смотрите-ка, что у меня въ рукѣ. Это ваше жалованье: я даю вамъ расчетъ. Не вы отказываетесь, а я вамъ отказываю. Зарубите это себѣ на носу.
— Для меня это не имѣетъ значенія, такъ какъ я все равно ухожу, — сказалъ секретарь, сдѣлавъ рукой такое движеніе, какъ будто онъ отмахивалъ въ сторону этотъ пунктъ.
— Для васъ не имѣетъ значенія? Не имѣетъ? А для меня имѣетъ, позвольте вамъ сказать, — продолжалъ мистеръ Боффинъ. — Допустить, чтобы изобличенный нахалъ самъ попросилъ расчета — это одно, а расчитать его за нахальство и за то, что онъ къ хозяйскимъ денежкамъ подбирался, — другое… Старуха, ты не мѣшайся. Молчи!
— Вы все мнѣ сказали, что хотѣли сказать? — спросилъ секретарь.
— Не знаю, все ли… это зависитъ…
— Подумайте хорошенько, не найдется ли еще какихъ-нибудь сильныхъ выраженій, которыми вы желали бы осчастливить меня.
— Подумаю, когда самъ захочу, а не по вашей указкѣ,- упрямо возразилъ мистеръ Боффинъ. — Вы хотите, чтобъ за вами осталось послѣднее слово. Но это мы еще посмотримъ.
— Нодди! Нодди! Ради Бога, перестань! — взмолилась бѣдная мистрисъ Боффинъ, не слушаясь запрещенія.
— Старуха! — обратился къ ней супругъ, но, впрочемъ, не грубо. — Если ты не угомонишься, когда тебя просятъ, я посажу тебя на подушку и вынесу изъ комнаты… Ну, Роксмитъ, что вы хотѣли сказать?
— Вамъ, мистеръ Боффинъ, ничего. Но миссъ Вильферъ и вашей доброй супругѣ я хочу сказать кое-что.
— Такъ говорите, да поскорѣе, а то вы и такъ намозолили намъ глаза.
— Я мирился съ моимъ ложнымъ положеніемъ въ этомъ домѣ, чтобы не разлучаться съ миссъ Вильферъ, — заговорилъ секретарь. — Быть подлѣ нея — это изо дня въ день вознаграждало меня даже за незаслуженныя униженія, которымъ я часто подвергался у нея на глазахъ. Съ того дня, какъ миссъ Вильферъ отвергла меня, я, какъ мнѣ кажется, ни однимъ словомъ, ни однимъ взглядомъ не напомнилъ ей о своихъ чувствахъ. Но моя привязанность къ ней не измѣнилась, развѣ только въ томъ отношеніи… надѣюсь, миссъ Вильферъ извинитъ то, что я сейчасъ скажу… въ томъ отношеніи, что она стала глубже прежняго и имѣетъ больше основаній.
— Когда этотъ господинъ говорить: «миссъ Вильферъ», онъ разумѣетъ фунты, шиллинги и пенсы, замѣтьте это! — перебилъ его мистеръ Боффинъ, лукаво подмигнувъ остальнымъ. — У него «миссъ Вильферъ» означаетъ фунты, шиллинги и пенсы — ха, ха, ха!
— Когда этотъ господинъ говорить: «миссъ Вильферъ», онъ разумѣетъ фунты, шиллинги и пенсы, замѣтьте это! — перебилъ его мистеръ Боффинъ, лукаво подмигнувъ остальнымъ. — У него «миссъ Вильферъ» означаетъ фунты, шиллинги и пенсы — ха, ха, ха!
— Мое чувство къ миссъ Вильферъ такого рода, что мнѣ незачѣмъ стыдиться его. — продолжалъ секретарь, не удостаивая вниманія этотъ перерывъ. Я люблю ее и говорю это прямо. Куда бы я ни пошелъ, разставшись съ этимъ домомъ, передо мной будетъ безотрадная жизнь, когда я потеряю ее.
— То есть фунты, шиллинги и пенсы потеряю, докончилъ мистеръ Боффинъ въ видѣ комментарія, подмигнувъ еще разъ.
— Я не ставлю себѣ въ заслугу того, — продолжалъ секретарь, попрежнему не слушая мистера Боффина, — что я неспособенъ на мелкій разсчетъ и ни на какую мелкую мысль по отношенію къ миссъ Вильферъ, ибо рядомъ съ ней теряетъ цѣну всякое богатство, о какомъ только я могъ бы мечтать. Если бъ она была величайшей въ мірѣ богачкой и стояла на самой высокой ступени общественной лѣстницы, для меня это было бы важно только тѣмъ, что еще больше отдалило бы ее отъ меня и отняло бы у меня послѣднюю надежду. Если бы она однимъ своимъ словомъ могла лишить мистера Боффина всего его состоянія и завладѣть имъ, — прибавилъ онъ, глядя своему хозяину прямо въ глаза, — она и тогда не стала бы дороже для меня.
— Ну что, старуха, какого ты теперь мнѣнія объ этомъ молодчикѣ? — спросилъ мистеръ Боффинъ съ дерзкой усмѣшкой, повернувшись къ женѣ. — Ловко истину возстановляетъ, правда?.. Лучше, впрочемъ, не говори, что ты думаешь, мой другъ, потому что я не хочу, чтобъ ты вмѣшивалась, а думай про себя. А что онъ тамъ толковалъ насчетъ моего состоянія, то головой ручаюсь, что онъ никогда бы на него не польстился, имѣй онъ даже полную возможность прикарманить его.
— Нѣтъ, не польстился бы, — твердо сказалъ секретарь, снова взглянувъ ему прямо въ глаза.
— Ха, ха, ха! — захохоталъ мистеръ Боффинъ. — А самъ-то ужъ подбирался къ нему!
— Меня прервали, и я отвлекся въ сторону, — сказалъ секретарь, отворачиваясь отъ него и обращаясь къ дамамъ. — Мнѣ остается сказать очень немногое. Я заинтересовался миссъ Вильферъ съ той минуты, какъ увидѣлъ ее, вѣрнѣе, я интересовался ею еще раньше, слыша о ней. Мои чувства къ ней, въ сущности, и побудили меня искать встрѣчи съ мистеромъ Боффиномъ и проситься къ нему на службу. Миссъ Вильферъ не знала этого до сихъ поръ. Я и теперь упомянулъ объ этомъ лишь въ подтвержденіе того (хоть это и не нужно, я надѣюсь), что я неповиненъ въ тѣхъ подлыхъ разсчетахъ, какіе приписываются мнѣ.
— Ну, и ловкій же пройдоха, какъ я погляжу! — сказалъ мистеръ Боффинъ, пронизывая его взглядомъ. — Онъ положительно умнѣе, чѣмъ даже я думалъ о немъ. Вы только посмотрите, какъ терпѣливо, съ какой систематической настойчивостью онъ гнетъ свою линію. Первымъ дѣломъ онъ разузнаетъ обо мнѣ, о моемъ состояніи, объ этой молодой особѣ, о той роли, какую она играла въ исторіи бѣдняги Джона, потомъ сопоставляетъ все это вмѣстѣ и говоритъ себѣ: «Подъѣду-ка я къ этому Боффину, подъѣду къ этой молодой особѣ, обработаю ихъ обоихъ и получу на рынкѣ денежки за готовый товаръ». Я такъ и слышу, какъ это онъ говорить, клянусь Богомъ! Да вотъ сейчасъ: смотрю на него и вижу, какъ онъ это говоритъ про себя.
Мистеръ Боффинъ показалъ на преступника, точно поймалъ его съ поличнымъ, и засмѣялся въ восторгѣ отъ своей проницательности.
— Но, къ счастью, онъ обчелся, Белла, дорогая моя, — не на таковскихъ напалъ! — продолжалъ онъ минуту спустя. — Ему пришлось имѣть дѣло съ тобой и со мной, и съ Даніэлемъ, и съ миссъ Дансеръ, и съ Эльвзомъ, и съ Гопкинсомъ, и съ Блумбери Джонсономъ, и со всѣми нами на придачу. Его и побили — вотъ что! Въ лоскъ уложили, можно сказать. Онъ думалъ денежекъ изъ насъ повыжать, а его самого выжали, какъ тряпку. Такъ-то, милочка Белла.
Милочка Белла ничего не отвѣтила, ни однимъ знакомъ не выразила своего одобренія этой тирадѣ. Она не шевельнулась съ той минуты, какъ опустилась на стулъ, закрывшись руками и прижавшись лицомъ къ его спинкѣ. Въ этотъ моментъ наступившаго молчанія мистрисъ Боффинъ тихонько приподнялась, какъ будто собираясь подойти къ ней. Но мистеръ Боффинъ остановилъ ее движеніемъ руки, и она покорно сѣла на свое мѣсто.
— Вотъ ваше жалованье, мистеръ Роксмитъ, — сказалъ золотой мусорщикъ, бросая своему бывшему секретарю пакетъ, который онъ держалъ въ рукѣ. — Вы можете, я думаю, нагнуться и поднять послѣ того, до чего вы унизились здѣсь.
— Ни до чего я не унизился пока, а это я подниму, потому что это мое, заработанное тяжелымъ трудомъ, — отвѣчалъ Роксмитъ, нагибаясь и поднимая съ полу пакетъ.
— Надѣюсь, вы поторопитесь съ укладкой вашихъ вещей. Чѣмъ скорѣе вы уберетесь со всѣмъ своимъ скарбомъ, тѣмъ будетъ лучше для всѣхъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ.
— Не бойтесь, я не задержусь.
— Впрочемъ, постойте. Я хочу на прощанье спросить васъ еще кой-о-чемъ, хотя бы только для того, чтобы показать этой молодой особѣ, какъ много воображаютъ о себѣ всѣ аферисты, думая, что никто ихъ не поймаетъ въ противорѣчіи себѣ.
— Спрашивайте все, что хотите, только рекомендую поторопиться, какъ вы рекомендуете мнѣ.
— Вы притворяетесь, что безъ памяти влюблены въ эту молодую особу? — спросилъ мистеръ Боффинъ, покровительственно положивъ руку на голову Беллы, но не глядя на нее.
— Я не притворяюсь.
— Ну, ладно, не притворяетесь, коли вы ужъ такъ щепетильны. Вы, значитъ, влюблены въ эту молодую особу?
— Да, я ее люблю.
— Какъ же это вы ухитрились влюбиться въ молодую особу, которая настолько глупа, что себѣ цѣны не знаетъ, которая готова вышвырнуть свои деньги на улицу, а потомъ стремглавъ катиться въ пропасть, вплоть до рабочаго дома?
— Я васъ не понимаю.
— Не понимаете? То есть не хотите понять? Что же другое могли бы вы подумать объ этой молодой особѣ, если бы она приняла ваше предложеніе?
— Что могъ бы я подумать о ней, если бъ я былъ такъ счастливъ, что заслужилъ ея привязанность и овладѣлъ ея сердцемъ?
— Заслужилъ привязанность! Овладѣлъ сердцемъ! — передразнилъ его мистеръ Боффинъ съ невыразимымъ презрѣніемъ. — Кошка говорить: «Мяу, мяу!», собака — «гамъ, гамъ!», лягушка — «ква, ква!». Каждый по своему говорить. «Привязанность! Сердце!» Мяу-мяу, гамъ-гамъ, ква-ква!
Изумленный этой выходкой, Джонъ Роксмитъ смотрѣлъ на него во всѣ глаза, какъ будто у него мелькала мысль, не рехнулся ли онъ.
— Этой молодой особѣ нужны деньги, и она это хорошо понимаетъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ.
— Вы на нее клевещете.
— Нѣтъ, это вы клевещете на нее со всѣми вашими «привязанностями», «сердцами» и прочей дребеденью. И въ этомъ вы вѣрны себѣ… Я только вчера узналъ о вашихъ продѣлкахъ, а то, божусь, вы бы раньше услышали о нихъ отъ меня. Мнѣ разсказала все одна дама, которая смыслитъ кое-что въ этихъ вещахъ. Она знаетъ эту молодую особу, я тоже знаю эту молодую особу, и всѣ мы трое знаемъ, что если эта молодая особа что-нибудь цѣнить на свѣтѣ, такъ это деньги, деньги и деньги, и что она плюетъ на всѣ ваши «привязанности» и «сердца». Такъ-то, сэръ'!
— Мистрисъ Боффинъ, — заговорилъ секретарь, спокойно поворачиваясь къ этой леди: — горячо благодарю васъ за вашу ласку и неизмѣнную доброту. Прощайте!.. Миссъ Вильферъ, прощайте!
— Теперь, дорогая моя, ты можешь быть покойна, — обратился мистеръ Боффинъ къ миссъ Беллѣ, снова положивъ руку ей наголову. — Ты сама должна чувствовать, что я возстановилъ твои права.
Но Белла до такой степени не чувствовала этого, что сбросила его руку, вскочила со стула и разразилась цѣлымъ потокомъ слезъ.
— О, мистеръ Роксмитъ, — почти кричала она, протягивая къ нему руки. — Прежде, чѣмъ вы уйдете отсюда, сдѣлайте меня опять бѣдной, какою я была! О, кто-нибудь, сжальтесь надо мной, умоляю, и сдѣлайте меня опять бѣдной, а то у меня сердце разорвется отъ боли!.. Папочка, милый, возьми меня домой! Я и тамъ была гадкая, а здѣсь стала еще хуже… Не давайте мнѣ денегъ, мистеръ Боффинъ: не надо мнѣ денегъ. Оставьте ихъ при себѣ. Дайте мнѣ только поговорить съ моимъ добрымъ, милымъ папа, дайте мнѣ выплакать у него на груди мое горе! Никто, кромѣ него, меня не пойметъ, никто такъ не утѣшить меня, никто лучше его не знаетъ, что я не стою любви, и никто не любитъ меня такъ нѣжно, какъ любятъ ребенка. Съ папа я становлюсь лучше, проще, серьезнѣе, счастливѣе.
И, изливъ свое горе въ этихъ безсвязныхъ словахъ, она съ горькимъ плачемъ припала головой къ груди доброй мистрисъ Боффинъ.
Джонъ Роксмитъ съ своего мѣста, а мистеръ Боффинъ съ своего, смотрѣли на нее, пока она не затихла. Потомъ мистеръ Боффинъ сказалъ ей успокоительнымъ тономъ:
— Ну, полно, полно, мой другъ. Теперь твои права возстановлены, и все пойдетъ хорошо. Меня не удивляетъ, что ты такъ взволновалась этой сценой, но теперь вѣдь все прошло: все устроилось, и все будетъ хорошо.