- В чужих делах я не разбираюсь, да и охоты нет, - начиная раздражаться, сказал Сережа. - Я пойду, пожалуй.
Дед вздохнул:
- Это верно. Тут и в своих запутаешься.
Девочка, сидевшая на лавочке во дворе около самовара, листая книжку в тисненном золотом переплете, вскочила и бросилась бегом к калитке. Над верхом забора, подпрыгивая, проплыла верхняя часть кабины и борт грузовика.
Во двор вошел человек небольшого роста, с курчавыми волосами и впалой грудью, в котором Сережа сразу узнал Сушкина. Девочка заплясала перед ним, показывая, но не давая в руки книжку.
Сережа увидел в окно, как Сушкин быстро пошел к дому и бегом взбежал по ступенькам крыльца. С размаху распахнув дверь, он остановился, оглядываясь и машинально продолжая вытирать руки, комкая в ладонях промасленную тряпочку.
На его притихшем от волнения лице был написан почти детский, счастливый испуг ожидания, точно он был мальчишкой, который во время игры потихоньку входит в комнату, где притаился другой, готовый выскочить из-за угла, чтоб вместе, захлебываясь от смеха, кинуться наперегонки.
Это продолжалось только одно мгновение, но в голове Сережи возникла совершенно отчетливая, страшная и горькая для него мысль, что если бы его сейчас спросили, кто из них двоих больше любит Ирину, он побоялся бы ответить по совести.
Выражение напряжения и ожидания внезапной радости медленно сошло с лица Васи, когда он понял, что Ирины тут нет, и заметил две скрипки на столе, развернутую оберточную бумагу и незнакомого человека.
Он дружелюбно улыбнулся Сереже и протянул локтем вперед испачканную руку.
Сережа пожал руку повыше кисти и повторил все, что говорил уже деду относительно посылки.
Девочка принесла к рукомойнику чайник с теплой водой и, погромыхивая от нетерпения медным краником, повторяла:
- Давай, дядя Вася! Тепленькой, тепленькой, умываться давай!
- Ой, погоди, Тонька, - отмахнулся Вася и снова обратился к Сереже. Вы, значит, с парохода? А я еду, с горки видно - пароход стоит, "Некрасов" как будто? И так мне и подумалось, что на этот раз нам что-то будет... - Он все время дружелюбно и вопросительно смотрел на Сережу и наконец спросил: А сама она... Ирина то есть... передать... или записочку какую-нибудь? Нету этого?
Против своего желания Сережа почувствовал вдруг, что записочка действительно обязательно должна была бы быть. Как бы ни относился он к этому Сушкину, а записочку она должна была написать. К своему изумлению, он почувствовал, что ему не хватает сейчас этой записочки, что еще немножко и он, Сережа, просто-напросто покраснеет от того, что нет у него никакой записочки.
- Знаете, - неловко проговорил он. - Так это все второпях получилось, можно сказать случайно. Наверное, она не успела... А так просила большой привет передать всем и, главное, вот посылку.
- За эту скрипку у нас будет большой разговор, - вмешался дед. - Очень большой будет!
- А что, плохая? - рассеянно дотрагиваясь до скрипки и думая о чем-то совсем другом, сказал Вася.
- Красавица! - сказал дед. - Лебедь! Но одобрить никак не могу. Ты скажи, сколько дал? Неужели больше, чем полтораста?
- Вот еще очки примеряйте, - сказал Вася и повернулся опять к Сереже. - Так как же она там живет? Учится?
- Все, по-моему, нормально.
- Ага, вот и программы мои заочные, долгожданные, - стараясь говорить как можно оживленнее, сказал Сушкин. Он разложил их перед собой на столе, поднял брови и сухо повторил: - Вот, значит, и программы. - И отложил их в сторону.
- Что там с программами? - быстро спросил Сережа.
- Нет, все нормально... Наверное, недоразумение вышло. Это прошлогодние, первого курса, которые она мне в прошлом году привозила. Да это не беда, мне из института вышлют.
- Вот очки, я понимаю, - самодовольно говорил в это время дед. - Очки вещь рабочая, необходимая. Да что ты стоишь разговариваешь? Ты беги скорей на пароход, еще повидать успеешь.
Вася быстро, вопросительно посмотрел на Сережу и опять поднял брови:
- Разве она на "Некрасове" сама?
И Сережа почувствовал снова, что еще немножко - и он покраснеет.
- Ну, конечно же. Только работа, знаете. Срочное что-то там у них... Вот меня и попросила.
- На машине моей мы в минуту там будем, - начиная снова волноваться, в нерешительности заговорил Вася. - Поехать, что ли?.. Тоня, у тебя там горячая, ну-ка слей на руки.
Наклонившись над умывальником, он стал умываться. Сначала торопливо, потом все медленней. Потом, не оборачиваясь, спросил:
- А вы на пароходе плаваете или пассажиром?
- Я в порту работаю, на ремонте теплоходов, - угрюмо от неловкости буркнул Сережа. - А сейчас в виде пассажира, что ли...
- Да что ты там размываешься? - в нетерпении понукал дед. - Небось она и так тебе рада будет, хоть и с немытой рожей.
- Ну, еще бы, - сказал Вася и, совсем перестав торопиться, во второй раз начал медленно намыливать лицо. - Знаете что, товарищ, вы меня не дожидайтесь, а то опоздаете еще на пароход. Спасибо за передачу. Вы не ждите, я, пожалуй, не пойду.
- Отчего же не пойти? - сумрачно сказал Сережа. - Вы пойдите.
- Раз она занята, чего же мешаться? Работа.
- Работа... - глядя в сторону, пожал плечами Сережа. - Не такая же все-таки работа. Может, освободилась уже.
- Давай, давай, - торопил дед, сам топчась на месте от нетерпения.
- Дедушка, - тихо сказал Вася, - вы в эти дела не мешайтесь. Это лишнее. Вы не дожидайтесь меня, товарищ, до свидания. - Вася кивнул издали, не отходя от рукомойника, тщательно вытирая каждый палец, делая вид, что руки у него заняты полотенцем.
- Ну, как хотите, - сказал Сережа.
- Да уж так... - подтвердил Вася и вдруг, скомкав полотенце, высвободил руку и протянул ее Сереже.
Проходя через сени, Сережа слышал позади себя приглушенный, отчаянно торопливый шепот деда:
- Вась, а Вась, да что ты, Вася! Ты иди, Вася, с чего это ты вдруг, брат?..
В середине дня, когда солнце припекло так, что в каютах стало душно и даже на палубе в тени почти не осталось прохлады, пароход подошел принять груз с маленькой пристани, где обычно не останавливался.
Местечко было совсем деревенское. Чуть отойти в сторону от пристани и не видишь ничего, кроме зеленого луга, кустов, рассохшихся мосточков, около которых, макая в воду веревку, лениво клюет носом лодка да утки плавают в заливчике.
С парохода молодежь побежала купаться. Парни, отбежав шагов сто, торопливо стаскивали через голову рубахи и с разбегу бултыхались, сверкая белыми спинами, в воду.
Девушки побежали немного подальше, до чащи кустов, и через минуту вышли оттуда, скользя и оступаясь на глинистой прибрежной земле, а на кустах остались светлые пятна наброшенных на ветви платьев.
Сережа, отплыв от берега, обернулся и увидел Ирину. На ней был выгоревший купальный костюм, бывший когда-то синим или голубым, а теперь от солнца сделавшийся почти белым. Она шла, балансируя руками и осторожно ступая босыми ногами по скользкой земле, вступила в воду и засмеялась, передернув плечами от ее первого прохладного прикосновения.
Сережа никогда не видел ее такой красивой и так нарядно одетой, как в этом выгоревшем костюме... Позабыв работать руками, он глубоко окунулся с головой и, глотнув воды, вынырнул на поверхность, отплевываясь. Ирины уже не было на берегу, но он продолжал видеть ее с такой ясностью, как если бы у него в мозгу остался фотографический отпечаток.
Через минуту он увидел, как она плыла, приближаясь к нему, опустив лицо в воду, легко, точно ввинчиваясь в воду своим узким, сильным телом и равномерно быстро работая руками. Она подплыла к нему и, смеясь от удовольствия, схватила его за плечо.
И он вдруг со страхом подумал: "Ведь, в сущности, она совсем еще не понимает, как я ее люблю, не знает, до чего она мне кажется прекрасной, и вот сейчас она это поймет, узнает по моему лицу..."
"Нет, лучше ей и не показывать", - подумал Сережа и крикнул:
- А ну, нырять! - и изо всех сил заработал руками и ногами, уходя все глубже в холодную, сумрачную глубину, точно хотел достать до самого волжского дна...
Вечером, когда палубы почти обезлюдели, Ирина с Сережей, прижавшись друг к другу, стояли у перил, держась за один и тот же столбик, и слушали, как поют соловьи.
- Вот разбушевались, - тихонько сказала Ирина, - прямо из себя выходят соловьишки. - Улыбаясь, она закинула голову вверх, к темному, усыпанному звездами небу и вздохнула. - А ты помнишь, Сережа, как ты меня увидел в самый, самый первый раз?
- Ну еще бы, - разнеженно улыбнулся в ответ Сережа. - Я тебя пригласил пойти вместе в кино, а ты с презрением отказалась.
- Да, - с удовольствием подтвердила Ирина. - Ты два раза приглашал. А после я все ждала, когда ты еще позовешь.
- Неужели тебе хотелось, чтоб я позвал?
- Очень хотелось. Я все ждала, а ты не звал.
- Ты такая гордая была!.. Я больше не смел. Да разве ты пошла бы?
- Нет, не пошла бы. А все-таки мне хотелось, чтоб ты еще позвал.
- Вот разбушевались, - тихонько сказала Ирина, - прямо из себя выходят соловьишки. - Улыбаясь, она закинула голову вверх, к темному, усыпанному звездами небу и вздохнула. - А ты помнишь, Сережа, как ты меня увидел в самый, самый первый раз?
- Ну еще бы, - разнеженно улыбнулся в ответ Сережа. - Я тебя пригласил пойти вместе в кино, а ты с презрением отказалась.
- Да, - с удовольствием подтвердила Ирина. - Ты два раза приглашал. А после я все ждала, когда ты еще позовешь.
- Неужели тебе хотелось, чтоб я позвал?
- Очень хотелось. Я все ждала, а ты не звал.
- Ты такая гордая была!.. Я больше не смел. Да разве ты пошла бы?
- Нет, не пошла бы. А все-таки мне хотелось, чтоб ты еще позвал.
Сережа долго смотрел ей в глаза, потом медленно перевел взгляд на губы, и она это увидела, но не отвернула голову, как обыкновенно, а только слегка отклонилась и, вдруг вспомнив, спросила:
- Да... Ты ведь так толком и не рассказал мне, как там у вас было? Как вы с Васей встретились? Он про меня расспрашивая, наверное, да? Как он?
Сережа почувствовал, что все в нем напрягается, как при приближении большой опасности.
"Что я делаю? Что я делаю?.." - с ужасом думал он, начиная говорить, ужасаясь тому, что скажет, и не в силах не говорить.
- Сушкин парень ничего.
- Он хороший, - согласилась Ирина. - А посылке обрадовался?
- Не знаю, - глухо проговорил Сережа. - Программы оказались не те. Прошлогодние.
Ирина поморщилась:
- Неужели не те? Ну и дура Валька! Я ее попросила сходить в институт. Неужели она первого курса программы достала? А я не посмотрела. Глупость какая.
- Старик тоже расстроился.
- Дедушка? Ну, как он, жив?
Понимая, что каждое слово приближает и увеличивает нависшую над ним опасность неминуемой ссоры с Ириной, смертельно боясь этой ссоры, он снова упрямо и непримиримо сказал:
- Жив. Хотел на пристань выходить встречать. Радовался.
- А тебе, кажется, его очень жаль? - со зловещей ласковостью спросила Ирина, уловив наконец его тон. - Тебе, кажется, и Васю жаль? Зачем же ты меня сам уговаривал, чуть не на коленях просил, чтоб я к нему не ходила?
- Не стоял я на коленях, - угрюмо сказал Сережа. - Мало что я просил... Я ведь не знал ничего... И жалеть мне его нечего, а он парень ничего. Если была у вас дружба, надо с ним было по-товарищески поступить, по-честному... Мало ли что мне это не нравится. Не нравится, а я себя там чуть не подлецом чувствовал. Зачем я к нему полез с посылкой. Хвастать перед ним, что ли?
- Да что ты ко мне привязался с Васей со своим?! - вдруг, краснея от возмущения, крикнула Ирина. - Забыла я этого Васю, не нужен он мне совсем, я ему ничем не обязана...
- Не сердись, ты попробуй спокойно подумать, я не хочу и себя подлецом чувствовать и, главное, не хочу, чтоб ты...
- Какое ты слово сказал? А? - очень тихо переспросила Ирина. - А?..
- Ну не подлецом, это я зря... а все-таки с нечистой совестью... На тебя человек надеялся... а ты, раз он тебе не нужен, даже программы ему верной не могла... Неужели только на свете и есть, что любовь?.. А нет ее так для человека встать утром и то лень... - твердил с отчаянием Сережа, чувствуя, что все уже сказано и что все уже потеряно.
- Все? - совсем затихающим голосом спросила Ирина.
- Не все... я не могу, когда... - чувствуя, что слезы выступают у него на глазах, пробормотал Сережа.
- Нет, все! - с нескрываемой уже ненавистью медленно сказала Ирина. Так вот, знай. Больше ко мне не подходи. Вообразил! Поучения читать... У-у...
Он подумал, что она его ударит, но она не ударила.
Ирина давно уже ушла, а он так и остался стоять на прежнем месте. Перила еще были теплые в том месте, где только что лежала ее рука, и новый соловей ликующе защебетал, зарокотал из темной, пахнувшей душистой сыростью рощи, безвозвратно проплывавшей назад.
На другой день Сережа не заходил в кают-компанию.
Агния подошла к нему на палубе и сказала:
- Надоели вы нам с вашей Ириной. Идите-ка садитесь обедать, не помирать же с голоду.
- Да я обедал, спасибо.
- Где вы обедали?
- В третьем классе, - соврал Сережа.
- В пятом, наверное. Я спрашивала там у девушек. Идите обедать, Ирины сейчас не будет.
Сережа сдался, и в то время как он, понурившись, ел щи в опустевшей кают-компании, так как обеды уже кончились и был перерыв, Агния сидела против него, курила и, сострадательно морщась, рассказывала:
- Всю ночь ревела. Что-нибудь начнешь ей говорить - только огрызается. Что такое у вас? Спрашиваем: обидел? Нет. Ты его обидела? Нет. Поругались на равных правах? Нет. Тьфу ты!..
В Москве Сережа сходил с парохода последним. Ирина стояла у трапа и считала ящики с пустыми пивными бутылками, которые грузчики выносили из кладовой. В руках у нее была тетрадка, и она ставила на ней палочку каждый раз, когда выносили ящик.
- Шесть... Теперь семь... - вслух считала она.
- Давайте попрощаемся. Всего хорошего, - Сережа остановился позади нее и поставил на землю свой маленький чемоданчик.
- Восемь... - сосчитала Ирина. - Прощайте, всего хорошего. - И, снова отвернувшись, быстро проговорила: - Девять, десять, - и поставила палочки.
Сережа, уныло переминаясь, постоял еще немного, дожидаясь, пока не кончат таскать ящики. Наконец грузчики отошли. Сережа сказал:
- Вот как, значит, закончилось наше путешествие. Давайте хоть попрощаемся по-человечески.
- Прощайте... Что же еще говорить? Я все думаю: не пойти ли мне за Васю Сушкина замуж? Так вы растрогали меня вашим рассказом, до того хорошо все объяснили, что я почти убедилась.
- Не выйдете вы за Сушкина, - угрюмо сказал Сережа.
- Почему это вы такую берете на себя смелость? Почему не выйду?
- Потому что незачем вам за Сушкина идти, раз вы его не любите.
- Нет уж, вы меня убедили... Возьму назло и выйду.
- Кому назло?
- А тем, которые воображают, что они очень хорошие... Которые учить других обожают. Возьму и выйду.
Глядя себе под ноги, Сережа тихо сказал:
- Тогда я буду самый несчастный человек.
- Ничего, - сказала Ирина. - Ну, теперь в последний раз: прощайте! - и протянула ему руку.
- Прощайте, - сказал Сережа.
Тогда она топнула ногой, рот у нее скривился в плаксивой гримасе, и она крикнула:
- Ты, я вижу, не веришь, что в последний? А я тебе говорю: в последний! И разговариваем в последний.
- Я верю. Ты уже третий раз говоришь "прощайте", и я каждый раз верю, что в последний. Даже обрывается что-то внутри каждый раз.
- Ой, - вдруг испуганно прошептала Ирина, вглядываясь, - Сережа, ты побледнел даже. Бледный стал... Зачем же ты веришь? Не надо. - Торопливым движением она нежно провела кончиками пальцев по его лицу. - Никогда не верь, если я тебе буду такое говорить. Я не такая уж скверная... Я полюбила тебя очень. Только ты, может быть, думаешь, это... когда мы на табуретке поцеловались... Нет! А знаешь когда? Вот когда в ту ночь я ревела от стыда, что такая я дрянь, а ты... ты боялся мне сказать... ох, как ты тогда боялся сказать, а все-таки сказал... вот когда...
1954