— Зазналась? — жестко спросил Костя.
— Я не зазналась! — смутилась Светка. — Только ведь, я от людей никогда ничего хорошего не видела. Девки все завидуют поголовно, а мужикам только одно надо!
— А родители что? — уточнил Костя, зная, впрочем, ответ…
— Родители — хулители! — огрызнулась разозлившаяся Светка. — Отца я и не знала никогда! А мать на нас с Танькой давно болт забила. Толстый и большой! Она же успешная женщина, бизнес-леди, кресло в Думе купила. «Девочки, вы должны быть примером и не позорить свою мать!», — передразнила она. — Не, без базара, хаты она нам подогнала, бабла у нее было немерено, отслюнявила дочкам по однушке, чтобы глаза не мозолили. Все завидовали. А нам мама нужна, а не хата своя! Пока бабушка живая была — хоть иногда общались… Только это проехали давно, я толком и не помню…
— А тренеры?
— А что тренеры?! Каждый новый начинает с того, что пытается втолковывать, будто для хорошей формы надо обязательно трахаться! С ним, естественно! Мол, иначе на высший уровень не подняться! Еще и удивлялись, когда по яйцам получали! На себя бы посмотрели, уроды! Я не нанималась под каждого старпера ложиться! Ты думаешь, тренерам мы нужны? Им места нужны! Знаешь, сколько в нас химии закачивают? И не знай, закачаешься и по ночам спать не сможешь! А потом девки из спорта уходят: тридцати нет, а уже развалины. Через год растолстеют вдвое, болезней пучок. Если родить сможет — за счастье! На хрена кормить было? Нам же это играть не помогает! А чтобы восстановилась быстрее! И назавтра снова на площадку…
Светка резко замолчала, попыталась сплюнуть сквозь клыки. Не получилось. До смерти вовсю плевалась, а в новом теле — фигушки. То ли слюны у йети меньше, то ли пасть для такого не приспособлена. Неудача разозлила девушку еще больше.
— Короче, не за что людей жалеть. И воевать за них не надо!
Костя молчал. Потом тихо произнес.
— Ну, пойми же, девонька, там наши гибнут…
— Не наши! — коротко бросила Светка. — Люди — не наши! Как ты думаешь, что сделают эти «наши», если нас поймают? Дадут жить спокойно? Как же! В зоопарк засунут!
— Может, и в лабораторию…
— Думаешь, лучше когда разрежут? Посмотреть, что внутри! Ученые — они такие!
— Нет. Не лучше.
— А чего ты тогда? Какое нам до них дело? Пусть сами разбираются! Не хочу!
— Ну, как хочешь. Я не могу стоять в сторонке. И не буду! — Костя отвернулся.
Светка шумно вдохнула воздух и вдруг вцепилась в собеседника обеими руками!
— Не надо! Я тебя прошу, не надо! Нас же всего двое, что мы изменим? Они же стреляют, Костенька! Пулями! Они же тебя убьют, а я одна останусь! У меня никого нет, кроме тебя! Что я одна делать буду?! Я не хочу одна! Здесь же ничего не решается, немцев же американцы победили в сорок пятом, когда на Берлин атомную бомбу сбросили!
Костя резко отстранился.
— С чего ты это взяла?
— Что?
— Глупости эти. Про американцев, про атомную бомбу.
— В школе говорили, на истории. Или в Интернете, не помню, — Светка небрежно отмахнулась. — Немцы дошли до Москвы и Сталинграда, в Ленинграде все умерли от голода, наши сопротивлялись, но немцы сильнее были. А потом американцы высадились во Франции и выиграли войну. — Она уставилась на мужчину. Бледность кожи проступала даже через густую шерсть. — Что с тобой? Я что-то не так сказала? Или всё не так было?
Константин Иванович вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Вот, значит, как. Этому в наших школах учат. Американцы во Франции высадились. А мы так, сбоку припека. Восемьдесят процентов войск противника в лесах белорусских заблудились, наверное… Все ребята, что не дожили — не считаются, не американцы же… Хорошо, раньше не знал, сердце бы не выдержало. Это сейчас, здоровье Грымово и рельсой не прошибешь!
— Всё не так, девонька. Всё было совсем не так…
Он рассказывал. Про двадцать второе июня и ребят с заставы, первый бой и окружение, встречу с детдомом и засаду у оврага, партизанский отряд и первое ранение, госпиталь и подмосковную деревню, танковую атаку под Вязьмой и захват ДОТа у Смоленска, переправу через Буг и уличные бои в Варшаве. Про постоянное чувство голода и тушенку «второй фронт». И про людей. Тех, кто вернулся. И кому было не суждено…
Слов не хватало, никогда не был хорошим рассказчиком, и он начал передавать картинки. Лейтенант Комаров, умирающий от осколков первого снаряда, упавшего точно перед заставой, возможно, первого снаряда во всей войне. Девочка, так смешно называвшая «диду» его, двадцатилетнего мальчишку, успевшего поседеть… Тошка Штейн, поволжский немец, ползущий со связкой гранат навстречу немецкому же танку. Тринадцатилетняя партизанка, «на всякий случай» таскавшая с собой «лимонку» и недрогнувшей рукой выдернувшая кольцо, когда этот случай наступил. Светочка, его Светочка, крохотуля метр с кепкой тащит под обстрелом раненого, здорового тяжеленного мужика. Старик-доцент из народного ополчения, пытающийся разобраться с трехлинейкой, постоянно поправляя очки на веревочке вместо дужек.
Сгоревшие села. Виселицы. Таблички на груди повешенных. Рвы с расстрелянными. Умершие от голода. Убитые. Раненные. Старики… Женщины… Дети…. Белоруссия, Россия, Польша. Германия. Уже завоеванная. Уже поголодавшая и обезлюдевшая. Но еще недавно сытая и довольная жизнью.
И лоснящиеся физиономии американских солдат, воюющих меньше года, еще не объявляющих победителями именно себя, но уже снисходительно угощающих шоколадом и сигаретами из красивых пачек…
А потом замолчал. Совсем. Так и сидели молча. Долго. Уже стемнело.
Бледный свет луны заливал лес, поляну и сидевших плечом к плечу волосатых гигантов.
— Ты думаешь, нам обязательно нужно лезть в войну? — спросила Светка.
— Не нужно, — ответил Константин. — Но я не могу иначе… Это моя война.
— Тогда, получается, и моя, — вздохнула девушка, — куда ж я от тебя денусь…
Глава 3
27 июня 1941 года. БелоруссияВасилек шел по лесу сторожко, внимательно поглядывая по сторонам. Сегодня ему в лесу не нравилось. Как будто завелось что-то новое, незнакомое и опасное. Это в родном-то лесу, где он каждую полянку знает и с барсуками за лапу здоровается! Но что именно не так, хлопец понять не мог. Потому зыркал по сторонам еще внимательнее, больше всего жалея, что не имеет пары-другой дополнительных глаз. Ну хотя бы на затылке можно было и отрастить за все Васильковы двенадцать годков….
Однако неожиданность подкралась спереди. В нескольких метрах по ходу вдруг появилась девчонка. Самая обычная, ровесница Василька. Не старше двенадцати — точно. Может и младше чутка. Светловолосая, толстая коса до пояса, платьице ситцевое. Ничего примечательного. Разве что незнакомая, Василек-то в окрестных весках всех знает. Но может, к кому в гости приехала. С Могилева или даже Минска. А то и с самой Москвы, в прошлом годе к старому Ермолаичу из столицы приезжали: дочка с мужем и детей двое. Но те мелкие совсем. И говорили еще смешно так! Эта постарше будет, но тоже могла загоститься. И не успеть.
Вот только Василек всем нутром ощущал: нечисто что-то с девчонкой. Ежели городская, как она могла подкрасться незаметно? Городских в лесу за пару километров слышно, такой треск стоит. Да и видно издалека, подлесок ходуном ходит. А тут только что не было, и вдруг — нате футе! Стоит! Глазами лупает! Был бы парень, Василек, наверное, в драку полез. Если что-то пугает — его побить надо обязательно, тогда страх пройдет. А поставят друг дружке по паре «фонарей», так то не важно, крепче потом дружить будут! Но не драться же с девчонкой! Да то может и Гаспадар шутит? Вот и блазнится всякое… Оно, в лесу и не такое случается…
— Привет, — сказала неожиданная гостья, — ты кто?
— И ты здаровая будзь, — ответил хлопец, — Василёк я. Артеменок. З Дранниц. А ты хто?
— Светой меня зовут, — вежливо откликнулась девочка. — Я здесь в гостях. Вась, а ты не подскажешь, какое сегодня число? А то я запуталась совсем.
Говорила девчонка непривычно. Вроде, как и похоже на минчан, но как-то не так все равно… Вопрос… Да обычный вопрос, но…
— Дваццаць сёмае з раницы было, — ответил хлопец.
— Июня? — уточнила Лена, как-то по-особому прищуривщись.
Чем дольше длился разговор, тем больше настораживался Василек. Можно дату забыть, но месяц… Однако ответил, секрета в том нет.
— Чэрвеня, то есть, июня — и не удержался, чтобы не съязвить. — Сорак першага года, кали што.
— Спасибо, — тем же странным тоном произнесла девочка, — как раз хотела спросить, — и усмехнулась.
И не поймешь, шутит, нет? Странная девчонка, странные вопросы. И ощущения нехорошие. В голове у хлопчика словно кто-то большой и пушистый начал перекладывать с место на место мысли… А девчонка вдруг посерьезнела и переспросила:
— Из Дранниц?
— Ну ды, — ответил, а самого мороз аж по кишкам продрал, то ли от взгляда ее, то ли вообще непонятно с какого перепугу.
— Домой беги. Что хочешь делай, хоть в набат бей, хоть дуром ори, а людей в лес уведи. Чтобы через пять часов никого там не было.
— З чаго гэта?
— Сожгут немцы Дранницы. Сегодня сожгут. Вечером. Приедут на машинах и сожгут веску. Вместе с людьми. Придумай, чтобы тебе поверили. — и взглядом насквозь прожигает, будто читает Васильковы мысли до самого дна…
— А ты адкуль ведаешь? — Василек вдруг понял, что верит странной девчонке.
— Я всё ведаю.
— Ты хто?!
— Неважно. Скажешь, берегиню встретил. И еще, чтобы в лес уходили. Лес — он не выдаст…
И исчезла. Только что стояла — и нет ее. И ни один листик не дрожит. Хлопец потряс головой, пытаясь вправить мозги на место, развернулся и помчался через лес. Бежал быстро, словно по пятам волки неслись. Правду сказала странная девчонка, или нет — то пусть дед разбирается. Он в деревне за старшака. Может и не поверят, но предупредить надо. Да и дед-то, как раз, поверит…
* * *Светка проводила взглядом стремглав убегающего пацана и повернулась к Косте, неожиданно появившемуся рядом.
— Вот! Какие мы с тобой молодцы! Целую деревню одним разговором спасли.
— Думаешь, уйдут? — усмехнулся тот.
— Конечно! Не будут же смерти ждать! — убежденно ответила Светка.
— Смерти ждать не будут. Просто не поверят. Сама прикинь: прибегает из леса мальчишка и кричит, что ему добрый лесной дух по секрету сказал: мол, тикайте, немцы вечером нас сжигать приедут. Ты бы поверила?
Светка задумалась. Пожалуй, вряд ли. Не бывает же так.
— И как? В самом деле сожгут?
— Мы туда двадцать восьмого вышли. На следующий день, получается. Еще головешки дотлевали. Согнали жителей в какой-то сарай и подпалили. Ну и дома тоже. Акция устрашения…
— И что делать? Может, пойти еще раз предупредить?
— Думаешь, с нами разговаривать будут? Уважат больших волосатых? Местные — люди решительные, за топоры да берданки схватятся.
— Глаза отведем! — тут же предложила девушка. — У нас же получается!
— Всей деревне? С пацаном еле справились… И всё равно не поверят. Такое в голове не укладывается. А у деревенских — особенно. Не хочу про них говорить плохо, но они в каждом чихе подвох ищут. А когда находят — то сопли до полу уже. Я же тут два года служил, потом партизанил — насмотрелся!.
— Кстати, почему иллюзию так тяжело держать было? На корабле же получалось совсем легко!
Теперь задумался Костя.
— Не уверен, но… Здесь люди сильные. Не надеются ни на судьбу, ни на бога. Только на себя рассчитывают. Дело делают. А там — так, трепачи. Я так думаю…
— Угу. И в драке они посильнее космических будут?
— Морально — да. Физически — скорее наоборот. У тех костюмы боевые имелись. И роботы с лазерами.
Нежное женское личико озарилась клыкастой ухмылкой.
— Так давай сходим да объясним немцам, что они не правы. И чтобы никто не ушел обиженным. А лучше чтобы просто никто не ушел.
— Говоришь, ничего не читала, — удивился Костя, — а Стругацких цитируешь.
— Я их слушала, — и рассмеялась, увидев удивление на лице напарника. — Аудиокниги. Я много слушала, куда интереснее, чем тупой музон по плееру гонять. Так пойдем немцев бить?
Константин не знал, что и ответить на такое предложение. Вдвоем, без оружия, лезть на роту немцев… Ну пусть не роту, а пару отделений… Но двадцать рыл тоже немало. Да, сильные. Да, быстрые. Но не быстрее пули. И не сильнее пулеметной очереди. Глаза не то что взводу, отделению не отведешь. На неожиданности можно сыграть, но это только отсрочка. У противника подавляющее преимущество. А когда справятся с йети, деревню ожидает тот же конец, что и в прошлый раз… Только еще более мучительный, потому как без потерь при любом раскладе не обойдутся.
Костя оскалился. Будут потери. Обязательно!
Было бы хоть какое-то оружие! Обидно, в захоронке три бластера, а толку… Не подходят они для лап йети, категорически не подходят… И что, отдать Дранницы на растерзание? Ну уж нет! Болт вам в рот, суки гребанные, а не деревню!
— Пойдем. Только с умом. Сейчас прикинем, что и как….
План придумывался на ходу. И довольно неплохо. Косте даже начало казаться, что шансы на успех не так уж малы. Раздухарившаяся Светка и вовсе была уверена в победе с разгромным счетом. Ей предстоящее мероприятие казалось чем-то средним между развлечением и очередным матчем. А потому по окончании планирования девушка заявила, что надо потренироваться, и умчалась на ближайшую поляну. Носилась, вытаптывая бедную траву, пока Константин пытался сообразить, что именно из имеющегося снаряжения может пригодиться в будущей схватке.
Получалось, что ничего. Барахла набрали немерено, а воевать нечем. В итоге, он дал волю Грыму, и тот обрадованно соорудил две внушающие уважение дубины, вырвав с корнем пару молодых деревьев. Всё не с пустыми руками идти…
* * *Рядового Андерса Вульфа снедало необъяснимое желание. Оно возникло на въезде в эту зачуханную русскую деревню и не отпускало ни на минуту. Никогда Вульф не замечал за собой таких пагубных наклонностей, недостойных истинного арийца и позорящих белую расу. Впрочем, скорее всего, желание обуславливалось не внезапно проснувшимися отклонениями в психике Вульфа, а его отношением к гефрайтеру Мюллеру. Ну не любил рядовой своего командира отделения.
Конечно, неестественные позывы безжалостно давились. Сперва получалось неплохо. Но чем дальше продвигалось дело, тем больше чесались руки. Когда оба отделения выгрузились из раздолбанного «Блица», взаимное расположение шютце и гефрайтера оказалось на редкость соблазнительным.
Солдаты стояли, брезгливо рассматривая нищие домишки. Они ждали, пока лейтенант Нойнер через заикающегося и сильно потеющего зондерфюрера-переводчика из прибалтов объяснит местному старосте, что все жители должны собраться на центральной площади деревни. Но выживший из ума старый пенек никак не мог понять, что от него требуется. Герр лейтенант давно бы пристрелил унтерменша… Но, если дать выход злости раньше времени, то придется местное население вылавливать по грязным домикам и окрестным буреломам. А развлечения в таком духе в планы Нойнера не входили. И времени жаль, и без сопротивления не обойтись.
Тем не менее, лейтенант не сдержался и хлестнул старика стеком по лицу. И приказал для острастки пристрелить притащенного из ближайшего двора мальчишку.
Вот тут-то увлекшийся намечающим зрелищем Шульц и упустил из вида собственные конечности. Воспользовавшись неожиданной свободой, правая рука протянулась вперед и ущипнула ненавистного гефрайтера за задницу. Хорошо ущипнула. С доворотом, чтобы оставить замечательнейший кровоподтек…
От неожиданности Мюллер подскочил на полметра вверх, заверещав, как свинья, когда ее режут, развернулся и что было сил врезал Шульцу по роже. Рядовой, будучи побольше и посильнее оппонента, не остался в долгу, и через считанные секунды солдаты катались по земле, ожесточенно мутузя друг друга. Пытавшиеся разнять сцепившихся, оказались немедленно вовлеченными в потасовку: и Шульц, и Мюллер щедро раздавали удары направо и налево.
Если бы в дальнейшем фельдкомендатура решила провести расследование данного эпизода, то ни один из участников безобразной драки не смог бы внятно объяснить свои действия, настолько они противоречили всему, что вбивалось в солдат всей предшествующей подготовкой. Но дожить до расследования и неизбежного в таких случаях «пятисотого батальона» драчунам было не суждено…
Драка начала набирать обороты, вовлекая в свою орбиту одного солдата за другим…
Безразличный ко всему происходящему, рядовой Бирнбахер, выполняя приказ лейтенанта, поднял винтовку и направил на мальчишку…
В воздухе что-то свистнуло, и стрелок, выронив оружие, повалился навзничь. В голове рядового торчал ярко красный цилиндр, с диаметром днища около семи сантиметров. Странный предмет вошел Бирнбахеру в левый висок и вышел из правого. Из переднего, заостренного, конца прямо в рот лейтенанту ударила пенная струя какой-то жидкости. «Это не пиво», — успел подумать герр Нойнер прежде, чем полуметровая дубовая колода смахнула ему голову….
* * *План полетел к чертям собачим почти с самого начала. В Драницы просочились незамеченными. Это оказалось на удивление простым делом. Часть людей всё же из деревни вывели. То ли мальчишка имел неплохой авторитет, то ли берегинь по старинке уважали, а может, хитрые селяне решили припрятать на всякий случай скот, а заодно девок и детей… Кто тех Лесных знает? Вдруг и правда, если не немец, так еще какая пакость в гости пожалует?
Ушли, конечно, не все, но народу заметно поубавилось. Да и оставшиеся, сидели по хатам, не высовывая носа. В итоге, оба йети легко добрались почти до самого сельсовета. И скрытно устроились в пустом дворе метрах в двухстах от остановившегося немецкого грузовика. Огромная поленница напиленных, но еще не колотых чурбаков, надежно скрывала мохнатых диверсантов, не мешая обзору.