Коваль стоял как вкопанный, ни один мускул на лице не дрогнул.
"Подведите его ко мне, - прогундосил Сифон, разваливаясь в каком-то старом, обитом кожей кресле, - он плохо слышит".
Двое бандитов, хихикая, подскочили к Ковалю и подтолкнули ближе к столу.
"Слушай, Сифон, - спокойно произнес Коваль, - тебе уже недолго осталось жить и людей мордовать, и не думай, что спасешься... За мою голову свою шкуру отдашь".
"Я попросил тебя снять фуражку, - кривляясь, просительным тоном заканючил атаман. - Сделай одолжение... Ах да, у тебя руки связаны. Развяжите!"
Один из бандитов чиркнул по веревке острой финкой.
"А теперь прочистите ему уши, братцы", - с теми же просительными, жалостливыми интонациями в голосе обратился Сифон к своим приспешникам.
Сильный удар в голову чуть не сбил Коваля с ног. Упала фуражка. Он наклонился, поднял ее, рукавом кителя стряхнул пыль с загрязненного верха и снова надел. Он должен выстоять, выстоять любой ценой! Шесть вооруженных бандитов, на чьей совести не одно убийство, - что он мог с ними сделать?!
Сифон встал, вышел из-за стола и приблизился к Ковалю. Он был намного ниже ростом молодого лейтенанта.
"Ах ты, сявка! - прошипел бандит и, став на цыпочки, плюнул в лицо Коваля. - Получай мою заразную блямбу!" - крикнул Сифон и отскочил на безопасное расстояние.
Коваль вытер рукавом лицо. Выстоять, выстоять, выстоять!.. Не сорваться!.. Голова кружилась. Сердце сжимала такая тупая боль, какой раньше никогда не знал.
Сифон вернулся к столу, взял пистолет, вытащил обойму с патронами и бросил его к ногам Коваля.
"Бери и убирайся прочь! И не попадайся больше на глаза!"
Коваль повернулся и медленно двинулся к двери, каждую секунду ожидая удара ножом в спину.
Он не побежал. Лишь боль, горькая, ни с чем не сравнимая боль, охватила уже, казалось, не только сердце, а и руки, ноги, голову...
"И не вздумай меня искать со своими мусорами. Вторично так легко не отделаешься!" - бросил вдогонку Сифон.
Коваль не понимал, почему вдруг бандит отпустил его. Испугался еще одного "мокрого" дела? Нет, у него столько убийств, что одним больше, одним меньше уже не имело никакого значения. Испугался, что милиция, узнав об убийстве сотрудника, начнет его разыскивать еще старательней? Нет, он и так находился уже на краю гибели - был окружен, словно волк в загоне. Чем-то понравился ему молодой инспектор милиции? Тоже нет. В чем же дело? Ведь знает, что он, Коваль, сразу бросится в райотдел за помощью. А может, они хотят привлечь все внимание милиции к этому дому, чтобы беспрепятственно совершить грабеж тем временем в другом месте?..
Той же ночью Коваль убедился, что его размышления имели основания: банда Сифона пыталась ограбить сберкассу в другом конце города...
...Вскоре подполковник поднялся на гору, миновал студенческое общежитие. Прохладный ветерок с Днепра подул в его разгоряченное лицо. Наконец около старого четырехэтажного дома, расположенного на площади - в нем помещалось Управление внутренних дел, суд и другие административные учреждения города - у Коваля все четче стали определяться вопросы, на которые он пока еще не находил ответа.
Почему Джейн так упрямо не хотела писать заявление? Почему отказалась ехать на экспертизу? Конечно, следы насилия можно установить и завтра. Они не исчезнут за одну ночь.
Но почему?
Пожалела в последнюю минуту этого красавчика? Жалеть негодяя, преступника?! Если бы его пожалел он, Коваль, это еще можно понять. Но Джейн... Ее жалость кажется странной.
Дмитрий Иванович пошел медленнее. Задумался о психологии девушки из чужого мира, которая привыкла к легкой жизни, привыкла удовлетворять все свои прихоти.
Подполковник перенесся мысленно в далекий Лондон - он представлял его только по книгам и кинофильмам - и словно увидел там Джейн, которая прогуливается вместе со своим женихом Генри в зеленом благоустроенном парке, каких так много в английской столице. Генри представился ему худощавым англичанином в добротном костюме, с лакированной тростью в руке. Лицо продолговатое, немного бледное, серые глаза уверенно осматривают встречных, нос с горбинкой и ямочка на подбородке подчеркивают твердость характера. Джейн рядом с ним похожа на розовую куколку. Такой, подумал Коваль, действительно не будет долго ждать невесту. Потом Дмитрий Иванович прошелся вместе с ними в магазин к ювелиру, где Генри купил Джейн украшения, - он видел на шее у девушки колье - подарок жениха.
Подполковник привык изучать всех людей, так или иначе связанных с расследуемым им событием. Не только самих людей, а и среду, в которой они живут, их связи... Однако в случае с Томсонами он был лишен такой возможности, и это усложняло расследование. Правда, к главному событию, которым он занимался, сын туманного Альбиона Генри никакого отношения не имел... Вот только эта беда с Джейн! Кажется, преступление Струця отодвинет на второй план отравление Залищука...
"Нет, такая, как Джейн, не сможет во имя какой-то абстрактной жалости простить преступнику, растоптавшему ее честь... В таком случае почему же она отказалась писать... Мы толком и не знаем, в чем преступление лейтенанта. Изнасилование? Или только попытка? Нападение с преступной целью?.. Ни одно, ни другое еще не установлено. Даже потерпевшая не говорит прямо об этом... Допустим, что ей неудобно было о таком рассказывать мне, естественная девичья стыдливость. Но ведь и заявления не захотела написать..."
С такими противоречивыми мыслями Дмитрий Иванович подошел к подъезду Управления внутренних дел. Заметив его, часовой у входа козырнул. Подполковник механически поднес руку к голове и, вспомнив, что не в форме, опустил. Остановился. Несколько секунд постоял так, лицом к лицу с часовым, и вдруг вместо того, чтобы подняться по ступенькам и войти в здание, направился через дорогу в небольшой скверик, который находился между Управлением и жилыми домами. Сел там на массивную каменную скамью и задумался.
"Действительно, очень странно... Наверное, я погорячился, - упрекнул себя Коваль. - Меня так ошеломила эта история с лейтенантом. Погорячился и забыл об элементарных вещах. Все же не откладывая нужно было установить: "А был ли Иван Иванович?" - Подполковнику припомнилась пьеса Назыма Хикмета под таким названием. - Установить наличие преступления и допросить лейтенанта... В этот раз я сделаю иначе. Сначала поговорю со Струцем, а потом займусь экспертизами. Во-первых, он еще, естественно, не обвиняемый и, во-вторых, никто пока не лишил его звания лейтенанта милиции. Но не сейчас же, уже позднее время... Потерплю до утра, когда Струць появится в райотделе. Лейтенант никуда не исчезнет, и применять к нему такую предупредительную меру, как задержание, нет нужды..."
Коваль поднялся со скамьи и направился к остановке троллейбуса. Вокруг гасли фонари. Будто возвращая ночи ее естественные контуры и краски, вырисовался в небе полный месяц и залил землю бледным светом.
Заснуть этой ночью Коваль долго не мог.
Чтобы не мешать Ружене, взял подушку и отправился в свой кабинет, где по старой холостяцкой привычке улегся на диван...
7
Перед Ковалем сидела женщина в коротком вылинявшем платье, едва прикрывавшем колени. Сначала сухо, а потом, разговорившись, уже более живо отвечала на вопросы.
Мысль о том, что девушка хочет броситься под поезд, появилась у нее, стрелочницы, когда увидела, как та, взлохмаченная, расхристанная, нервно ходила вдоль насыпи.
- Вы можете указать время? - спросил Коваль, записывая ее слова.
- А как же! - обрадовалась стрелочница подвернувшемуся случаю помочь милиции. - Пять минут десятого, двадцать один ноль пять, ну в крайнем случае ноль шесть.
- Вы так точно заметили время?
- А как же! В двадцать один тринадцать проходит электричка. И девушка, вероятно, собиралась броситься под нее.
- Она знала расписание электричек на вашем участке?
- Конечно нет. Это я сама так соображаю. Миновав незнакомку, я сделала еще несколько шагов и оглянулась. Оглянулась и она. Это мне не понравилось. И с этого момента я не спускала с нее глаз. Двинулась следом на некотором расстоянии, потом спряталась за деревом. Девушка села на насыпь и, плача, стала поправлять на себе одежду.
- Еще было видно?
- А как же! Смеркалось. Но рассмотреть можно было... Поняв, что я за ней слежу, девушка накричала на меня. Я догадалась, что она иностранка, так как путала наши слова с какими-то непонятными. Не обращая внимания на ругань, я подошла и стала ее утешать. В ответ девушка вдруг расхохоталась как ненормальная. А когда донесся шум электрички, вскрикнула и бросилась вниз по насыпи. - Женщина вздохнула и на секунду умолкла. - По шуму вагонов я поняла, что электричка вот-вот появится из-за поворота. Тогда и я сбежала на полотно, чтобы сигналами остановить ее, потому что та дуреха уже была на рельсах. Машинист меня заметил, тормознул, аж рельсы заскрипели. Несчастье случилось бы, если бы я не оттолкнула ее в сторону. Машинист все время давал гудки, но мы уже были не на полотне, и электричка миновала нас. Пока электричка приближалась, девушка вырывалась из моих рук. - Женщина потерла левое плечо. - До сих пор болит, так она меня ударила! А потом, когда электричка прошла и я ее отпустила, побежала по направлению к городу... Какой-то сукин сын довел девку до беды и удрал...
- Как вы узнали об этом?
- Она же через несколько минут возвратилась к моей будке: или снова надумала под поезд, или, может, заблудилась, потому что стемнело. Я ее на путях и встретила.
- Одну?
- А как же! Одну. Привела на пост, дала воды, отряхнула с нее пыль и землю.
- Как вы узнали, что "какой-то сукин сын довел девку до беды и удрал"? - Коваль специально повторил дословно выражение стрелочницы.
- А она сама рассказала.
- Вы ее расспрашивали?
- Нет. Она сначала ничего не говорила. Но когда я хотела позвонить в милицию, чтобы за ней приехали, стала умолять отпустить ее к матери в гостиницу. Сказала, что она из Англии и что у нее будут крупные неприятности, если в эту историю вмешается милиция. Она тогда долго не сможет вернуться домой, где ее ждет жених. И еще сказала, что у нее больная мать, которой врачи запретили волноваться. Я была очень сердита. И не только потому, что, бросившись под поезд возле моего поста, она и мне причинила бы большие неприятности. Меня возмутило и другое: молодая красивая девушка и не дорожит жизнью! Но она так просила пожалеть ее, пожалеть мать, так просила! И в конце концов я уступила.
Раздался гудок дистанционного телефона. Женщина поднялась с табурета, взяла трубку, взглянула на часы.
- Пост номер восемь слушает... Пятьсот семнадцатый проходит... повторила она слова диспетчера. - Сейчас поезд, - объяснила Ковалю, беря в руки сигнальные флажки.
Подполковник тоже поднялся. Из-за поворота показалась красная грудь электровоза. Рельсы тянулись внизу, между холмами, словно в каньоне, и Коваль подумал: если бы не стрелочница, Джейн, скатившись на рельсы, непременно погибла бы.
Женщина, свернув желтый флажок, возвратилась в помещение. Подполковник вошел следом за ней. Она устало опустилась на скамью, сняла оранжевую куртку. И, видимо, все еще находясь под впечатлением воспоминаний, сама, не ожидая вопросов Коваля, продолжила рассказ:
- Когда она сказала, что ее то ли изнасиловали, то ли хотели изнасиловать, я накричала на нее: "Скажешь правду и дашь слово, что больше не будешь делать глупостей, отпущу домой". Знаете, мне вообще-то не очень хотелось впутываться в эту историю. Пойдут всякие вызовы, расспросы, не один день потеряешь, а у меня семья, дети, муж больной, своей беды по горло... Да вот не удалось... Девушка снова начала плакать, клясться, что не бросится под поезд, хотя ее оскорбили. Она, мол, и не собиралась бросаться, просто убегала от какого-то нахала... и решила попугать его.
- Вы его видели, этого "нахала"?
- Нет, может, он где-то в кустах прятался, но я не видела.
Эти слова успокоили Коваля.
- Набросила ей на плечи свой ватник, так трясло глупую, словно в лихорадке. Тем временем совсем стемнело. А тут пришла моя напарница Надя, и я попросила ее остаться за меня, потому что боялась отпустить девушку одну.
- Так что же все-таки с ней произошло? - словно сам себя спросил Коваль.
- Что произошло? - повторила его слова стрелочница. - Знаете, товарищ подполковник, она мне говорила как-то туманно, но я все поняла, как бы сказать, сердцем. Оскорбил ее тот баламут. А как же! Сначала пригласил погулять. Она понимает по-украински, хотя выросла в Англии. А он будто бы английский учит и хотел с ней по-ихнему поговорить... А потом... Какие там разговоры! Набросился на нее!..
Женщина умолкла и опустила глаза.
- Значит, набросился?
- А как же!
- Ну и что же?
- Что? - стрелочница снова опустила глаза. - Дальше ничего не знаю... Да оно и так понятно, товарищ подполковник. Чего еще, если девка под поезд бросается. Не верю, что она кого-то там пугала. Это ей стыдно было признаться. От простого поцелуя еще никто на рельсы не ложился.
- А не от простого? - Коваль слегка улыбнулся и этим смутил женщину. - Итак, ничего конкретного о самом происшествии вы не знаете. Сами ничего не видели... Ну, а кто же этот кавалер? - спросил опять Коваль будто самого себя.
Стрелочницу, очевидно, не только удивил, но и задел спокойный, даже с нотками удовлетворения тон Коваля.
- Какой кавалер?! - выкрикнула она гневно. - Бандит, а не кавалер! А как же!
- Чтобы судить, нужно знать; чтобы осудить, нужно поймать, - ответил все так же спокойно Коваль. - А чтобы поймать, нужны приметы. Девушка не говорила, кто он, где работает, как его звать?
Женщина покачала головой:
- Нет, не сказала... Да неужели вы, милиция, не найдете? Говорят, что и таких находите, которые кто знает где прячутся.
- Только с помощью людей, - заметил подполковник.
- А вы у нее спросите. Почему же она вам не рассказала?
Коваль не успел ответить. Снова прозвучал густой низкий звонок дистанционного телефона, и женщина схватила трубку. На подходе был новый состав.
Коваль уже знал, что Джейн не хочет предавать большой огласке имя своего обидчика. Выходит, только троим - самой Джейн, миссис Томсон и ему, Ковалю, - известно, что это был лейтенант Струць. Но почему Джейн скрывает, что, собственно, произошло у нее с лейтенантом? Если Струць так тяжко ее обидел, что решила броситься даже под поезд, то какое для нее имеет значение, узнает об этом милиция или не узнает? В таком случае она сама должна бы отложить отъезд и свадьбу... Да, здесь как-то не сходятся у нее концы с концами...
Когда стрелочница вернулась в будку и положила свои флажки, Коваль снова спросил:
- Значит, никаких примет не назвала?
- Этого мерзавца?.. Нет. Спросила ее, как она отважилась с незнакомым парнем идти под вечер в лес. Дурочка, говорит, поверила, что он хороший. Какой-то начальник...
- Умгу, - промычал Коваль. Впрочем, подумал, в глазах Джейн и лейтенант мог показаться начальником. - Ну, а дальше? Как вы попали в гостиницу?
- Дальше? - медленно произнесла, словно собиралась с мыслями, женщина. - Я вышла с ней на дорогу, остановила такси и отвезла ее к матери. А как же! Она всю дорогу дрожала, даже под ватником.
- А как ее зовут, эту девушку?
Женщина молчала.
- Забыли?
- Да нет, - растерянно ответила. - Она не назвалась. А я не спросила. Не до этого было.
- Хорошо. - Коваль встал. - Теперь пойдемте к месту происшествия.
Он попросил стрелочницу показать, где бросилась на рельсы Джейн, где находилась в это время электричка. Потом снял часы - старенький "Луч", дал женщине, а сам, поддерживаясь на руках, опустился на рельсы и попросил засечь, за сколько секунд он поднимется и отбежит от путей...
8
Как ни ждал сегодня Дмитрий Иванович появления лейтенанта Струця, как ни готовился к встрече с ним, но, когда тот открыл дверь, весь напрягся.
- Здравия желаю, товарищ подполковник! - бодро приветствовал его инспектор.
Не поднимая головы от бумаг на столе, за которым сидел, Коваль пробурчал в ответ что-то неразборчивое.
Лейтенанта не смутил холодный прием. Начальство, иронически подумал он, как и все люди, тоже имеет право на плохое настроение. Впрочем, люди такого возраста все сварливые, он убедился в этом, наблюдая за своим отцом, полковником в отставке, - а теперь вот и Коваль уверенно приближается к критическому этапу и полковничьему званию. И тут же с удовлетворением отметил, что ему, лейтенанту, до этого возраста, как и до высокого звания, еще очень далеко. На его устах появилась довольная улыбка.
Очевидно, эта улыбка и была последней каплей, переполнившей чашу терпения Коваля.
- Я с самого утра побывал у Крапивцева... - начал Струць.
Подполковник жестом оборвал его, поднялся из-за стола и, как всегда, когда волновался, стал мерить шагами комнату. Струця, который удивленно следил за ним, он будто не замечал.
Так прошло несколько минут. Вдруг Коваль резко остановился и внимательно посмотрел на лейтенанта, словно впервые увидел: черные туфли, брюки с тоненьким красным кантом, форменная серо-голубая рубашка, молодое, теперь уже растерянное лицо, карие глаза и чертова девичья родинка над губой...
- Вы лучше расскажите, что делали вчера вечером!
Коваль, пожалуй, впервые в жизни повысил голос на подчиненного. Кто-то открыл дверь в кабинет и тут же закрыл.
- Дмитрий Иванович... товарищ подполковник... - Струць не понимал, почему вдруг налетела такая гроза. На лице его была уже не только растерянность, но появился и страх за Коваля, которого он успел узнать как человека выдержанного. - Товарищ подполковник, я ничего не понимаю. - И внезапно лейтенанта охватила злость. Какое имеет право Коваль кричать на него, офицера, как на мальчишку?! - Почему вы кричите на меня?!
Подполковник взглянул в лицо Струця и осекся. Через несколько секунд, овладев собой, спросил:
- Так где вы были вчера вечером, лейтенант? С кем? Что делали?
- Объясните, пожалуйста, товарищ подполковник, что случилось? твердым голосом произнес Струць.
Коваль видел, как возмущение все больше охватывало молодого офицера.
- Я жду вашего ответа, лейтенант. Что вы делали вчера вечером?
- У меня было свободное от службы время...