Объятый ужасом, Илан отступил на два шага, почувствовал внезапную боль, потом что-то холодное потекло по его спине, он заорал, обернулся и увидел расплывающийся силуэт с пустым шприцем.
Зрение у него мутилось, комната начала вращаться, мир опрокидывался, но он успел увидеть, что нападавший одет в оранжевый комбинезон, а на голове у него холщовый мешок с прорезями для глаз. Точно такой же он нашел в белом пакете.
Илан протянул руку в тщетной попытке сорвать мешок и увидеть лицо негодяя, но не успел – ноги стали ватными, и он рухнул на кучу одежды мертвецов.
Шприц упал и разбился, на пол вытекла капля маслянистой жидкости.
Потом наступила темнота.
45
Кошмар вернулся.
Илан вынырнул из небытия и сразу понял, что снова будет страдать. Из-за ремней на запястьях и лодыжках. Ему заткнули рот скомканной грязной тряпкой и заклеили медицинским пластырем. Звуки, которые он пытался издавать, напоминали невнятное бурчание.
Илану казалось, что он смотрит в калейдоскоп: все вокруг было расплывчатым, неопределенным. Цвета сливались, прямые углы превращались в изгибы, формы искривлялись, но он догадался, что находится в кабинете дантиста, сидит, пристегнутый к зубоврачебному креслу. Глаза ослепила лампа на гибком штативе-шланге.
Кто-то ее зажег.
Илан представил себе худшее: бормашина касается коренных зубов, кроша эмаль, бур ищет нервы. Нет боли хуже зубной. Он хочет отвернуться, но ремень на лбу удерживает голову в неподвижном положении. Он пытается кричать и чувствует в глотке отвратительный вкус какого-то препарата. Рвотный позыв быстро проходит.
Господи, как же кружится голова…
Когда Илан открыл глаза, в поле его зрения появилось и сразу исчезло размытое лицо в хирургической маске. Он услышал характерный сигнал электрокардиографа. Чье-то сердце билось медленно – его сердце.
Зачем его подключили к мониторам? Хотят посмотреть, как долго он сможет выносить пытки? Решили убивать его не торопясь?
Вокруг зазвучали голоса. Мужчины и женщины что-то обсуждали. Илан не мог разобрать ни слова, но не сомневался, что некоторые из этих голосов уже слышал у себя в голове. Именно они пытались свести его с ума.
Кто-то зашептал ему в ухо:
– Вы знаете, чего мы хотим.
Голос – мужской, низкий, спокойный.
– Мы надеемся, что вы будете сотрудничать и сообщите нам недостающие элементы. Вы ведь понимаете, что я имею в виду, господин Дедиссет?
Моки… Он мертв… – подумал Илан. – Его закололи отверткой. А теперь они примутся за меня. Начнут пытать и…
– Сейчас вы сконцентрируетесь и будете слушать мой голос. Только мой голос – все остальное не существует.
Голос нашептывал фразы Илану на ухо, и ему показалось, что он падает в бездну. Мозг, затуманенный введенным препаратом, был готов отключиться.
И тогда включилось внутреннее зрение. В зияющем провале сознания Илан переместился в большую темную комнату. Его тело плыло навстречу яркому теплому свету, а перед мысленным взором возникали образы. Потом появились звуки и запахи.
Дальние уголки подсознания вытолкнули на поверхность воспоминания.
Илан увидел себя и родителей на лужайке незнакомого парка. Они на пикнике, сидят за деревянным столиком. Два мальчика и девочка, ровесники Илана, катаются на калитке-турникете. Это происходит летом, небо ослепительно-голубое, хотя рядом, на краю парка, стоит завод – из его трубы поднимается черный дым. Мимо идут люди в яркой одежде. Мать Илана достает сэндвичи из желто-белой сумки-холодильника, отец сидит на траве и что-то рисует в тетради, той самой, с картой сокровищ. Илан подходит, чтобы посмотреть, но отец захлопывает тетрадь.
– Я не успел увидеть.
Илан услышал свой голос. Глотнул свежего воздуха – ему вынули кляп, но не смог ни шевельнуться, ни открыть глаза. Голос снова зазвучал у него в голове, тихий и спокойный. Он вел Илана вперед, открывал неведомые двери.
Я все осознаю. Как они это делают?
Илан не сопротивлялся, он хотел понять и не мог бороться с чужим присутствием в собственном мозгу, потом почувствовал тепло, и краски на мысленном экране стали складываться в изображения.
Другая картинка из его жизни. Он сидит по-турецки на кровати, с карандашом в руке и тетрадью отца на коленях. На сей раз загадочный, сделанный тушью разных цветов рисунок ясно различим: горный пейзаж, озеро, радуга нескольких оттенков голубого и синего, остров на водной глади. Мозг Илана во всех подробностях восстанавливает множество деталей.
Илан из воспоминания держал перед собой листок, на котором мелкими буковками записал информацию.
Другой Илан, тот, что был пристегнут к креслу дантиста, по просьбе присутствующих описал эту сцену вслух.
– Очень хорошо, – произнес голос. – А теперь вы должны наклониться, Илан, и точно пересказать мне то, что написали на том листке.
Голос изменился, стал мягким, даже нежным. Он принадлежал женщине, Илан уже слышал его в моменты кризисов. Он произнес – против воли, слыша себя словно бы со стороны:
– Я написал: Здесь царит Хаос, но на вершине ты обретешь равновесие. Там ты найдешь все ответы.
– Эта фраза расположена над рисунком. Очень хорошо. Что дальше?
– Я обвел слово «Здесь» и написал: Хаос предполагает, что цифры расположены в беспорядке. Заглавная буква в слове «Хаос» очень важна, в такого рода загадках она часто указывает на то, что необходимо брать первые буквы отдельных слов. Ниже я добавил: H 580, Н 485, Н 490, Н 600, Н 470.
– Вы уверены, что записали их именно в таком порядке? Перечитайте еще раз и не торопитесь, Илан.
– H 580, Н 485, Н 490, Н 600, Н 470.
– Великолепно. Больше на листке ничего не написано?
– Написано – «Это очевидно», с восклицательным знаком. Еще есть стрелка, указывающая, что на обороте тоже есть текст.
– Можете перевернуть листок?
– Наверное. Но…
– Что такое?
Илан сидел с закрытыми глазами, ремни давили на запястья, не давая шевельнуться, а другой Илан – у него в голове – выронил листок и огляделся. Он – воображаемый – встал и начал осматривать комнату, в которой находился.
Илан озвучил ощущения «себя прошлого»:
– Это мой компьютер, моя кровать, мои вещи, а вот комната, кажется, не моя.
– Конечно ваша. Забудьте о комнате, лучше скажите, что написано на обороте.
Илан мысленно подошел к окну. Он был на втором этаже, смотрел на улицу, по обеим сторонам которой стояли домики с выцветшими фасадами. Чуть дальше находился большой завод с высоченной трубой и бесконечно длинными конвейерами. В предыдущей мысленной картине Илан видел этот же завод из парка. Назывался он «Кристом», и его логотипом был лебедь.
– Кристом… Кристом… – вслух повторял Илан. – Это завод… И он находится напротив моего дома.
– Ваше воспоминание не совсем реально, можете о нем забыть. Завод не существует, он плод вашего воображения. Реален только лист бумаги, лежащий на кровати. Мне нужно знать, что вы написали на оборотной стороне.
Илан сопротивлялся, не желая подчиняться голосу, и вдруг почувствовал, как по венам потекла холодная жидкость. Так вот оно что, ему поставили капельницу. Веки отяжелели, он не мог открыть глаза, выгнулся, дернулся, но не подчинился. Илан у него в голове не вернулся к кровати, он вышел за дверь и начал спускаться по лестнице. Картины на стенах были знакомы Илану, пристегнутому ремнями к креслу: осенние пейзажи, деревья, теряющие листву. Они висели в большом доме в Монмирае. Он мысленно понудил воображаемого двойника продолжать, и воспоминание не прервалось. Виртуальный Илан переступил порог маленькой кухни, где его мать наливала себе кофе. Он поцеловал ее в щеку, достал из шкафчика пакет хлопьев и сел за стол.
Илан почувствовал жестокую, как от ожога, боль в руке. Давление на веки исчезло, он открыл глаза, и его ослепил свет лампы, прикрепленной к подвижному штативу. Ценой невероятного усилия он слегка повернул голову. В нескольких метрах от кресла стояли три или четыре человека и что-то обсуждали. Все были в белых халатах и масках. Они то и дело оглядывались на Илана, но лиц он различить не мог, только размытые пятна. Так бывает, когда ныряльщик смотрит из-под воды через специальные очки.
– Вы пытаетесь манипулировать моими… воспоминаниями. Но у вас ничего не выйдет.
Они не отреагировали. Илан заметил иглу капельницы в вене и прозрачный мешок с каким-то лекарством, подвешенный к стойке капельницы. Он отчаянно боролся со сном, чтобы новые воспоминания запечатлелись в мозгу. Главное – ничего не забыть. Он помнил начало решения загадки отца – номера, расположенные в определенном порядке: H 580, Н 485, Н 490, Н 600, Н 470.
Откуда он его знал? Возможно, отец объяснил, как расшифровать тайну карты? Илан отчетливо видел городской дом – хотя совершенно его не помнил, – где жил с родителями до переезда в Монмирай. Завод «Кристом» с логотипом-лебедем, как у «Паранойи»… Кристом, Кристом: Илан уже где-то видел это название, но вспомнить, где именно, не мог. Его разум был затуманен, но одно он знал точно: решение загадки в нем самом.
И мерзавцы делают все, чтобы вытащить это из его головы.
– Вы никогда не узнаете, – с трудом ворочая языком, пробормотал он. – Не получите ответов, которых ждете.
Один из силуэтов приблизился к креслу. В ушах Илана раздавался навязчивый писк электрокардиографа. Его сердце билось очень медленно.
– Ошибаетесь, господин Дедиссет, обязательно узнаем. И очень скоро. Все, что хранится у вас в голове, будет принадлежать нам. В том числе ваши самые потаенные мысли.
Человек подкрутил клапан капельницы. Усталость наваливалась все сильнее, веки Илана затрепетали.
– Но другие кандидаты… – выдохнул он умирающим голосом. – Зачем они здесь? А Моки? Вы его…
– Удачного продолжения игры, господин Дедиссет. Надеюсь, вы очень скоро осознаете, что все это не существует.
На этих словах Илан погрузился в сон.
46
Илан очнулся, не понимая, где находится. Какой сегодня день? Почему он лежит на кровати в этой комнатушке? Радиобудильник показывал 19:25.
Игровой день закончился полчаса назад.
Он с трудом поднялся на ноги. Зрение мутилось, предметы расплывались. На него нахлынули мысленные образы из недавнего то ли сна, то ли кошмара наяву. Он вспомнил лица в масках, услышал шепот, ощутил бегущее по венам лекарство.
Илан отдернул рукав куртки, закатал свитер, но не нашел нового следа от укола, – должно быть, иголку воткнули под корочку, образовавшуюся на сгибе локтя.
Он обвел глазами помещение. Кто его сюда принес?
Картинка в мозгу внезапно сменилась на другую: вместо лиц Илан увидел две огромные грубые подметки в ячейке морга.
Моки.
Илан обул кеды и, шатаясь, поплелся к окну. За стеклом, в густой тьме, кружились пушистые хлопья снега. Господи, когда же прекратится проклятый буран, когда на небе появится хоть самая крошечная звездочка? Увидит ли он снова солнце?
Илан сунул руки в карманы и не обнаружил ни ключа, ни листка бумаги с заданием. Он не доберется до ячейки в «кладовой», не узнает своего следующего задания, но это не имеет значения: для него с игрой покончено.
Илан взял план клиники и по памяти записал на обороте: H 580, Н 485, Н 490, Н 600, Н 470. Порядок был совершенно другим, чем на оригинальном рисунке, он соответствовал серии, продиктованной «внутренним» Иланом во время сеанса гипноза, Иланом из воспоминания, который, вероятно, знал ответ на загадку.
Он ли жил с родителями в скромном городском доме? Реальность это или чистая фантазия, подобная той, что возникла в мозгу пациентки К. Ж. Лоррен после эксперимента по протоколу «Мемнод»?
Протокол «Мемнод» не существует, как и женщина по имени К. Ж. Лоррен. Все это развернутая иллюзия, один из ловких трюков организаторов игры.
Илан обхватил голову руками и вернулся к своим записям. Что могут означать комбинации из трех цифр, следующие за буквой «Н»? Шифр? Координаты? Он ничего не понимал.
Илан открыл дверь и ухватил за руку проходившего мимо Ябловски.
– Моки… – прошептал он.
– Видок у тебя, как у дохлой рыбы.
– Моки… он…
– Знаешь, мужик, ты, должно быть, здорово уверен в себе, если валяешься в постели в разгар игры. Выполнил почти все задания, да? Сколько лебедей насобирал?
Ябловски не стал ждать ответа и направился в кухню. Илан проводил его растерянным взглядом и пошел следом. Хлоэ сидела в одном торце стола, Жигакс – в другом, он чистил морковь, а Филоза стоял у плиты, над кастрюлей с закипающей водой. Все молчали.
– Моки мертв.
Илан стоял в проеме двери, опираясь рукой о стену, и моргал от бьющего в глаза света. Ябловски уселся за стол и с вожделением посмотрел на кастрюлю.
– Что готовишь, философ?
– Спагетти болоньезе. На шестерых?
– Я – пас, – ответил Жигакс.
– Моки мертв, черт бы вас всех побрал!
На выкрик Илана прибежала Наоми, а Жигакс соизволил наконец оторваться от чистки моркови. Взгляды всех присутствующих обратились на Илана. Он вышел в центр кухни. Ноги все еще плохо держали его, движения были скованными, неверными.
– Меня привязали к стулу, накачали наркотиками и допрашивали.
– Снова? И где на этот раз? Электрический стул ты разбомбил…
Шутливый вопрос задал Ябловски. Илан «расстрелял» его взглядом.
– В кабинете дантиста.
– Оригинально.
– Арестант, убивший туристов в шале, этот Люка Шардон, когда-то лечился в клинике и теперь вернулся. Заколол Моки отверткой. Я видел труп.
Филоза обменялся быстрым взглядом с Ябловски, вернулся к плите и бросил в кастрюлю пачку макарон. У Хлоэ сделалось расстроенное лицо, она крепко сжала рукой стакан с фруктовым соком и спросила, очень серьезно:
– Кто-нибудь сегодня видел следы, доказывающие, что Моки или Лепренс прячутся где-то в здании?
Все покачали головой. Она повернулась к Илану:
– Где, по-твоему, убили Моки?
– В морге, его тело лежит в холодильнике.
– Спагетти варятся три минуты или десять? – невпопад поинтересовался Ябловски. – Я жутко хочу жрать, так что лучше бы тебе сказать, что через три минуты все будет готово.
– На пакете написано «готовить десять минут». Девяти будет достаточно, чтобы получилось al dente.
– Невезуха… – разочарованно откликнулся Ябловски и обратился к Жигаксу: – Сколько лебедей надыбал, дружок?
Хлоэ встала.
– Ладно, пойдем, покажешь мне, – сказала она, глядя на мрачное лицо Илана.
– Я с вами. – Ябловски вскочил со стула. – Прогуляемся до морга, полюбопытствуем, еда все равно не готова.
Фе отказалась «от этой идиотской затеи», Жигакс молча присоединился, и Ябловски повторил свой вопрос:
– Ну, так сколько же? С теми, что ты увел у Лепренса? Пять? Шесть?
– Отвяжись… – Жигакс злобно оскалился.
– Несчастный кретин! Ты что, шуток не понимаешь? Тебя не учили улыбаться?
Ябловски пожал плечами, отвернулся, и маленькая компания тронулась в путь. Они остановились перед решеткой, но отпирать ее Илану не пришлось: человек, всадивший ему в спину шприц, не потрудился запереть за собой. Они начали спускаться: Илан шел первым, Жигакс плелся в хвосте. Ледяной сквозняк обдувал лица, морозя щеки.
Морг выглядел так, как будто там давно никого не было. Каталка стояла в углу, одежду, разбросанную Иланом, кто-то сложил в корзины. Он подошел, одолеваемый дурным предчувствием, и потянул на себя ручку пятого ящика в среднем ряду.
Ячейка оказалась пустой и чистой. Ни капли крови.
– Этого не может быть… – пролепетал он. – Моки лежал здесь, голый, с лебедем на груди и в грубых ботинках.
– У него наверняка ужасно мерзли пальцы, – вздохнул Ябловски.
Исчез даже трупный запах.
– Наверное, обработали все лимонным соком и содой, – пробормотал Илан. – Они убивают запахи разложения, я помню это по урокам химии. Именно так все и было, я уверен. Сволочи хотят выставить меня сумасшедшим.
Илан начал судорожными движениями открывать другие ячейки, потом кинулся к бельевым корзинам, повалил их ногой на пол. Крафтовый конверт, листок с текстом, оранжевый комбинезон и холщовый мешок исчезли. Испарились. Он почувствовал спиной взгляды окружающих, обернулся, посмотрел на Хлоэ, но девушка опустила глаза. Илан побежал по коридорам. Остальные догнали его у кабинета дантиста. Он попробовал открыть металлическую дверь, но она оказалась запертой на ключ.
Илан почувствовал себя загнанным в ловушку: что бы он теперь ни сказал, что бы ни сделал, никто ему не поверит.
– Не расстраивайся… – Хлоэ погладила его по спине. – Моки и Лепренс сидят где-нибудь в тепле, едят пиццу «Четыре сыра» и потешаются над нами.
– Ничего он не ест! – огрызнулся Илан. – Мертвецам пища не нужна.
– А ты не забыл, как нашел якобы убитую Анни Бокур на улице Ренн? Когда мы встретились на площади Италии, ты был до смерти напуган. Совсем как сейчас… Нужно успокоиться, Илан.
– Даже ты мне не веришь…
– Думаю, спагетти уже готовы, – встрял в разговор Ябловски.
Илан стоял, ухватившись за ручку двери, и мысленно повторял слово «Кристом». Он слышал голос отца, произносящего по слогам: «Крис-том». Когда? Почему? Мозг отказывался дать подсказку. В памяти неожиданно всплыл другой образ: слово «Кристом» было выгравировано на одном из лебедей, стоявших на столе в кабинете Гадеса.
«Кристом» – завод, созданный его воображением. И «Кристом» – марка хрусталя в реальном мире, хорошо знакомая отцу. Возможно ли, что завод «Кристом» из воспоминания – хрустальное производство? Тогда кто и почему сделал логотипом «Паранойи» лебедя? Илан чувствовал, что сходит с ума. Наверное, ему нужно лечиться, найти специалистов, которые помогут вернуть память, пойти в полицию, расспросить знакомых и понять, что же на самом деле случилось с родителями.
Илана пробирала дрожь. Он не вынесет еще одной ночи в этом аду. Убийца с отверткой бродит по клинике, готовясь нанести очередной удар. Смерть совсем рядом, а ему никто не верит. Кто станет следующей жертвой?