Благодаря работам А.Н. Веселовского[54] и С.Н. Азбелева[55], этот «старый» Всеслав находится сегодня в поле исторического зрения. Древнейшая поколенная роспись русских князей «до Рюрика» содержится в Иоакимовской летописи. Рюрику здесь отведена разве что третьестепенная роль. Эта родословная открывается именем князя Владимира, но при упоминании правления его отца, от которого, собственно, и ведется счет княжеским «коленам». До Гостомысла, предшественника Рюрика, сменилось 14 поколений князей. Поскольку в древнейших генеалогиях правлению одного «колена» отводилось в среднем 25 лет, то княжение Владимирова отца приходится на начало V столетия — эпоху Великого переселения народов. Восходящая также к V в. германская сага о Тидреке Бернском (то есть Веронском) живописует ожесточенную борьбу готского короля Теодориха Амала (Тидрека Бернского) с русским «конунгом Вальдемаром», отец которого назван Всеславом (др.-герм. Гертнит). И германский, и русский источники говорят об одном и том же лице — «русском» правителе славянского Поморья (среди подвластных Гертниту/Всеславу народов сага называет «вильтинов», то есть велетов/ лютичей). Сличение этих известий с употребительной еще в конце XII в. генеалогической формулой «внуки Всеславли» показывает, что князья Русской земли вели свое происхождение от одного из княжеских родов балтийских русов, прародителем которого считался полулегендарный Всеслав, отец жившего в V в. князя Владимира.
В итоге перед нами открывается подлинная древнерусская родословная традиция, согласно которой «внуком Всеславлевым» или Всеславичем назывался любой представитель великокняжеской семьи[56]. Вместе с тем и Русская земля (как, возможно, и любая из европейских Русий) еще в конце XII в. слыла «жизнью Всеславлевой», то есть княжеским достоянием Всеслава — прадеда-покровителя всех князей «от рода русского».
Глава 3 ВЫХОД К ЧЕРНОМУ МОРЮ
Опекун
Игорь родился, как было сказано, вскоре после 920 г., всего вероятнее, где-то между 922 и 924 гг. Начало его самостоятельной деятельности, таким образом, следует отнести к рубежу 30—40-х гг. X в., что подтверждается и сведениями летописи.
Само собой разумеется, что юный князь долгое время, вплоть до своего совершеннолетия, был лишь номинальным носителем власти. Правил за него кто-то другой. Поиск этого другого тотчас же выводит нас на фигуру воеводы Свенгельда[57]. Иных претендентов в источниках просто нет. Игорева отца следует исключить, поскольку предание помнит малолетнего Игоря уже сиротой. В то же время Свенгельд, при всей отрывочности летописных сведений о нем, сразу предстает перед нами весьма значительным лицом. Он «примучивает» окрестные племена, ему предоставляется исключительное право сбора дани в некоторых землях, дружина его «изоделась оружием и порты», что вызывает черную зависть у дружинников Игоря. В конце 930-х гг. его высокое положение обнаруживается уже реально существующим и сохраняется незыблемым до самой смерти Игоря, несмотря на симптомы недовольства со стороны молодого князя, выразившиеся в попытке поживиться на той же ниве, которую уже несколько лет единолично возделывал Свенгельд, — на сборе «древлянской» дани. Логично думать, что могущество Свенгельда не возникло вдруг вместе с обретением Игорем дееспособности, а, напротив, уходило корнями в предыдущий период, когда воевода был всесильным регентом при малолетнем князе. В конце концов Свенгельд оказался тем ненавидимым при княжеском дворе человеком, который исподволь и, возможно, не желая того подготовил будущий блестящий взлет киевской династии.
Война с угличами
В 930-х гг. Киев предпринял ряд внешнеполитических шагов, свидетельствующих о его возросшей самостоятельности внутри державы «светлых князей».
Первой заботой княжеского рода Русской земли было установление (или, может быть, восстановление) контроля над нижним течением Днепра — ключевым участком этой водной артерии, обеспечивавшим жизненно важные связи Русской земли с миром дунайской торговли и византийской цивилизации. Неизбежным следствием этого стремления стало столкновение киевских русов с угличами.
Название этого славянского племени происходит от слова угол. Этноним «угличи/уличи/улучи»[58] чаще всего выводили от северочерноморского «Угла» или от находящегося поблизости «Улучья», в связи с чем историки обыкновенно помещали угли-чей в степную зону днестровского левобережья, где их и можно увидеть на большинстве исторических карт расселения восточнославянских племен. Но это не совсем верно. В IX—X вв. местом обитания угличей был Нижний Днепр, где имелся свой «Угол». В сообщении Ипатьевской летописи под 1183 г., в частности, говорится: «...и стояша на месте нарицаемом Ерель, его же Русь зовет Угол». Чем бы ни считать летописную Ерель/ Угол — рекой Орелью, левым притоком Днепра, как это делал В.Н. Татищев[59], или особой местностью, получившей название от нижнеднепровского изгиба — «улучья»[60], — в любом случае несомненна связь этого названия с низовьями Днепра. В свою очередь Новгородская I и Воскресенская летописи прямо утверждают: «И беша седяще углици по Днепру вниз...» Археологи обнаружили в Нижнем Поднепровье «бесспорно славянские памятники VI—IX вв., склавенского типа»[61].
Расцвет племенного объединения угличей пришелся на IX в. Относящееся к этому времени сочинение анонимного Баварского географа описывает его в следующих словах: «Угличи (Unlici) — народ многочисленный: у него 318 городов» (читай: родовых и племенных городищ).
Тем больше способна сказать нам о возросшей мощи Киевского княжества решительная победа, одержанная над угличами в ранний период княжения Игоря. «Игорь же седяше княжа в Кыеве, мир имея ко всем странам, а с улучи... имеяше рать, — сообщает летопись. — И бе у него воевода именем Свентельд, и примуче уличе, и возложи на них дань, и вьдасть Свентельду». Как видим, предводителем похода против угличей назван Свенгельд, действующий от имени и по поручению Игоря — тогда еще малолетнего отрока. Очевидно, к тому времени Свенгельд уже пользовался в Киеве безраздельным влиянием, которое позволило ему прибрать к рукам угличскую дань.
Сопротивление угличей не было, однако же, сломлено полностью. «И не вдадяшеться един град, именем Пересечен; и седе около его три лета и едва взя», — сообщает летописец. Пересечен — один из 318 угличских «градов» — был, вероятно, главным племенным центром угличей[62].
Победоносное наступление киевских русов вызвало массовое бегство угличей в Буго-Днестровское междуречье. Новгородская I летопись и Воскресенский летописец заключают рассказ о взятии Пересечена замечанием: «...и по сем [угличи] приидоша межю Буг и Днестр, и седоша тамо». Действительно, археологами отмечено значительное увеличение в X—XI вв. количества славянских селищ в Северном Причерноморье[63]. Переселение происходило, по всей видимости, в течение нескольких десятилетий. Возможно, что последним доводом, побудившим остатки угличей оставить Нижнее Поднепровье, было возросшее давление на них со стороны печенегов.
На новом месте угличи оказались соседями другого славянского племени — тиверцев[64], осевших вдоль течения Днестра и далее на юг, вплоть до низовьев Дуная.
Происхождение тиверцев загадочно, «попытки определить специфические черты древностей тиверцев второй половины 1-го тысячелетия н. э. не дали положительных результатов. Поэтому поднестровские древности относятся исследователями к тиверцам по территориальным, а не по этнографическим признакам»[65]. Поскольку славянские древности Поднестровья VI—VII вв. обнаруживают сходство с археологическими материалами из антской области расселения славян, тиверцев предположительно причисляют к потомкам антской ветви славянства, заселившей Поднестровье в эпоху Великого переселения народов или даже раньше, в «готскую» эпоху (II—IV вв.). Баварский географ насчитал в земле тиверцев 148 «городов»[66].
Повесть временных лет больше не упоминает угличей и тиверцев в связи с событиями второй половины X столетия, делая, впрочем, оговорку, что в Великой Скифии, то есть в Северном Причерноморье, «суть грады их и до сего дня». Славянские поселения в этом регионе в течение XI—XII вв. постепенно пустели, подвергаясь частым нападениям кочевников, и были окончательно сметены монгольским вихрем. Трагические превратности исторической судьбы угличей и тиверцев помешали им оформиться в самостоятельные этнографические единицы восточного славянства.
Древляне в Среднем Поднепровье и «древляне» в Крыму
В той же летописной новелле под 914 г., которая повествует о покорении угличей, мимоходом сообщается о походе руси на «древлян» (из нижеследующего будет ясно, что кавычки здесь необходимы). Причем «древлянская» война вроде бы предшествовала войне с угличами. На самом деле последовательность событий была иной. Это станет очевидным сразу же, как только мы уясним, кто такие летописные «древляне», сыгравшие столь значительную роль в судьбе князя Игоря, его жены и всей Русской земли.
На первый взгляд ломать голову тут совершенно не над чем. Повесть временных лет вполне определенно говорит, что древляне/деревляне были славянским племенем, осевшим на правобережье Днепра, по соседству с киевскими русами («полянами»). Свое имя они получили потому, что «седоша в лесах». Древляне известны не только древнерусским источникам. Константин Багрянородный передает этот этноним в формах «вервиане» и «дервленины», а Баварский географ знает их как «лесных людей» (forsderen liudi). Общеславянский корень этого племенного названия подтверждается наличием в вендском Поморье племени древан (их племенная территория находилась рядом с современным Люнебургом, в бассейне реки Иетцель, бывшей славянской Иесны). Славянское население Древанской земли окончательно исчезло только в XVIII в. Но германизированное название этой области — Dravehn — сохранилось у немцев до сих пор[67].
Все это бесспорно. Но дальше возникают затруднения. Начать с того, что племенная территория восточнославянских древлян («Дерева», «Деревьская земля») очерчена в летописи весьма приблизительно. Настораживающе звучит заявление авторитетного археолога о том, что «попытки восстановить территорию расселения древлян на основе летописных свидетельств предпринимались неоднократно, но ни одну из них нельзя признать удачной»[68]. Славянские древности в бассейнах Припяти и Ужа довольно многочисленны, но крайне разнородны и с трудом поддаются этнографической классификации[69].
Курганы Древлянской земли:
а — курганы с трупосожжениями; б — курганы с трупоположениями; в — курганы со «специфическими» древлянскими особенностями; г — курганы дреговичей; д — курганы полян; е — курганы с семилучными височными кольцами; ж — курганы кочевников; з — лесные массивы; и — болота
При дальнейшем рассмотрении «древлянского вопроса» несуразности и загадки нарастают как снежный ком. В разительном противоречии с археологической картиной древлянского племенного ареала находятся сведения письменных источников. Летопись сообщает о весьма развитой племенной организации у древлян, которые имели «свое княжение», князей, племенную знать («лучших мужей»), дружину, укрепленные города. Древлянские послы нахваливают Ольге своих правителей, заботящихся об экономическом процветании их страны: «...наши князи добри суть, иже роспасли суть Деревьскую землю» — и это не пустое бахвальство, так как выясняется, что после неоднократных поборов и беспощадного разорения несчастной Деревьской земли киевским войском на «древлян» все еще можно наложить «дань тяжку», что и не преминула сделать Ольга. Военная мощь древлян подчеркнута в летописи упоминанием неких «обид», которые в прошлом претерпели от них «поляне», а также неоднократными попытками порвать узы даннической зависимости от киевских князей. Между тем на археологической карте днепровского правобережья Древлянская земля предстает бедной и малонаселенной областью, безусловно не способной соперничать с соседями в экономическом отношении и тем более находиться с ними в многолетнем военном противостоянии. Древлянские «грады» (Оран, Иваньково, Малино, Городск) имеют площадь около двух тысяч квадратных метров — меньше футбольного поля[70]. А возле Искоростеня Ольга «стоя... лето, и не можащи взяти града»!
К сожалению, наша историография до недавнего времени проходила мимо всех этих странностей. Но что всего поразительнее, так это многовековое невнимание историков к одному сохранившемуся в источниках этнографическому признаку, характеризующему летописных «древлян». Я имею в виду выбранный ими способ казни князя Игоря, который, как следует из сообщения Льва Диакона, «был взят... в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое» (стоит отметить, что Повесть временных лет умалчивает об этих подробностях). Знать сообщение Льва Диакона, цитировать его и вместе с тем считать «древлян», убивших Игоря, славянским племенем — все это есть не что иное, как бесподобный историографический конфуз, ибо указанный способ казни настолько же присущ древнеславянскому уголовному праву, как, например, обычай сдирать скальпы или распинать на кресте. И однако же эта нелепость прочно осела в исторической литературе. Лишь сравнительно недавно исследователи наконец обратили внимание на то, что «казнь Игоря совпадает с подобными обычаями у тюркских народов — огузов[71] и булгар»[72], а по сообщению германского хрониста XII в. Саксона Грамматика — к этому способу казни питал особое пристрастие Редон, «рутенский» пират (Ruthenorum pirata), разбойничавший на Балтике[73]. От себя добавлю, что по приказу Александра Македонского подобным же образом был разорван на части Бесс, убийца Дария III, как о том повествует Плутарх. В греческой мифологии известен разбойник Синид по прозвищу Питиокампт (Сгибатель сосен), который ловил путников, привязывал их к вершинам согнутых деревьев и, отпустив деревья, разрывал людей пополам. Герой Тезей расправился со злодеем его же способом. Словом, ни один источник не соотносит обычай расчленения людей при помощи деревьев со славянами и тем более — с восточными славянами.
К блестящим находкам последнего времени относится также открытие еще одной «Древлянской земли» — «Дереви»[74], находящейся, согласно вводной части Повести временных лет (перечисляющей «Афетовы страны» — земли, которые «прияше» Иафет, один из сыновей Ноя), отнюдь не в Среднем Поднепровье, а в Северном Причерноморье — между «Воспории» (Боспором) и приазовскими областями («Меоти» и «Сармати»), где она, таким образом, совпадает с «Климатами» горного Крыма[75].
В связи с этим перестает выглядеть опиской или очевидной нелепостью указание Льва Диакона на то, что Игорь погиб, отправившись «в поход на германцев». Вместе с тем наконец замечено, что летописные «деревляне» не только обитают в двух разных и значительно удаленных друг от друга географических районах, но также имеют два племенных центра: один — город Овруч, лежащий на реке Уже (летописная статья под 997 г.), другой — город Искоростень/Коростень, точное местоположение которого не указано (летописные статьи под 945 и 946 гг.)[76].
Теперь обобщим имеющиеся у нас факты.
Восточнославянское племя древлян, возможно родственное вендским древанам, в конце VIII — начале IX в. осело на правом берегу Среднего Поднепровья, где очень скоро попало в данническую зависимость от русов. Ко времени составления Повести временных лет (вторая половина XI — начало XII в.) эти древляне были уже малочисленной, бедной и культурно отсталой народностью, почти совершенно утратившей свою этнографическую индивидуальность и растворившейся среди многочисленных переселенцев с днепровского левобережья.
Однако в процессе создания Повести временных лет или скорее при позднейшем ее редактировании история древлянского племени, краткая и ничем не примечательная, оказалась насыщена событиями, относящимися к истории других «древлян», не имеющих с древлянами днепровскими ничего общего, кроме своего русифицированного племенного названия. Иными словами, произошла довольно обыкновенная для раннесредневековой литературы этнографическая путаница, которую, пожалуй, можно было бы назвать забавной, не укоренись она самым серьезным и основательным образом в современной историографии. К счастью, восстановить истину в данном случае не так уж трудно.
Нестора или какого-то другого древнерусского книжника, редактировавшего Повесть, сбила с толку еще одна «Деревьская земля» — «Дереви», обнаруженная им в Северном Причерноморье. Источником, откуда она в свое время перекочевала в русскую летопись, была византийская хроника IX в. Георгия Амартола, а именно то ее место, где перечислены «Афетовы страны»[77]. В славянском переводе хроники Амартола, предшествовавшем Повести временных лет, соответствующий термин был передан как «Дерви»[78]. В Повести временных лет амартоловский перечень стран читается так: «...Воспории, Меоти, Дереви, Сармати, Тавриани, Скуфия...» Причерноморская область под названием Дерви/Дереви легко опознается как место обитания потомков везеготов, или готов-тервингов (от др.-герм, tre — «дерево») — «жителей леса», «лесных людей», по-славянски — «древлян». Последние сомнения на этот счет исчезнут, если сопоставить древнерусское известие о смерти князя Игоря в «Деревех» с сообщением Льва Диакона о его последнем походе «на германцев». Единственным германским этносом Северного Причерноморья были готы.