Последняя тайна храма - Пол Сассман 14 стр.


Через некоторое время он уходит, сказав, что хочет купить какого-нибудь питья. На самом деле он бежит в цветочную лавку, открытую допоздна, где покупает белую лилию – ее любимый цветок. Счастливый от мысли, что сейчас преподнесет ей сюрприз, он торопится назад и, не дойдя до площади, слышит взрыв. Сначала он не может разобрать, где произошел теракт, но вот впереди виден дым, и ему все ясно. Он ускоряет шаг, затем начинает бежать, а через несколько секунд уже мчится к сцене.

На площади валяются десятки тел и оторванных конечностей, люди кричат от боли и ужаса. Стоя по щиколотку в крови, он, спотыкаясь, мечется вокруг, с замиранием сердца выкрикивая ее имя, еще больше боясь. Она лежит под покореженным кипарисом, почти нагая. Подле – ее оторванные ноги.

– Любимая моя, – шепчет он дрожащими губами, беря ее окровавленное тело на руки. – Моя любимая прекрасная Галя.

Ему удается поднять ее руку и перекинуть себе за шею, а затем наклонить голову к ее лицу. Она целует его и говорит на ухо, так тихо, что только он может услышать эти последние слова, которые останутся с ним навсегда. И, откинув назад голову, умирает у него на руках.

Обезумев от налетевшего внезапно чувства полной потерянности и беспросветного одиночества, он глядит на ее изорванное тело, сжимая в руке лилию с побагровевшими лепестками. Воздух дрожит от воя сирен выныривающих из ночного хаоса машин.


– Арие!

Повсюду вопль сирен.

– Арие!

Ослепительные вспышки мигалок, крики, топот.

– Бен-Рой, ты что там делаешь, идиот?!

Арие Бен-Рой вздрогнул, ударившись головой о стекло машины и разлив остатки водки из фляжки на джинсы. Вокруг неистово ревели сирены, а в наушниках кто-то вопил надрывающимся голосом:

– Давай же, твою мать, вылезай!

Секунду он приходил в себя, стараясь быстрее вернуться из прошлого в суровое настоящее. Протрезвев, Арие распахнул «бардачок», схватил пистолет и, озираясь, выбрался на улицу, где, пронзительно визжа шинами на повороте, пытался улизнуть от преследования черный «мерседес».

Засаду готовили больше месяца, даже приблизительно не зная даты – информатор только намекнул, что товар доставят ночью в район Львиных ворот. Прикидываясь бродягами, мусорщиками, туристами, любовниками, полицейские терпеливо караулили по ночам, как охотники, поджидающие жертву. Три ночи подряд сидел Бен-Рой в припаркованной на дороге к воротам машине, кося под арабского таксиста и прихлебывая спиртное из фляжки. И вот, когда жертва была готова прыгнуть в капкан, он заснул.

– Проклятие! – костерил себя Бен-Рой, взбираясь вверх по холму вслед за мечущейся в агонии машиной, запертой со всех сторон полицейскими автомобилями со сверкающими огнями. Он сбросил с головы куфию и рванулся что было сил вперед.

– Стреляй по шинам! – хрипло скомандовал голос в наушниках.

Бен-Рой уперся локтями в колени и навел пистолет. Руки дрожали от водки, и, пока он смог совладать с ними, прозвучали три выстрела – один со стены над воротами и два – со стороны кладбища, где прятался наряд полицейских. «Мерседес» беспомощно ударился передом о стену. Спустя мгновение из дверей машины высунулись трое палестинцев, поднимая вверх руки.

Удрубу ааль ард! Сакро айюнк![32] – приказал по-арабски голос в громкоговорителе.

Вылезшие из машины люди послушно опустились сначала на колени, а затем на живот. Из кустов выскочили десятка два полицейских и, скрутив арабам руки за спиной и нацепив наручники, стали их обыскивать.

– Отлично, мы их взяли, – зашипело в наушниках. – Молодцы, ребята.

Отдышавшись, Бен-Рой сунул пистолет в кобуру и побрел к подстреленному «мерседесу», теребя пальцами миниатюрную серебряную менору, висевшую на шее.

– Спасибо, что не ушел, – бросил ему жилистый мужчина, державший мертвой хваткой одного из задержанных.

– Связь ни к черту, – проворчал Бен-Рой, вытаскивая наушник. – Ничего не слышно.

– Да, да, – сказал жилистый, окинув его скептическим взглядом.

Бен-Рой посмотрел вслед напарнику, уводящему задержанного палестинца к полицейскому микроавтобусу. Он хотел было пойти за ним, но затем, не желая мешать, остался стоять один, растерянный, без дела, среди суетящихся полицейских. Его грызла неуверенность в собственных действиях, в необходимости присутствия здесь. Впрочем, по большому счету скоро Арие стало на это наплевать. Он хорошо знал подобное стыдливое чувство никчемности и ненужности. В первый раз так было в школе, когда он намочил штаны и его при всех заставили выйти из класса. Он говорил себе тогда, что лучше бы не родиться, чем жить такой жизнью, чувствуя себя лишним на земле. То же самое он говорил себе и в ту ночь, стоя с лилией в руках над ее телом.

Бен-Рой сел в машину и, бросив на прощание растерянный взгляд на копошащихся вокруг «мерседеса» людей, завел мотор и поехал вниз по склону холма, свернув на Офельскую дорогу. По левую сторону от него уходил вниз колодец Кедроновой долины, тенистой и заросшей деревьями; справа, за огибавшей дорогу трехметровой насыпью, устремлялся вверх холм с мусульманским кладбищем, за которым виднелись купающиеся в лучах прожекторов стены Старого города. Арие надавил на педаль газа и переключил коробку передач на третью скорость. Проехав метров сто, он снова сбавил обороты и, удерживая руль одной рукой, потянулся за фляжкой. Несмотря на то что большая часть ее содержимого растеклась по брюкам и кабине, на самом донышке еще поблескивали капли жидкости, которые, разумеется, нельзя было оставить. Он еще сбросил скорость и вылил в себя остаток водки, кривясь от жгучего привкуса.

– Ненавидишь меня, ты, жалкая тварь, – пробормотал Арие злобно.

Убедившись, что из вертикально склоненной надо ртом фляжки больше ничего не капает, он кинул ее на заднее сиденье и выжал до предела газ, резко крутанув при этом руль, чтобы выровнять траекторию чуть было не заехавшей на встречную полосу машины. В ответ на его истеричные маневры встречный грузовик начал бешено сигналить.

– Урод! – огрызнулся Бен-Рой, нажав в отместку на свой гудок. – Все вы уроды!

Грузовик, сверкая габаритами, исчез так же быстро, как и появился. В тот же моменте примыкавшей к дороге насыпи сорвалось нечто, показавшееся Бен-Рою поначалу зверьком. Притормозив, он взглянул в зеркало заднего вида и проехал еще метров пятьдесят, прежде чем опознал в скорчившейся фигурке человека. Затуманенная алкоголем и разрозненными мыслями голова соображала чертовски медленно, и Бен-Рой потратил не меньше полминуты, чтобы догадаться, что держащийся за ушибленную при прыжке ногу человек – скорее всего скрывающийся от полиции наркоделец.

– Эй, на связи! Здесь еще один, бежит к Кедрону, – прокричал Бен-Рой в микрофон и, не услышав в ответ ничего, кроме треска, добавил: – Повторяю: еще один уходит в сторону Кедрона. Требую подмогу.

Наушник потрещал несколько секунд, пока сиплый голос не дал подтверждения запроса. Бен-Рой положил наушник с микрофоном в карман, вытащил пистолет и выпрыгнул из машины. К тому времени палестинец, поняв, что его обнаружили, пересек проезжую часть и рванулся по узкой тропинке в Кедронскую долину. Полицейский побежал вдогонку, еле-еле проскочив между набитым баклажанами грузовиком и двумя такси. Еще год назад, пришпоренный порцией адреналина, Бен-Рой мчался бы вперед, как ягуар. Сейчас, потолстевший и одрябший, неуклюже перебирая ногами, он лишь проклинал себя как безумный и с каждым метром все больше задыхался.

Оказавшись на тропинке, он увидал вдалеке хромающую фигурку палестинца. Между ними было не меньше сорока метров. Будь он в хорошей форме, Бен-Рой вмиг нагнал бы травмированного наркодилера, но сейчас полицейский сам выбивался из сил. Для стрельбы же было слишком далеко. Оставалось лишь стараться не упустить беглеца среди раскинувшихся по склону Масличной горы древних гробниц.

Впереди вспыхнули синие огни, и беглец, блокированный с этого направления, перелез через стену и попытался замести следы, плутая в нижней части долины. Заметив его справа под собой, Бен-Рой прыгнул на крутой, поросший травой склон и понесся навстречу. Беглец ринулся влево, цепляясь за каменистый спуск рядом с пирамидальной гробницей Захарии и взбираясь все выше. Полицейский продолжил преследование, стараясь найти опору в рыхлой песчаной почве, жестоко карябая руки о булыжники и колючки. На полпути силы окончательно покинули Бен-Роя, и он, будто машина с опустевшим баком, замер, беспомощно наблюдая, как палестинец скрывается на верху холма.

– Черт! – прорычал Арие. – Черт, черт, черт!

Задыхаясь в чудовищном приступе удушья, он попытался проползти несколько метров на четвереньках, однако вскоре рухнул навзничь под сросшимися стволами акаций.

– Ха-ха, Бен-Рой! – раздался над ним в ту же минуту презрительный хохот. – Ей-богу, моя бабка и та бегает быстрее!

– Ха-ха, Бен-Рой! – раздался над ним в ту же минуту презрительный хохот. – Ей-богу, моя бабка и та бегает быстрее!

Открыв глаза, Арие увидел над собой жилистого следователя, с которым говорил несколько минут назад. С ним были еще четверо полицейских в форме, двое из них держали за руки беглого палестинца. Жилистый детектив протянул ему руку, но Бен-Рой лишь гневно отмахнулся:

– Да пошел ты, Фельдман!

Он с усилием приподнялся и сделал шаг в сторону ускользнувшего от него палестинца. Парень оказался моложе, чем он думал. Его левый глаз начал раздуваться и чернеть, губа была рассечена. Фельдман кивнул полицейским, и они крепче стиснули локти арестованного.

– Ну что, врежь ему, как ты умеешь, – подмигнул детектив Бен-Рою. – Мы ничего не видели.

Бен-Рой посмотрел на Фельдмана, затем на палестинца. О, как же он любил мочить их! Показывать этим ублюдкам, кто они такие на самом деле. Ничтожные твари. Он сделал еще полшага вперед, сжимая кулаки, и тут тихий голос прозвучал у него в ушах и перед глазами предстал мимолетный образ прекрасной сероглазой женщины. Доля секунды – и голос пропал, образ растворился.

Бен-Рой остановился, взглянул на палестинца и, тяжело дыша, побрел вниз по склону, теребя менору на шее.

– Бедный Арие, – со вздохом сказал ему вслед Фельдман. – Совсем рехнулся.


Египет – между Луксором и Эдфу

Лихо крутанув руль вправо. Халифа выскочил из-за грузовика, выжал педаль газа и, лихорадочно гудя, пронесся по встречной полосе вдоль обгоняемой машины. Слева на горизонте тянулись бесконечной волнообразной линией желтоватые песчаники; справа, за пестрой чересполосицей сахарных и банановых полей, извивался змеей Нил, блестя на солнце идеально гладкой поверхностью. Инспектор прикурил и, не снимая ногу с газа, включил радио, из которого вырвались надрывные звуки песни Шаабан абд-эль-Рехима под названием «Я ненавижу Израиль». Послушав немного. Халифа переключился на другую волну. Указатель на дороге гласил, что до Эдфу осталось шестьдесят километров.

С того дня, как в Малкате нашли труп, прошло уже больше недели, но инспектор так почти ничего и не узнал о таинственном Пите Янсене. Конечно, расследование приходилось вести исподтишка, приходя раньше всех на работу и скрываясь от чужих глаз, чтобы не узнал шеф Хассани. Но даже имей он в своем распоряжении все свободное время, Халифа вряд ли собрал бы достаточно полное досье. Те скудные сведения, которые он получил за эти дни о Янсене, неопровержимо свидетельствовали только об одном: этот человек вел затворнический или, вернее, скрытный образ жизни, всеми способами оберегая свой дом от любопытных глаз.

Через старого знакомого в министерстве внутренних дел Халифа выяснил, что Янсен получил египетское гражданство в октябре 1945 года. Первое время он жил в Александрии, где неплохой доход приносила переплетная мастерская на Шарим Амин Фикри. В марте 1972-го Янсен переехал в Луксор и приобрел там сначала виллу, а семь месяцев спустя – отель, который переименовал из вполне заурядного «Радушного приема» в экзотичный «Менно-Ра». Судя по банковским счетам, он если и не был богачом, то уж, во всяком случае, не испытывал финансовых трудностей. Зато болезней у Янсена хватало: его медицинская книжка была исписана жалобами на геморрой, артрит, ангину, нарост на большом пальце ноги. Там же Халифа также нашел запись от января 2003 года с диагнозом «рак простаты в последней стадии». Хромым Янсен стал, очевидно, после автомобильной аварии в 1982-м, когда серьезно травмировал правое колено.

Сколько бы Халифа ни анализировал различные фрагменты биографии покойного, скольких бы знавших его людей (а таковых оказалось немало) ни расспрашивал – никаких подозрительных фактов, на которые так надеялся инспектор, не всплывало. В полицейских записях имя Янсена не значилось. Он посещал египтологическую библиотеку при Чикагском доме и увлекался садоводством; впрочем, ничего нового в расследование эти факты не принесли. Более того, попытка прояснить происхождение убитого также не увенчалась успехом. В голландском посольстве Халифу заверили, что имя «Пит» и фамилия «Янсен» – одно из наиболее часто встречающихся в Нидерландах сочетаний и без даты или места рождения получить информацию о человеке с такими именем и фамилией невозможно.

Единственное, что могло бы принести какую-то пользу следствию, были телефонные счета Янсена. Звонил он мало, в основном в свою гостиницу; но вот один номер, с кодом Каира, фигурировал в счетах с наводящей на размышления регулярностью – девять раз за последние три месяца. Халифа обратился за информацией об абоненте в египетскую телефонную службу, предполагая, что это один из тех друзей Янсена, о которых упоминала Карла Шоу. Однако и в этот раз его ждало разочарование: звонки делались не на частный номер, а на таксофон, расположенный в квартале эль-Маади.

Одним словом, самостоятельное расследование зашло в тупик. Это и вынудило Халифу поехать в Эдфу.

Он погнал еще быстрее. По сторонам проплывали захолустные деревеньки; холмы и река то подступали к самой трассе, то, будто испугавшись быстрого движения, уносились вдаль. Влажная окультуренная почва лоснилась и сверкала на восходящем солнце, как свежеиспеченный пирог.

Через полчаса Халифа был в Эдфу. Он пересек четырехполосный мост через Нил и продолжил путь по западному берегу реки к югу. В шести километрах от города инспектор остановился, чтобы уточнить дорогу, затем через два километра свернул налево, на песчаный проселок, проложенный через засаженные луком и капустой поля и время от времени углублявшийся в глухие рощи. Наконец дорога уперлась в красивый белый дом с лепниной, возвышавшийся над рекой. Халифа затормозил и выключил двигатель. Здесь жил Эхаб Али Мафуз – его бывший шеф, человек, руководивший расследованием дела Шлегель.

Решившись на этот визит. Халифа многое поставил на карту. Мафуз, несмотря на то что ушел со службы три года назад, до сих пор обладал колоссальным авторитетом, и одного его слова было бы достаточно, чтобы отправить Халифу в какой-нибудь Богом забытый участок посреди пустыни или вообще уволить из полиции. Но у Халифы не было выбора – вести расследование подпольно он больше не мог, а Хассани наотрез отказал ему в помощи. Обращение же к вышестоящему начальству привело бы лишь к многомесячным бюрократическим процедурам с крайне сомнительным результатом. В итоге оставался один Мафуз. Лишь он, с его связями и влиянием, мог в считанные часы дать делу новый старт. Однако для этого ему следовало сначала признать свою ошибку…

Халифа нервно постучал пальцами по ободу руля, достал распечатанный отчет о проведенном расследовании и, собравшись с духом, пошел к главному входу в дом. Инспектор нажал на дверной звонок. Послышались шаги, и дверь приоткрылась.

– Я хотел бы поговорить со старшим инспектором, – сказал Халифа вышедшей к нему женщине.

– Полковник Мафуз сейчас никого не принимает, – холодно ответила она, особо выделив слово «полковник» – в этом звании Мафуз вышел на пенсию.

Женщина – домоправительница, как решил Халифа, – была немолода, смугла, в черном платье и тархе[33].

– Может, хотя бы на пару минут? Я по очень важному делу, из Луксора.

– Вам назначили встречу?

Халифа отрицательно помотал головой.

– Нет, без предварительной договоренности это исключается, – словно отрезала она и стала закрывать дверь, но Халифа остановил ее, протиснувшись в образовавшийся зазор.

– Прошу вас, передайте ему, что здесь инспектор Юсуф Халифа, – сказал он решительным голосом. – И сообщите, что дело срочное.

Он окинула его недобрым взглядом и, запретив заходить за порог, удалилась внутрь дома.

Халифа оперся на дверную раму и закурил. Несмотря на постоянные стычки с Хассани, он по природе был неконфликтным человеком и остро переживал в подобных ситуациях. Однажды в университете Халифа заметил, что преподаватель допустил неточность, но говорить ему об этом в лицо, перед одногрупниками, было нелегко – он до сих пор помнил, как неловко чувствовал себя в тот момент. Точно такая же робость нашла на него и сейчас; он ощущал себя канатоходцем, до дрожи в коленях боящимся оступиться и упасть.

«Зачем я все это затеял?» – допытывался он у себя, втягивая сигаретный дым глубоко в легкие и рассматривая равномерно сгибающегося и распрямляющегося крестьянина с турией[34] на поле, которое он недавно проехал.

Женщина вернулась через несколько минут. Халифа был почти уверен в отрицательном ответе, однако, к его удивлению, она повела инспектора за собой, предварительно заставив выбросить недокуренную сигарету. Всем своим видом она давала понять, что полна возмущения.

– Полковник очень слаб, – коротко сказала домоправительница, пока они петляли по комнатам. – Его лишь позавчера выписали из больницы, и врач запретил ему волноваться.

Назад Дальше