Прикрывая собой камеру от солнца и стукаясь головами, Вашек, Сёга и Белка разглядывали на маленьком дисплее готовые кадры.
Белка пообещала:
— Я их вам сегодня же скачаю… Ой, а у вас есть интернет?
— Есть, кабельный. Папе без него нельзя… — сказал Вашек, словно оправдываясь.
— Папа через него хирургические новости по всему миру собирает, — объяснил Сёга слегка горделиво.
— Вот и хорошо… А на обратном пути тоже поснимаем! Там такие интересные места!..
Вашек слегка насупился:
— Там не получится…
— Почему?! — не поверила Белка. Показалось даже, что Вашек вдруг закапризничал.
— Ну, так… То есть мы-то получимся, и все люди получатся, а все что вокруг и сзади будет как в тумане…
— Но почему? — опять сказала Белка.
Вашек виновато поморщился:
— Я же говорил: такие свойства векторного треугольника… Снимки получаются, если только их делают старыми аппаратами. Знаешь, были такие, раздвигались гармошкой и снимали на стеклянные пластинки…
— Где такой теперь достанешь… — огорчилась Белка.
Сёга (опять с лошадками в кулаках) сунулся вперед:
— У Валерия Эдуардовича есть. Он целый альбом наснимал.
— Та-а. Только не всем показывает. Тюпа видел и говорит, что там полно всяких странностей… Это фокусничает четвертая сторона.
— Что за сторона? — сказала Белка, ощутив легкое раздражение. Потому что досадно, когда столько непонятного.
— Четвертая сторона треугольника, — веско сообщил Вашек.
— Такой не бывает, — тем же тоном отозвалась Белка.
Вашек развел руками: я, мол, ни при чем.
— В простых треугольниках не бывает, а в этом, говорят, есть… Будто бы еще один вектор лег поверх одного из трех. Кажется, поверх меридианного. Ну, и диктует свои правила. У обычных треугольников все законы давно изучены, а когда он с четырьмя сторонами, как тут быть?
— Евклид мозги вывихнул бы, — вставил Сёга (в самом деле начитанный ребенок!).
— Ты же сама видела: вчера сторона площади, где магазины, была одна, а сегодня совсем другая, музыкальный забор этот… — напомнил Вашек. — Фокусы четвертой стороны… Тюпа про все это объяснял, но я почти совсем не врубился. Да и никто…
— Я врубился, — горделиво сообщил Сёга. — Только… потом все в голове перепуталось.
— Да что за Тюпа?! — взмолилась наконец Белка. — Вы все «Тюпа», «Тюпа», а кто он такой?
Вашек почему-то улыбнулся, глядя вдаль, словно хотел сказать: «У-у! Тюпа — это да!» Но тут же малость увял. Проговорил скучновато:
— Это… В общем, это у него такое прозвище. А лет ему столько же, сколько нам… Он недавно учился со мной в одном классе.
Умник Тюпа
Итак, Иннокентий Пятёркин…
Казалось бы, ученик с такой фамилией обречен быть отличником. Но природа любит странности (выражаясь по-научному — парадоксы). И потому Кеша с первого класса был… ну, не то чтобы двоечником, а где-то около того. На второй год его не оставляли, но «перетаскивали» из класса в класс еле-еле. Первая Кешина учительница жалостно говорила:
— Не Пятёркин ты, а Троечкин с минусом…
Поэтому первое прозвище у него было Минус.
Оно, однако, не прижилось. Минус — он же длинный, тонкий, а Кеша отличался, мешковатостью и неуклюжестью. Этакая несимпатичная личность с пухлыми щеками и редкими белобрысыми прядками, словно приклеенными к потной голове. К тому же, был он трусоват: когда обижали, случалось, пускал слезы, а если вынуждали к драке, нелепо махал руками, а потом закрывал лицо и съеживался. Теперь не вспомнить, кто и когда впервые назвал его Тюпой, но прозвище приклеилось намертво. Было оно подходящее, потому что такое же нелепое, как сам Кеша Пятёркин.
Как уже ясно, главными отметками Тюпы были троечки с густым гарниром из двоек. Читал он, правда хорошо, быстро, но стихи запоминал слабо, изложения и сочинения писал глупые (так, по крайней мере считалось) и с ошибками. Когда вызывали к доске, мямлил или нес всякую чушь, если даже знал урок. Например, высказался однажды, что на древние мифы про богов и титанов оказала влияние космическая энергия. Все сразу: «Гы-ы! Ха-ха-ха! Тюпа-космонавт!..» И, разумеется: «Садись, Пятёркин, три с минусом… Учить надо, а не фантастику молоть».
Второе прозвище — Умник — появилось позднее, в шестом классе. Благодаря классной руководительнице Римме Климентьевне.
«Римушка» преподавала математику (причем, по какой-то своей, «прогрессивно-опережающей» программе). Была она не то чтобы злая, но крикливая и нервная. И не терпела спорщиков. Тюпа же, когда пытался доказать теорему про подобие треугольников, сперва сбился, а потом — в ответ на ехидные замечания Римушки — вдруг надулся, покраснел и пробубнил, что теорема глупая, поскольку в природе одинаковых по форме треугольников не бывает вообще.
— Сумма углов в каждом треугольнике своя, потому что искривления двухмерных пространств непредсказуемы. (Подумайте, этот баран Тюпа так и высказался: «Непредсказуемы»! Ну, профессор!)
— Че-во-о? — пропела Римма Климентьевна, как испорченная флейта. — Академик! Ты сперва хоть на троечку выучи, что положено по программе, а потом уж придумывай собственные геометрии! Лобачевский недоделанный…
— А Лобачевский тут совсем ни при чем, у него другой подход, — надуто возразил Тюпа, понимая, что «скребет на свой хребет».
— Гы-ы! — возликовал шестой «Б» привычно и безбоязненно, поскольку потешаться над Тюпой не возбранялось.
Римушка сказала, что у Лобачевского под-ход, а у него, у Пятёркина — вы-ход. Из класса. Путь Пятеркин оставит на столе дневник и убирается в коридор: там самое подходящее место для создания оригинальных математических теорий. В дневник она вкатала двойку ростом в свой длинный накрашенный ноготь и начертала обращение к родителям: «Ваш умник вместо нормального ответа несет у доски ахинею. Примите меры!» И зачитала вслух. Класс опять привычно погоготал. Все знали, какие меры принимает вечно поддатый папаша Пятёркин, однако и сейчас не пожалели Тюпу. И даже присвоили очередную кличку — Умник.
Вроде бы нормальные люди были в шестом «Б», не злодеи (по крайней мере, когда каждый сам по себе), а вот удержаться от стадного удовольствия — поизводить одного безответного неудачника — не могли.
…— И я, Белка, был такой же… — глядя в сторону и отрывая от гнилого лафета щепочки, — признался Вашек. — Ну, я уж говорил тебе, что раньше был большая скотина…
— Да почему… скотина, — неуверенно заступилась Белка. За Вашека перед Вашеком. — Просто ты был как все…
— А это и есть самое большое скотство, — сквозь зубы сказал Вашек. Как-то незнакомо прищурил разные (светлый и потемнее) глаза и отбросил щепку. — Но потом я все же заступился за Тюпу… Это было уже весной…
Случилось это в последние дни третьей четверти, когда за окнами солнечно разгорался март.
Окна были с двойными рамами. В двух из них — широкие форточки, их открывали на переменах, а третье — глухое. То есть форточка была и там, но капитально заделанная, заклеенная по всем щелям бумажными полосками… И в этом-то окне, между рамами, оказалась сумка маленького Егора Селькупова.
Был Егорка тихий и безответный, его иногда «доводили», как и Тюпу, хотя и не так часто. (Девчонки говорили: «Это мы любя…»). Как его сумка попала в глухое замкнутое пространство? Наверно, шутники долго готовили этот трюк, заранее отклеили незаметно полосы на щелях, потом на перемене остались в классе одни, распахнули форточку, кинули Егоркино имущество между стекол и быстро привели окно в прежний вид.
В начале урока все сидели и хихикали.
Как назло Римушка первым вызвала именно Селькупова.
— А почему ты идешь к доске без дневника?! Не знаешь правил?
— А он в сумке, — пролепетал Егорка.
— Так достань!
— А она вон… — Егорка, чуя беду, показал на окно.
— Это что? Это издевательство?! — моментально раскалилась Римушка.
Если это и было издевательство, то над Егором Селькуповым. Но он бормотнул:
— Не знаю…
— А кто знает?! Я?!
Егорка опять ответил «не знаю»?
— Что ты, как попугай, твердишь это дурацкое слово! Как твоя сумка попала туда?
— Не з… — Егорка перепуганно замолчал и всхлипнул.
— Чьи это фокусы?! — Голос Риммы Климентьевны опять засвистел надтреснутой флейтой.
Класс, конечно, тоже «не знал».
— Кто дежурный?!
Оказалось, что дежурный ничего не видел, потому что ходил на перемене в математический кабинет за циркулем и угольниками.
— Селькупову за сегодняшнюю тему — два! — объявила математичка.
Все притихли.
И тогда Вашек сказал:
— Почему два-то? Разве он не ответил урок?
— Горватову тоже два! За поведение! За неуместное пререкание! Или… немедленно доставайте сумку! Как хотите!
Легко сказать — доставайте! Если даже распечатать форточку, то как дотянешься? Одно дело — бросить, другое — выуживать.
— Горватову тоже два! За поведение! За неуместное пререкание! Или… немедленно доставайте сумку! Как хотите!
Легко сказать — доставайте! Если даже распечатать форточку, то как дотянешься? Одно дело — бросить, другое — выуживать.
— Селькупов, ты меня слышал?
— Как я достану-то… — он уже не всхлипывал, а плакал и был похож перепуганного третьеклассника.
Тогда Вашек встал. Кругом было тихо, только в ушах звенели еле слышные струнки. Вашек знал, что делать. Римма сказала «доставайте как хотите»? Прекрасно, сейчас он возьмет у доски тяжелый деревянный угольник, высадит им нижнее стекло, и сумка — вот она…
…— Понимаешь, Белка, я был тогда у же не такой, как раньше, — тихо рассказывал Вашек (а Сёга сидел у соседнего орудия в одуванчиках и занимался лошадками). — У меня уже был брат. И мне вдруг показалось, что Егорка похож на Сёгу. Ну, и как тут усидишь… А Умник вдруг сказал у меня за спиной: «Горватов, подожди». Он меня опередил и встал у окна…
Умник встал у окна прижался грудью к нижнему стеклу и развел руки — словно хотел заслонить от всех сумку Егора Селькупова. А потом качнулся назад, и… сумка была у него в руках. Умник при общем молчании отнес ее Егорке.
— На…
Римушка зашлась в истерике:
— Значит, это ты!.. Ты!.. устроил этот дурацкий фокус! Затолкал ее туда, а потом обратно! Чтобы сорвать урок!.. А все это знали и покрывали хулиганство!.. Всем! Всем двойка по поведению за четверть! Будете сейчас сидеть просто так, а математика — седьмым уроком!.. — И она хлопнула дверью.
Сперва шестой «Б» обалдело молчал, а потом поднялись на Умника: «Всё из-за тебя, Тюпа недоделанная! Кто тебя просил?!» Некоторые думали, что это он запихал туда сумку, а те, кто знал правду, помалкивали, тоже «гнали волну» на Умника. И никто даже не поинтересовался, как он выудил Егоркино имущество сквозь стекло! Толпе наплевать было на чудо! Мысли были про другое: придется сидеть лишний урок, а потом объяснять дома про двойку за четверть! Попробуй доказать родителям, что двойка — несправедливая!
Умника прижали к стене у доски.
— Иди, паразит, доказывай Римушке, что ты один виноват! А то раскатаем в блин!
Лишь Егорка пытался тонко объяснять, что Пятёркин не виноват. Но кто его слышал, сверчка заморенного…
Тогда Вашек растолкал одноклассников и встал рядом с Умником. И сказал всем сразу:
— А ну, отвали…
Народ удивился на пару секунд, но «отваливать» не стал. Наоборот:
— А тебе чё надо?! Тюпиной крышей заделался? Сыпь на обочину, а то окажешься у папочки в срочной хирургии!.. — И «крутой» Васяня Бугай потянул к Вашеку лапу.
Вашек четко (будто не первый раз!) вделал ему башмаком под колено. А визгливому Вовке Глазову по прозвищу Глюка ткнул кулаком в нос. Из носа побежало, Глюка согнулся. Бугай тоже…
…— Знаешь, Белка, я до той поры дрался очень редко. Честно говоря, боялся, если даже видел, что надо вмешаться. И за Тюпу ни разу не заступился, хотя давно уже не приставал к нему, как другие. А теперь внутри будто лопнуло… может, терпение, может еще что-то… А когда лопается, то, оказывается, уже не страшно… Нас, наверно, через минуту смешали бы со штукатуркой, но кто-то из девчонок сбегал в учительскую за Римушкой: «Там мальчишки передрались!» Она ворвалась, опять разоралась… А потом все как всегда: разборки, вызовы родителей…
— Сильно попало?
— Мне? Да нисколько не попало. Папа, когда пришел в школу и послушал Римушку, сказал ей:
«Я сразу объяснил сыну, что он поступил неправильно…»
Та, конечно, расцвела и ждет рассказа: как он меня уму разуму учил. А папа говорит:
«Я ему растолковал, что, когда имеешь дело с превосходящим противником, надо бить ближних не по носу, а по уху, наотмашь. Это безопасно для их здоровья и в то же время дает нужный психологический эффект — несколько снижает стадные инстинкты толпы…»
Вашек произнес эти фразы четко и с удовольствием: видимо помнил их наизусть. И засмеялся. И Белка засмеялась. И даже Сёга у соседней пушки.
— А дальше что было? — спросила Белка.
— А дальше ничего. Директорша наша не в пример умнее Римушки, разобралась. Сказала, конечно, что драться нехорошо, на этом все и кончилось. А потом — каникулы… И никто даже не стал спрашивать, как Умник добыл сквозь стекло сумку…
— Вашек, а как он ее добыл?
— Это он потом уж мне объяснял. То есть мне и Сёге. Говорил, что это «на уровне развернутого сознания». Какая-то там четырехмерность, переход в замкнутое пространство. Поди разберись…
— Я разбирался, пока он рассказывал, — снова подал голос Сёга. — А потом опять все в мозгах перемешалось…
— И у меня… — признался Вашек. — Да и сам Тюпа научился объяснять все эти хитрости не сразу. Иногда получалось бестолковое бормотанье. А уж потом, когда он познакомился с профессором Рекордарским — другое дело…
— А как он познакомился? Когда?
— Случайно. Вскоре после той истории с сумкой.
Нельзя сказать, что Вашек и Умник сильно подружились, но все же стали ощущать друг к другу симпатию. Ведь как-никак, а недавно пришлось им постоять плечом к плечу против превосходящего противника! И в начале весенних каникул Вашек позвал Пятёркина поиграть на Институтских дворах (так ребята называли Треугольную площадь и ближние к ней территории).
На улицах еще лежали талые сугробы, а Институтские дворы были уже сухие, прогретые солнцем. Плиты и булыжники площадей впитывали лучи и отдавали тепло окружающему пространству. По ним можно было бегать босиком — некоторые так и бегали. И без курток, в рубашках или майках! Порой мелькали коричневые бабочки. На тополях и сирени набухали почки. В щелях между плитами вырастали травинки.
В общем, для игр здесь было самое то место!
Конечно, не всякому такие игры по душе. Многим больше нравятся компьютерные игрушки, замирание души перед экраном. Но не всем. Да и не у всякого в доме компьютер… А каникулы были для всех! Весна — для всех! Теплый воздух, что волнами пробегал над камнями — для всех! Или, по крайней мере, для тех, кто в двадцать первом веке не забыл, как гоняют по лужайкам мячи, прыгают через скакалки, запускают шелестящих и трепещущих змеев, и обмирают в укрытиях во время старинных игр в прятки (здесь говорили «в пряталки»).
На Институтских дворах собирались ребята с ближних улиц. А были и такие, что не с ближних, издалека. Потому что было здесь хорошо. Придешь — и тебя берут в любую игру: «Здравствуй! Тебя как зовут? Будешь с нами в «чушку-вышибалу»? Тогда вставай на тот край…» Компании были разные — и постоянные, и такие, что складывались для очередной игры, а потом рассыпались и собирались по-новому. Но в любой компании никакому новичку не говорили: «Чё приперся, мотай отсюда!» Всегда смотрели как на приятеля.
И Кеша Пятёркин быстро «вписался» в жизнь Дворов. Потому что, если ты к людям по-доброму, то и к тебе так же. Здесь — не то, что в классе, не надо было жить в ощетиненности. Ну и что же, что малость неповоротливый? Зато улыбчивый и безотказный. Полдня таскал на себе младших пацанов, изображая рыцарскую лошадь, когда играли в «Войну Алой и Белой роз»!..
Да к тому же оказалось, что не такой уж он рыхлый и мешковатый. Очень скоро сделался как все. Только в одном Кеше Пятеркину не повезло. Школьное прозвище «Тюпа» просочилось за ним и сюда — непонятно как. Правда, сейчас оно звучало необидно. Просто как обычное имя: «Тюпа, пасуй на левый край!.. Тюпа, ты завтра придешь?» А прозвище «Умник» здесь не прижилось даже тогда, когда судьба свела Тюпу с профессором Рекордарским.
Это случилось в первые дни апреля. Играли в «кольца-мячики». Кстати, игру эту придумали на Дворах и знали только там. Правила ее довольно хитры и объяснять их долго. Красный мячик швыряли через подброшенные над головами шины от детских велосипедов, и надо было попасть сразу не меньше, чем в два кольца. Затем эти кольца одни игроки перекидывали друг другу, а другие гонялись за мячиком, чтобы перехватить его и новыми удачными бросками заработать победные очки. «Хозяева колец» старались отогнать футбольными ударами мячик подальше. Носиться за ним приходилось по многим площадкам, ступеням и переходам… И вот однажды красный мячик (у него было собственное имя — «Пома», от слова «помидор»), дурашливо промчался через маленькую площадь среди кирпичных корпусов и влетел в приоткрытую дверь между насупленными бронзовыми бюстами.
За Помой гнались Тюпа, Вашек, Сёга и Сёгина одноклассница Аленка. Они на миг остановились перед дверью, а потом — что делать-то? — друг за дружкой проникли в прохладный, освещенный настенными лампами вестибюль. Навстречу сразу двинулась худая и седая тетенька.
— Дети, здесь не место для игр…
— У нас мячик… — жалобно выдохнула Аленка.
— А! Значит, это ваш мячик! Он ускакал вон в ту дверь. Но туда нельзя, профессор Рекордарский читает там обзорную лекцию второкурсникам… Впрочем, если вы зайдете осторожно, извинитесь и объясните в чем дело…