«Я поначалу недоумевала: ну что это такое? зачем Герасимову понадобился актер из массовки, который никогда не снимался? И мало того, что так думала, я ведь и высказывалась! Но Глебов повел себя очень тактично: не обиделся на меня, ни разу не ответил…
Я изменила к нему отношение, когда увидела очередной отснятый материал: Герасимов регулярно нам его показывал. Это был эпизод, когда Мелехов зарубил австрияка, и Петр Петрович был в нем так психологически загружен, так актерски точен, так прекрасен, что я обомлела. До этого-то мы играли все больше шаловливые сцены. Словом, тут я его зауважала и сохранила это чувство до конца…»
Итак, от былого холода между Быстрицкой и Глебовым не осталось и следа. Тогда как раз на съемки в Диченск приехала жена Глебова вместе с детьми (артист уговорил их приехать пожить у него какое-то время), так Быстрицкая быстро с ней подружилась и с тех пор стала настоящим другом семьи Глебовых.
Отметим, что сама Быстрицкая незадолго на начала съемок стала семейной — вышла замуж. Ее избранником стал человек другой профессии, который был старше ее на несколько лет и уже имел до этого опыт семейной жизни (Быстрицкая стала его четвертой по счету женой). По ее словам:
«В молодости мне чисто внешне очень нравился Жан Марэ. Романтичный герой. Но я понимала: влюбляться в артиста — то же, что читать романы Дюма. А в жизни… С будущим мужем, Николаем Ивановичем, меня познакомил его друг, работавший в ту пору в журнале „Советский экран“. Влюбилась я тогда со всей пылкостью своей натуры…
Обыватели и закоренелые сплетники утверждали, что он был генералом, чуть ли не родственником Н. С. Хрущева. А Николай Иванович работал в отделе переводов Министерства внешней торговли…
Через четыре дня после знакомства Николай Иванович сделал мне предложение, и я без колебаний приняла его. Я была свободна, он к этому времени разведен, так что помех для брака не имелось.
Жилось мне в те годы трудно, а после замужества стало легче. У Николая Ивановича был очень хороший вкус. Из своих поездок за рубеж привозил какие-то модные вещи, и я могла появляться изысканно одетой… Мой муж был интересным человеком. Мне нравилось с ним общаться, ходить по театрам и галереям, обсуждать увиденное, спорить. Своим формированием я во многом обязана ему. Сколько он всего помнил, сколько знал! Он очень любил историю…
Я была счастлива. Может, именно в те годы я осознала, как много значит для актрисы личная жизнь. В душе я надеялась на чудо: вдруг вопреки всем медицинским диагнозам у меня появится ребенок… Но если чудеса и случаются, то только не со мной…»
Но вернемся на съемки «Тихого Дона».
По сюжету ряд сцен романа происходил на железнодорожных станциях в разных частях страны. Для киношников снимать в разных местах было бы расточительством, поэтому все станции снимали в одном месте — в Каменске. Там снимали отправку казаков на фронт; митинг солдат, посвященный свершившейся революции; митинг на станции Нарва, где есаул Калмыков (Михаил Глузский) провоцирует солдат идти на Петроград, и прибытие на Новочеркасский вокзал представителей Военно-Революционного комитета.
После съемок на станции съемочная группа вернулась в Диченск. Здесь надо было снять всю зимнюю натуру для всех трех серий. На дворе стоял ноябрь 1956 года. Но поскольку снега еще не было, решили снимать осенние кадры в усадьбе Листницких. Только взялись за работу… как пошел густой снег. Решили воспользоваться случаем и снять эпизод, где Григорий и Наталья пашут. Но только подготовились к съемке, как вместо снега уже пошел дождь. Пришлось киношникам руками зачерпывать остатки снега и кидать на актеров (по сюжету, они лежали на арбе, укрывшись тулупами, и на них падал снег).
Вообще со снегом тогда была настоящая беда — его почти не было. Из-за этого так и не удалось снять сцену расстрела Петра Мелехова, и ее пришлось воспроизводить на столичной натуре — возле киностудии «Мосфильм». Из-за этого в течение четырех дней снимали сцену избиения Листницкого Григорием. При этом декораторам то и дело приходилось подбеливать все вокруг белым порошком, имитирующим снег. Однако едва дул ветер, как порошок поднимался вверх, что крайне осложняло и без того трудные съемки. К слову, кадр, где Григорий бьет Листницкого кнутом, снимали хитро: приемом обратной съемки. То есть Листницкий-Дмитриев приложил конец кнута к щеке, после чего Григорий-Глебов взмахивал кнутом вверх. При монтаже этот кадр запустили в обратной последовательности.
Съемки на натуре длились до марта. Отсняв на реке Донец финал картины (Григорий бросает в прорубь винтовку и патроны), группа вернулась в Москву. Там в течение полутора месяцев работа шла в павильонах Студии имени Горького: снимали эпизоды в домах Мелеховых, Астаховых, Листницких. Поскольку за прошедшее время актеры уже успели друг к другу привыкнуть, эти съемки проходили без каких-либо трудностей. Даже любовные сцены Глебова и Быстрицкой были сыграны ими на одном дыхании. Правда, любовь игралась понарошку: никакого трепета друг к другу актеры на самом деле не испытывали. Более того, Быстрицкая согласилась сниматься в постельных сценах только при условии, если под одеялом между нею и Глебовым будет положено… скатанное одеяло.
В середине мая вновь отправились в Диченск на съемки уходящей весенней натуры. Причем в этом же поезде с киношниками возвращался к себе на родину и автор романа Михаил Шолохов. На протяжении всего съемочного периода он ни разу не приехал на съемки, хотя до их места ему было рукой подать. Вместо этого он присылал своих друзей, которые потом возвращались назад и делились с ним своими впечатлениями. И вот теперь, в поезде, члены съемочной группы впервые встретились с писателем. Воспользовавшись моментом, Быстрицкая спросила у Шолохова, правда ли то, что ее героиня, Аксинья, до сих пор жива и живет где-то на Дону. На что Шолохов ответил: «Глупенькая, я это все выдумал». Для актрисы это признание было столь неожиданным, что она расплакалась.
Вторая экспедиция началась со съемок сцены встречи Григория и Аксиньи на берегу Дона. Затем сняли ночную встречу этих же героев — Григорий увлекает Аксинью в камыши. Потом сцену прихода Евгения Листницкого к Аксинье; возвращение изможденной Натальи домой. В начале июня сняли эпизод самоубийства Дарьи, драку во дворе Степана Астахова. Во время съемок последнего эпизода киношникам повезло: небо вдруг почернело, поднялся ветер. Этот тревожный фон как ничто лучше подходил для построения нужной мизансцены. Два дня ушло на съемки похорон Аксиньи. Поначалу Глебову никак не удавалось заплакать в кадре, как он ни старался. Но потом он спроецировал происходящее на себя — мол, это же я виноват в смерти Аксиньи, — и слезы сами брызнули из глаз.
Там же снимали сенокос, «рубку» Мелехова с матросами. Во время съемок последнего эпизода произошел неприятный инцидент. У Глебова в руках была деревянная шашка, однако он и ею рубил актера, исполнявшего роль матроса, осторожно, боясь причинить ему какой-либо вред. Но в кадре все это было видно. Тогда актер-матрос обратился к Глебову со словами: «Эх, рубака… Ты руби без оглядки…» В итоге Глебов так рубанул в следующем дубле, что чуть не сломал «матросу» плечо. Тот потом долго потирал ушибленное место и сетовал: мол, напросился на свою голову.
В августе экспедиция в Диченске закончилась, и группа вернулась в Москву. Но пробыла там недолго — почти сразу отправилась в Ленинград, где предстояло воспроизвести для второй серии события, происходившие в 1917 году в Петрограде. Там сняли приезд генерала Корнилова на Белорусский вокзал (снять этот эпизод на самом Белорусском вокзале не разрешили столичные власти, поэтому сцену перенесли в город на Неве, на Витебский вокзал); разговор Листницкого и Калмыкова в летнем ресторане (снимали во дворе Академической капеллы, где раньше располагался фешенебельный ресторан «Донон»); штурм Зимнего.
В сентябре группа была уже в Москве, где начался монтаж фильма. Герасимов торопился успеть сдать первые две серии «Тихого Дона» аккурат к 40-летию Великого Октября. Успел: фильм вышел в ноябре 1957 года. А спустя полгода на экраны вышла и 3-я серия.
Первые две серии фильма «Тихий Дон» вышли на широкий экран в октябре — ноябре 1957 года и имели грандиозный успех у публики. Его посмотрели 47 млн. зрителей (1-е место в прокате). По опросу читателей журнала «Советский экран» фильм был назван лучшим фильмом года. В апреле 1958 года свет увидела и третья серия. В том же году картина собрала богатый урожай призов на различных кинофестивалях, в том числе в Брюсселе, Москве, Карловых Варах, Мехико.
Но вернемся на некоторое время назад.
В 1957 году Быстрицкая продолжала разрываться между театром и кино — играла в Вильнюсском театре и снималась в третьей серии «Тихого Дона». Ее мечтой было перебраться в Москву, в Мекку театральной и кинематографической жизни страны, однако все ее попытки осуществить это долгое время ни к чему не приводили. Например, осенью 1955 года в Доме кино ей посчастливилось познакомиться с Фаиной Георгиевной Раневской, и та порекомендовала режиссеру Театра имени Пушкина, в котором сама играла, взять молодую звезду в труппу. В Пушкинском тогда собирались ставить «Белый лотос», и Быстрицкой была обещана одна из ролей. Однако этим планам так и не суждено было осуществиться.
Но вернемся на некоторое время назад.
В 1957 году Быстрицкая продолжала разрываться между театром и кино — играла в Вильнюсском театре и снималась в третьей серии «Тихого Дона». Ее мечтой было перебраться в Москву, в Мекку театральной и кинематографической жизни страны, однако все ее попытки осуществить это долгое время ни к чему не приводили. Например, осенью 1955 года в Доме кино ей посчастливилось познакомиться с Фаиной Георгиевной Раневской, и та порекомендовала режиссеру Театра имени Пушкина, в котором сама играла, взять молодую звезду в труппу. В Пушкинском тогда собирались ставить «Белый лотос», и Быстрицкой была обещана одна из ролей. Однако этим планам так и не суждено было осуществиться.
И все же в столицу Быстрицкая перебралась. Помог ей в этом кинорежиссер Юрий Егоров и его фильм о комсомольцах «Добровольцы», съемки которого проходили в 1957 году. У Быстрицкой там была главная роль — Леля Кайтанова.
Фильм вышел на широкий экран 20 октября 1958 года и принес его создателям огромный успех. Он собрал в прокате 26, 6 млн. зрителей (17-е место), что считалось неплохим результатом. После этого успеха Быстрицкая была замечена и получила приглашение перейти в труппу Малого театра — сначала по договору, а затем (в марте 1959 года) с зачислением в штат. Первой ролью Быстрицкой на сцене Малого стала леди Уиндермиер в спектакле по О. Уайльду «Веер леди Уиндермиер».
Несмотря на то что Быстрицкая была уже достаточно известной и популярной киноактрисой, карт-бланшем для легкого вхождения в коллектив прославленного театра это не стало. Наоборот, это обстоятельство даже в какой-то мере усложнило ей жизнь, потому что корифеи театра относились к кино с некоторым пренебрежением, как к чему-то несерьезному. Кроме этого, Быстрицкой пришлось доказывать свое право играть в труппе театра в жесткой конкуренции с другой киноактрисой, принятой в штат одновременно с ней, — Руфиной Нифонтовой, которая прославилась в 1957 году, сыграв роль Кати в кинотрилогии «Хождение по мукам». Конкурентная борьба буквально изматывала обоих. По словам самой Быстрицкой, первое время работы в Малом она никак не могла войти в стиль этого театра и почти после каждой репетиции мчалась в медчасть принимать успокоительные таблетки.
И все же шаг за шагом ей в конце концов удалось доказать, что ее зачисление в штат Малого оказалось не случайным. В итоге за два последующих сезона (1960–1961) она сыграла сразу шесть ролей: Наталью в «Осенних зорях» В. Блинова, Нину в «Карточном домике» О. Стукалова, Кэт в «Острове Афродиты» А. Парниса, Клеопатру Гавриловну в «Почему улыбались звезды» А. Корнейчука, Катерину Ремиз в «Крыльях» того же автора и Параньку в «Весеннем громе» Д. Зорина. Однако затем в течение полутора лет она сидела без новых ролей. Почему? Причину этого следует искать в излишне прямолинейном характере актрисы.
В Малом тогда ставили спектакль «Мадам Бовари» и режиссером был Игорь Ильинский. Он взял на роль Эммы свою жену — актрису этого же театра Татьяну Еремееву. Когда Быстрицкая узнала об этом, она бросила в сторону Ильинского такую реплику: «Как вы можете дать роль Эммы Бовари Еремеевой, с ее фигурой?» Позднее Быстрицкая признается: «Наверное, следовало его пощадить, но ведь я искренне верила: чтобы играть, нужно как минимум быть в форме. Не то что я была глупа — я была, наверное, неосмотрительна, а возможно, и беспощадна в силу молодости…»
Эта фраза до глубины души оскорбила Ильинского. И он превратился (вместе со своей женой) в ярого врага молодой актрисы. В результате карьера Быстрицкой заметно осложнилась. В 1962 году, накануне премьеры спектакля «Маскарад», где она играла одну из главных ролей (баронессу Штраль), Ильинский выступил со статьей в одном из популярных изданий, в которой говорилось, что в театр приходят кинозвезды, которые ничего не умеют, — имея в виду и Быстрицкую, и Нифонтову (с Козой у Быка тоже не самые дружеские отношения). Далее на одном из партийных собраний он заявил, что Быстрицкая не актриса, а пошлая манекенщица. Однако словесной эквилибристики признанному мэтру, видимо, было мало, и он по мере возможности препятствовал карьере Быстрицкой на деле. Например, когда на телевидении собрались снимать спектакль «Касатка» с Быстрицкой в главной роли (по ее же словам — самая замечательная ее работа), Ильинский сделал все от него зависящее, чтобы эта съемка не состоялась. Кроме этого, Быстрицкой стали давать играть только на сцене филиала театра, практически лишив ее возможности выступать на главной сцене.
Заметим, что Ильинский был не последним человеком, с кем Быстрицкая испортила свои отношения в начале 60-х. Нечто подобное произошло у нее и с Михаилом Шолоховым. Дело было так.
В 1962 году Быстрицкая снималась у режиссера Георгия Натансона в фильме «Все остается людям». Съемки проходили в Ленинграде, где в те же дни был и Шолохов (он участвовал в симпозиуме писателей). Узнав об этом, Быстрицкая захотела с ним встретиться (последний раз они виделись на съемках «Тихого Дона») и позвонила ему в гостиницу «Астория». И он предложил ей приехать немедленно. Знай актриса, что накануне у писателя всю ночь продолжалась шумная попойка, она, может быть, остереглась принимать это предложение. Но она этого не знала. В итоге, когда она пришла в апартаменты писателя и увидела, что гулянка по-прежнему в разгаре, ее охватило возмущение. И вот, пытаясь образумить собравшихся, она прокричала им в лицо одну-единственную фразу: «Вам, может быть, наплевать на Михаила Александровича Шолохова, но что вы делаете с русским писателем Шолоховым?!» И что же? В притихшем было зале внезапно раздался голос самого писателя. Возмущенный тем, что его вечеринку прервала какая-то молодая актриса, он принародно попросил ее… убираться вон. Причем сказал это в весьма грубой форме. С тех пор они больше не виделись.
Сама Быстрицкая довольно трезво оценивает свой бескомпромиссный характер и не боится рассказывать об этом журналистам. Приведу несколько отрывков из ее интервью по этому поводу:
«Как я отношусь к сплетням вокруг своего имени? Бывает больно, когда этого не ждешь от человека. И особенно если корят несправедливо. В первый момент я воспринимаю это яростно, могу наломать дров, вплоть до потери контроля над собой. Потом сожалею. Теперь стала осторожнее, стараюсь вовремя образумиться, прийти в себя. Однажды я накричала на одного человека и вдруг увидела, что у него задрожали губы. И дошло до меня: ведь я его обидела, оскорбила! И тут я испугалась. Со всей своей энергетикой могу навалиться на человека и принести ему беду…
Я по гороскопу Овен: всегда иду напрямик и, естественно, получаю синяки и шишки, но это меня не учит. Об одной интриге могу рассказать. Однажды мне стало известно, что некая актриса, которая могла претендовать на роль, полученную мною, подняла в своем кругу тост за мой провал. Почему? За что? Я же не ходила и не выпрашивала! Долго я думала, как поступить, чтобы ком ненависти не разрастался. Решила, что если меня не научились уважать — что ж, пусть опасаются. И провела с ней разговор таким образом… Нет, не могу рассказать. Короче говоря, друзьями мы, ясное дело, не стали, но интригу пресечь удалось. Вообще я убедилась: неправда, будто можно безнаказанно творить зло. Я уважаю эту актрису за ее труд, но, по-моему, она не смогла выйти на тот уровень, который был ей предназначен…»
Вообще стоит отметить, что Быстрицкая могла и может поставить на место кого угодно — табели о рангах для нее не существует. К примеру, однажды она отказала во взаимности одному высокопоставленному чиновнику. Было это в 1967 году. Быстрицкая тогда отправилась по профсоюзной линии в Англию, и этот чиновник, будучи руководителем делегации, вызвал ее к себе в номер и попытался склонить ее к определенного рода отношениям. Но нарвался на такое сопротивление, которого не ожидал (видимо, в случаях с другими коллегами Быстрицкой у него осечек не было). И тогда чиновник пообещал Быстрицкой, что она навсегда забудет дорогу за рубеж. И действительно — в течение нескольких лет актриса была невыездной.
Еще об одном похожем случае рассказывает сама Э. Быстрицкая: «Как-то пришла к большому начальнику: что-то просить для одного из коллег. А начальник этак зашел сзади, положил мне руку на плечо, и ладонь как бы невзначай заскользила вниз — ну понятно, в каком направлении. Отрезвляющих физических действий я не применяла, просто отскочила в сторону и произнесла выразительный монолог. Жаль, вопрос, по которому я приходила, решен, разумеется, не был…»
Другой подобный случай произошел с актрисой во время съемок одной из картин. Дело было так. Натурные съемки закончились, и Быстрицкая возвращалась из Поти в Адлер, чтобы оттуда первым же самолетом вылететь в Москву. Ехала она в грузовой машине, в кабине с водителем, который работал в их съемочной группе. Остановились в Сухуми, где был забронирован номер в гостинице. Дело было вечером, и Быстрицкая, уставшая с дороги, собиралась уже лечь спать, когда внезапно в дверь постучали. Как выяснилось, это был тот самый шофер, который привез ее в гостиницу. Актриса, естественно, спросила: «Что вам надо?» А тот ничтоже сумняшеся отвечает: «Тебя хочу, кого же еще?» Быстрицкую поначалу охватил легкий шок, но затем она пришла в себя и послала «ходока» куда подальше, да еще вдобавок пригрозила, что, если он немедленно не уйдет, она расскажет обо всем руководству группы. Шофер хоть и был озабочен, но побоялся потерять работу.