Все бы ничего, но многие американцы в тот день уезжали домой и увозили с собой эти лживые измышления. А потом Майк Харрисон [25]– храбрец, писатель, скалолаз – возле того же бара преподал мне урок на низком парапете (украшенном поверху резным растительным оргаментом). Я спрыгнул с высоты около двух футов, неловко приземлился, повредил стопу и хромал до конца конвента. Два фута! И это после игр со смертью на четвертом этаже! Ну что это такое!
Позорище.
Возвращаемся домой с Айлы, самое время подвести промежуточные итоги. Мне пришло в голову, что страну или любую другую сложно организованную местность можно познавать разными путями. Я считаю, что неплохо ориентируюсь в шотландских ландшафтах: объехал почти всю страну на машине, летал над ней на самолете, некоторые участки преодолел пешком, заходил с разных сторон, когда плыл морем и возвращался в ту же точку, останавливался во всех больших и многих маленьких городах, покорил несколько горных вершин, сплавился по парочке рек, причем несколько раз на байдарке. Скромно скажу, что более или менее сведущ в ее истории, хотя мог бы и, наверное, должен бы знать намного больше. Думается, я четко понимаю разницу между разными шотландскими регионами, различными менталитетами и акцентами, которые меняются от одной местности к другой. Я разговаривал и со шпаной, и со знатью, причем и те и другие иногда мыслили разумно, а иногда несли бред; я старался – правда, не особенно усердно – следить за культурной жизнью Шотландии.
Но всегда есть нечто большее. И всегда есть нечто иное. Думаю, заядлый альпинист может обладать теми же общими знаниями, которые я признал у себя выше, но из-за своего увлечения он совершенно по-другому определять суть Шотландии; альпинисты мыслят покоренными и непокоренными вершинами, хранят яркие воспоминания о тропах и горах, в их личной географии Шотландия представлена западом, центром и северо-западом (и вообще география физическая для них будет важнее любой другой). А на внутренней карте, например, гольфиста основными будут совершенно другие области – юг, восток и северо-восток. Профсоюзный деятель, в свою очередь, выделяет для себя совершенно иные регионы: центральный промышленный пояс или же значимые для рабочих места, такие как порты и заводы электронного оборудования. Каждая профессия, каждая сфера научного или человеческого интереса формирует собственную модель страны; у каждого жителя картина мира будет отличаться от той, что в голове у других, но при этом совпадать в общих чертах с представлениями тех, кто разделяет его профессию, досуг или увлечение.
Так вот, виски. Точнее, его изготовление. Скотч продвигают и продают по всему миру, но, по закону, производить могут только в Шотландии; так что в центре этой системы стоит относительно небольшая страна, а если конкретно, то около сотни скромных, обычно захолустных городков, где на заводах работают всего по десять-пятнадцать человек.
Конечно, есть еще виски из Ирландии и Японии, бурбон из Штатов, и по всем признакам, кроме названия, это тоже скотчи, тоже по-своему хорошие напитки (а некоторые сорта хороши по любым меркам), но эта книга – именно о шотландском виски, о шотландцах, о Шотландии; познавая процесс изготовления скотча, его историю, его связь со страной, его значение для жителей здешних и чужих краев, можно познать землю, в которой его делают, и людей, которые к этому причастны.
А значит, кроме поисков идеального виски мне предстоит поиск совершенно особого напитка.
Я никогда его не пробовал, мне никогда его не предлагали и почти ничего о нем не рассказывали, но уверен, что где-нибудь кто-нибудь обязательно занимается подпольным производством, то есть гонит такой продукт, какой делали в старину, прежде чем его сначала запретили, а потом легализовали, прежде чем этот кустарный промысел обложили налогами, прежде чем он превратился в индустрию (данное слово употребляется здесь достаточно вольно, учитывая относительно скромные масштабы, а также признаки искусства, присущие этому процессу). Должна же где-то быть подпольная вискикурня, и, безусловно, не одна.
Мне хочется увидеть ее в действии, но я согласился бы ограничиться дегустацией готового продукта (если, конечно, от этого не потеряю зрение или еще кое-что). Охотно побеседую с хозяевами, если смогу их убедить, что не настучу в таможенно-акцизную службу, но опять же, мне в первую очередь важно ощутить вкус, потому что он в известной мере будет вкусом прошлого, привязкой к той местности, откуда пошел сегодняшний виски.
Помимо прочего, хотелось бы понять, почему в Шотландии так мало подпольного виски. В особенности почему он встречается намного реже, чем его ирландский эквивалент – самогон «потин»? Поживите некоторое время в Ирландии – да что там, поживите некоторое время в Шотландии, – и вам рано или поздно предложат ирландский «потин»: всегда найдется человек, у которого есть знакомый, у которого есть другой знакомый… Но за тридцать с лишним лет случайных, а подчас запланированных, а иногда и долгожданных возлияний, которые происходили в каждом уголке Шотландии, я не могу вспомнить ни разу, когда бы мне предложили домашний виски, изготовленный прямо там, на месте. И с моими друзьями такого тоже не случалось. Мне это кажется странным. А учитывая пристрастия некоторых моих друзей, так просто диким.
Я даже готов поверить, что мне, скорее всего, десятки раз наливали, так сказать, «вискин», и я охотно его пил, но всякий раз по какой-то причине утром не мог этого вспомнить; впрочем, это абсурдная мысль – придет же такое в голову… Все, проехали. Пожалуй, вообще вырежу этот кусок из рукописи. Решено: удалю его завтра с утра, когда буду редактировать написанное сегодня вечером.
Что и говорить, «сбор материала» – это потрясающая штука. Теперь, изучив множество книг о виски, я знаю, что шотландский самогон зовется питрик [26], то есть «торфяной душок».
Питрик. Старинное слово, почти вышедшее из употребления, но это термин для обозначения цели моих поисков. На самом деле оно мне даже нравится. Как и многие другие писатели, а также немалое количество читателей, я, можно сказать, коллекционирую слова, и «питрик» кажется мне достойным экземпляром для коллекции.
Но вот сам питрик никак себя не обнаруживает. По крайней мере пока. Я навел справки, обронил пару намеков, но все безрезультатно. Вообще-то, я и не надеялся, что подпольное вискикурение будет развито на Айле просто потому, что там много легальных дистиллерий (на самом деле любой специалист в данной области может обеспечить себе спокойное и безбедное существование, работая официально). Да и вообще Айла всегда выглядела довольно цивилизованным местом в сравнении с некоторыми другими регионами, которые обычно ассоциируются у меня с производством виски. Иногда кажется, что Айла – это вообще часть центрального пояса Шотландии, особенно по контрасту с Внутренними и особенно Внешними Гебридскими островами.
А с другой стороны, если работника дистиллерии захватывает технически совершенный, с его точки зрения, производственный процесс, то он, возможно, не захочет прощаться с ним и после работы, чтобы просто валяться перед теликом; не исключено, что попробует организовать небольшую вискикурню где-нибудь в лесу, просто чтобы проверить, можно ли самостоятельно получать чистый продукт, применяя свои навыки в ином масштабе. В конце концов, на острове полно скалистых участков и нехоженых мест. Я в одиночестве съездил на Оа (Oa) – округлый полуостров, который торчит, как опухоль, в юго-восточной части тела Айлы, указывая в сторону Ирландии, – увидел там в фантастически изрезанной прибрежной полосе заманчивые скалы, крутые склоны, морские утесы, размывы и пещеры в обрамлении покрытых желтоватой пеной валунов. Спрятать там вискикурню – проще простого. Поверьте, ухабистая односторонняя дорога способна как нельзя лучше отогнать налогового инспектора, берегущего амортизаторы и тормоза служебной машины.
И хотя я побывал на этом – далеко не огромном – острове уже четыре раза, там все равно остались дороги, по которым я не ездил, и масса холмов и озер-лохов, к которым даже не приближался. Да, в этих холмах бродят и трудятся пастухи, лесники, егеря, но тем не менее…
В общем, если здесь и творятся темные дела, никто – и, наверное, это мудро – о них не распространяется, особенно в разговоре с туповатым и самонадеянным писателишкой из Файфа, который шляется по дистиллериям. Неважно, что я пишу книгу, что собираю для нее материал, – для местных я просто турист. Впрочем, здесь и туристом побыть приятно.
Был момент, когда мы почувствовали всю прелесть этих древних полузаброшенных мест. Вернувшись с Джуры, мы с Энн и Оливером выгрузились с парома, съехали с шоссе и добрались до небольшого лоха под названием Финлагган (Finlaggan) у низких холмов неподалеку от Баллигранта (Ballygrant). Там, на небольшом островке, куда прежде вела осушенная насыпь, недавно уступившая место новеньким деревянным мосткам, когда-то располагался политический и духовный центр этой Королевы Островов.
Был момент, когда мы почувствовали всю прелесть этих древних полузаброшенных мест. Вернувшись с Джуры, мы с Энн и Оливером выгрузились с парома, съехали с шоссе и добрались до небольшого лоха под названием Финлагган (Finlaggan) у низких холмов неподалеку от Баллигранта (Ballygrant). Там, на небольшом островке, куда прежде вела осушенная насыпь, недавно уступившая место новеньким деревянным мосткам, когда-то располагался политический и духовный центр этой Королевы Островов.
Это было еще в те времена, когда Шотландия якобы была едина, но все равно делилась на разные земли – этакие небольшие примитивные автономии, где правили вожди или кланы. Наиболее обособленным, практически независимым было Королевство Островов. В тот период социальная, политическая, экономическая и военная сплоченность обеспечивалась за счет доступа к морю и с моря. На хорошем судне можно было приплыть на любой берег со своими людьми и орудиями, но вот для того, чтобы преодолевать леса, скалы и болота, приходилось либо прорубать новую тропу, либо пользоваться той, которую враги знали намного лучше. Так что море, вместе с многочисленными озерами и заливами Шотландии, открывало широкую дорогу тем, у кого был талант морехода.
Финлагган какое-то время оставался центром небольшой морской империи. Можно стоять там в старой часовне или на руинах домов и укреплений, в тишине глядя по сторонам, наблюдать, как ветер гнет деревья, а мимо проплывают лебеди, задумчиво рассматривать старые могильные камни и пытаться представить тех, кто обрел под ними вечный покой.
Надгробья, хранящие образы давно умерших, защищены от непогоды плексигласовыми колпаками на толстых металлических ножках. Это зрелище напоминает низкие, довольно сюрреалистические кофейные столики или, как ни удивительно, произведения искусства.
Дома мы по телевизору смотрим, как развивается война. Все еще никаких ядерных ракет, никаких биологических атак, никакого химического оружия. Однако уродливые мутации, яды и проявления агрессии заметны, хотя и не там, где все их ищут. Гэри Янг, прославленный корреспондент «Гардиан», недавно переехал в Штаты и теперь рассказывает, как война повлияла на жителей США. По его словам, некий адвокат пришел в торговый центр в футболке с надписью «Give Peace a Chance» [27]на груди и с пацификом на спине. И охранник поставил ему ультиматум: либо снять футболку, либо немедленно покинуть здание. Адвокат заявил, что его свобода слова гарантирована Конституцией США (у меня много претензий к современной Америке, но я всегда восхищался тем, как серьезно и искренне американцы относятся к своим правам и требуют их обеспечения). Однако теперь многое изменилось. Охранник позвал копа, и тот, не задумываясь, арестовал адвоката.
Прощай, «свободных страна»… [28]
5. В сердце воды
Так вот. Гленфи́ннан (Glenfinnan). В Шотландии достаточно мест, претендующих на звание комариной столицы, и Гленфиннан в их числе. А еще тут часто идут дожди. Когда мой приятель Лэс приехал учительствовать в Форт-Уильям (Fort William), в первые полтора месяца его пребывания ежедневно лил дождь. Нет, конечно, до библейского потопа дело не доходило (или, по крайней мере, доходило не каждую неделю), но раз в сутки на город непременно обрушивался хотя бы один ливень. А в большинстве случаев – намного чаще. Даже человеку, который вырос в Гриноке (Greenock), показалось, что это перебор.
Думаю, нужно объяснить тем, кто не очень хорошо разбирается в рейтинге шотландских регионов с дрянной погодой, что Гринок в западной Шотландии считается дождливым местом (запад Шотландии известен по всей стране как место, где выпадает довольно много осадков; наверное, не будет ошибкой сказать, что и вся Шотландия воспринимается как регион более дождливый, чем остальная Британия, а сама Британия явно не может бороться за первенство в списке ассоциаций, связанных в голове простого туриста со словами «пустыня» и «засуха»).
По сути, Гринок – это шотландский Манчестер. Вся страна шутит по поводу частоты тамошних дождей.
Такое место есть в каждой стране. К примеру, в Норвегии это Берген. Когда я попал туда в 1975-м, путешествуя автостопом по Европе, мне довелось услышать первый – и на долгое время единственный – норвежский анекдот. Житель Осло решает провести отпуск в Бергене. Две недели без остановки льет дождь. Отпуск заканчивается, мужчина на вокзале ждет поезда, отряхивает зонтик, поправляет галстук, а потом видит маленького мальчика и спрашивает:
– Скажи-ка, мальчик, в Бергене когда-нибудь кончается дождь?
На что мальчик отвечает:
– Не знаю, мне всего пять лет.
Видимо, чтобы оценить этот юмор, нужно побывать в тех краях. Если ты промок до нитки, да к тому же постоянно живешь внутри черной тучи, где все погодное разнообразие состоит лишь в том, что на время шестимесячной зимы ливень превращается в обильный снегопад, то, думаю, будешь цепляться за любую соломинку, лишь бы развеять тоску.
Но все равно, полтора месяца без единого ясного дня – это, наверное, рекорд даже для шотландского запада; может быть, этот факт вызвал бы ажиотаж в Форт-Уильяме, надумай кто-нибудь еще, кроме Лэса, заняться подсчетами. Он-то уже начал думать, что где-то ошибся. Однако прошло немного времени – и приятное, теплое, солнечное лето (нет, точнее, короткое, но долгожданное бабье лето; ну ладно-ладно, просто не такие холодные и не целиком дождливые выходные где-то в конце октября) немного потеснило полную безысходность. Из окна своей квартирки Лэс и его будущая жена Айлин несколько лет смотрели, как грозовые тучи уплывают на юг по Лох-Линне (Loch Linnhe), а потом решили купить где-нибудь дом. Айлин, тоже педагог, выросла в Камбернолде (Cumbernauld), где дожди такая редкость, что в списке дежурных тем среднего жителя тех мест погода, вероятно, занимает позицию лишь парой строчек выше, чем в репертуаре обыкновенного шотландца.
Естественно, после таких дождей Лэс и Айлин хотели перемен и потому выбрали местечко милях в пятнадцати от Форт-Уильяма. И правда, там совершенно другой микроклимат, там совершенно по-иному ведут себя унылая морось, косые струи, настырный ливень и внезапные, но продолжительные грозы, от которых разверзаются все хляби небесные, потому что в Гленфиннане дождь – непревзойденный мастер своего дела. Люди, которым посчастливилось родиться и вырасти в Форт-Уильяме в особенно ужасные с точки зрения осадков десятилетия (и на собственной шкуре узнать, каково постоянно жить под черными хранилищами дождевой воды, не жалеющими своих мегатонных запасов и метящими тебе за шиворот), начинают, как известно, бледнеть и заикаться, когда сталкиваются с перспективой провести в Гленфиннане дольше, чем требуется для того, чтобы по лужам проехать через него на машине.
Гленфиннан в особенно величественные периоды своего существования официально признавался самым дождливым местом Британии. Утверждают, что в Озерном крае имеется деревушка, которая иногда бьет его в споре о том, где мокрее, однако, по слухам, такое бывает лишь в тех случаях, когда осадкометр в этом скорбном поселении случайно падает в озеро и дает неверные, даже нечестные показания (по крайней мере так вам скажут гордые своей сыростью жители Гленфиннана: они ни за что не уступят звания, которое упало им с неба и удерживается ценой страданий).
Несмотря ни на что, я езжу в Гленфиннан уже почти двадцать лет. Обожаю это место, и, как ни удивительно, в большинстве моих воспоминаний потрясающие, великолепные, захватывающие дух местные пейзажи залиты высоким солнцем, а на идеально голубом небе нет ни тучки.
Да, сам в шоке.
Но постой-ка, кабы не дожди, у нас в Шотландии не хватало бы воды для производства такого количества виски, правда? И вообще, если бы кельтам не требовалось облегчать тяготы жизни, отчасти обусловленные дрянной погодой, то виски, скорее всего, так и не был бы изобретен. Представь: сидишь целыми днями в холодной, сырой лачуге, завернувшись в огрызок, с позволения сказать, пледа, среди запаха навоза и горящих торфяников, рядом жена причитает по сестрам, умершим родами, а исходящие нутряным кашлем дети тайно прикидывают, когда же можно будет сбежать в Равнинную Шотландию или в Америку, оставив тебя без помощи по хозяйству. Тут поневоле задумаешься о том, как облегчить свое прямо-таки кошмарное существование, пусть даже за счет употребления самостоятельно изготовленных бодрящих веществ.
Это второй бич Гленфиннана, но хватит о грустном. В конце концов, дождь не так уж и страшен. Надень куртку с капюшоном, возьми зонт – и все в порядке. Важнее другой вопрос – эти гаденышы-комары.
Комар: микроскопическое бедствие огромных масштабов
Комары Шотландского нагорья (есть и другие виды, но пока сосредоточимся на главных злодеях) – это мелкие летучие насекомые, способные отравить человеку вечер, день, неделю и даже целый отпуск. По сути, это микроскопические вампиры: оплодотворенным самкам нужна кровь, чтобы произвести на свет потомство, и они предпочитают кровь крупных млекопитающих, особенно крупных млекопитающих почти без меха. Другими словами, нашу.