— А как вы смеете лгать людям своими умалчиваниями? Своим шушуканьем, своей мышиной возней с информацией, которую должны, слышите — должны знать все? — спросил Антон.
Кажется, его понесло. Ростик и не подозревал, что он так умеет.
— Я не думал, что столкнусь с этой проблемой, — как бы сам себе сказал капитан. — А оказалось, что вы такие же, как все интеллигенты… Да вы знаете, с кем разговариваете?
— Знаем, — даже как-то сварливо ответил Пестель. — Но и вы поймите, это не прихоть — потрепаться в солдатской курилке. Сейчас мы спорим о значении информации. И она имеет жизненное значение. Она затрагивает проблему выживания.
— Попросту — будем ли мы жить через пару месяцев или полгода? — пояснил Ростик. Он впервые ощутил, что слишком сложные формулировки могут затемнять ситуацию, а не выявлять ее, но как это исправить, пока не знал.
В этом споре вообще слишком многое получилось экспромтом, слишком многое было не продумано. Ростик не сомневался, что позже они найдут более удачные аргументы, но спорить предстояло именно сейчас, а не потом.
— А я приказываю молчать. И не поднимать панику.
— Не поднимать? Может, давно пора поднять? Чтобы хотя бы рельсы не оставлять противнику, а свернуть их и затащить в город? — спросил Антон.
Пестель подумал и спокойно, явно стараясь перевести разговор в конструктивное русло, проговорил:
— Может, мы бы даже смогли наладить торговлю?
Капитан хлопнул себя ладонью по колену, встал, походил по комнате. Вдруг Ростик заметил, что он умылся. А они-то сидели, как чушки, даже руки перед едой… Почему-то это задело больше всего. Эта секретность оборачивалась бездушием, словно они уже были арестованы.
— Если бы я знал, что так получится, — сказал капитан, усмехаясь, хотя по его злым глазенкам всем было видно, что ему вовсе не до смеха, — я бы не с вами поехал, а вызвал бы… Да поймите же вы, сведения, которые вы собираетесь распространять, вызовут пораженческие настроения.
Ростик сжал кулаки и уверенно отчеканил:
— Если ничего не делать, капитан, нас ждет судьба того города, который погибает, как мы это видели сегодня.
Дондик быстро ответил:
— Там две… нации, а у нас одна.
— Расы, — поправил капитана Пестель. — Нациями зеленокожих и червеобразных не назовешь. А вообще это даже разные виды.
— И все равно, у нас есть только мы — люди, — продолжил капитан. — Мы не будем воевать друг с другом. Потому что у нас одна нация. Одна.
— Всегда две — дураки и те, кто думает о будущем, — внезапно сказал Ким.
Почему-то именно эта реплика заставили капитана измениться. Он стал каким-то по-змеиному вкрадчивым, злобным, жестким. Ростик почувствовал, что против воли крепче сжимает автомат.
— Вы ведь корейский эмигрант? — спросил Дондик, подходя очень близко к Киму и даже наклоняясь к нему, словно тот не был человеком, а был неодушевленной куклой или сидел в кресле, связанный по рукам и ногам.
— И что из этого следует?
Ростик никогда друга таким не видел, Киму было и страшно, но он был и зол необычайно. Казалось, поднеси к нему сейчас спичку, он загорится, как целлулоидная расческа.
— Когда вернемся на Землю, то…
— Никогда не вернемся, капитан, — поправил его Пестель. — Я лично в это не верю. Это попросту невозможно. Иначе тут не было бы того города, его бы давно вернули. Как и другие существа, которых мы видим, с которыми даже воюем.
На это замечание капитан никак не отреагировал. Он лишь чуть отодвинулся от Кима. И тот сразу перестал быть похожим на марионетку. Ростик почувствовал, что у него возникла страшная догадка, капитан знал, как сделать марионеткой каждого. И умел этим пользоваться.
— Будьте готовы, вас вызовут для допросов, — сказал Дондик.
Антон внезапно широко и вполне искренне улыбнулся.
— Сначала остановите богомолов и научитесь передавать приказы не по проводам. А то ведь срежут и даже спасибо не скажут.
При чем тут провода, никто не знал. Да и сам Антон, похоже, не знал. И все-таки его дурацкое замечание имело смысл, оно показывало — прежний мир рухнул, и ничто никогда не повернет вспять.
Дондик отошел к дальней стене комнаты, уперся о нее спиной, сунул руки в карманы.
— Как я погляжу, смелые вы очень.
— Тут фронт, и дальше послать некуда, — спокойно, заражаясь настроением Антона, ответил Ким.
— Есть еще и лагеря, — зло, как бы даже и не совсем сознавая, что он говорит, бросил капитан.
— Были. Были, а не есть, в этих словах заключена огромная разница, — проговорил Ким. — И придется потрудиться, чтобы они снова возникли.
Пестель подумал и добавил, как всегда, очень рассудительно:
— Я думаю, не удастся. И вообще, было бы лучше, если бы мы думали, а не собачились между собой.
Ростик встал и широко развел руками, как бы сочувствуя, но одной рукой удерживал автомат за цевье, и жест доброй воли не получился.
— Похоже, капитан, вы потерпели поражение. Может быть, потому что даже не дали нам умыться. Пошли, ребята, разговоров сегодня будет — море. — Он подумал и добавил:
— Когда отстреляемся от богомолов.
Часть III Рельсовая война
Глава 13
Через пару недель внезапно, против всех ожиданий, Ростик, как и Ким, Пестель и Антон получили разрешение отправиться по домам. Сначала Ким разволновался, но потом размяк. Отпуск домой в любом случае был все-таки отпуском. До трамвайной остановки они добежали чуть не вприпрыжку. Потом посерьезнели и пошли, сами того не замечая, в ногу, развернутой шеренгой.
Идти были легко, ни машин, ни заграждений не было. Лишь пару раз они замечали сложенные из мешков с песком посты, но они стояли пустыми.
Дома, вот уж повезло, подали воду. Струйка была не толще спички, но это все равно была вода. И пахла она гораздо лучше, чем та, которую они пили в окопах. Ростик тут же наполнил с помощью садового шланга все бочки, и даже хватило напора налить четверть бака в садовом душе, построенном отцом.
Искупавшись и переодевшись во все чистое, он подумал было приготовить себе что-нибудь поесть, но почему-то уснул. Проснулся от того, что кто-то ласково, как в детстве, поцеловал его в лоб. Он открыл глаза, это была, конечно, мама.
Она выглядела осунувшейся, бледной, усталой. У глаз собрались незнакомые морщинки, но глаза сияли все той же победной силой, что и раньше, и она была так же красива, как тогда, когда уходила с отцом в кино или просто пройтись по городу.
За ужином они говорили мало. Она лишь смотрела, как он ест, подперев кулаком щеку, и вздыхала. Лишь убирая пустую тарелку, спросила:
— Как там у вас, все живы?
— Да ты что, мам, — с преувеличенным энтузиазмом ответил Ростик, — богомолы же стрелять не умеют. Просто пытаются проволоку срезать или рельсы отвинтить…
— Не скажи, — сказала вдруг мама. — К нам стали поступать раненные от выстрелов из каких-то самострелов, что ли… В общем, это стрелы с насаженными вместо острия колючками какого-то растения. Они потрясающе острые, твердые и дают очень плохой, глубокий разрез.
— Нет, мам, у нас такого не было, у нас все спокойно.
Она печально улыбнулась.
— То-то мы каждый вечер стрельбу слышим.
Она стала собираться в душ, нашла в шкафу свежее полотенце, длинный халат.
— Ну, ведь это мы же стреляем. А они — просто насекомые. Ладно, у нас там — пустяки. У вас-то что? Что в городе слышно?
— Из годных к строевой остались только девушки, — сказала мама. — И еще идут упорные разговоры, что будут рыть рвы, как во время войны.
— Рвы? — тупо спросил Ростик. — Зачем рвы? У них же нет танков, а ров они просто перелезут.
— Сам знаешь, какие у нас начальники, — и мама ушла купаться.
Ростик переоделся в штатское и вышел, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на Октябрьскую. На лавочке уже сидел Ким. В штатском. Он был вымыт, даже блестел, наверное, как и Ростик. И весь светился добродушием. Словно когда-то в детстве, он спросил:
— Что делать будем?
У Ростика уже давно, еще с того момента, когда им сообщили об увольнительной, засела одна мысль. Теперь он ее озвучил:
— Знаешь, мне хочется сходить в обсерваторию.
— Зачем? — удивился Ким.
— Мы ведь так ничего и не знаем — где оказались и почему? Может, они что-нибудь новенькое выяснили?
Ким посидел, подумал, посмотрел на облака над головой, которые уже скоро должны были погаснуть, и кивнул.
— Пошли. Может, на велах?
Подкачав свои несравненные «Украины», друзья поехали знакомой дорогой. У ограды обсерватории их вдруг остановили. Это был обыкновенный пост, вот только стояли на нем девчонки. Все в форме, бледненькие, чумазенькие, с карабинами. Командовала у них довольно пожилая девица, прямо тетка тридцатилетняя, с косой во всю спину, торчащей из-под пилотки, как змея. Она спросила документы.
— Девушка, — растерянно ответил Ким, — у меня не то что документов нет, но даже и фамилия нерусская.
Шутка оказалась неудачной, девица разозлилась, решив, что над ней смеются.
— Всякие сосунки… — начала было она, но вмешался Ростик.
— У нас увольнительная, мы с позиций и правил новых не знаем. О том, что у вас ввели документы, нам просто не сообщили.
— Увольнительная? — переспросила тетка с косой. — Так вы с передовой? А где ваше оружие?
Эх, будь они знакомы, все стало бы проще. Но так получилось, что ни одну из постовых ребята не знали, а выяснять общих знакомых показалось слишком долго. Поэтому Ростик просто ответил:
— Дома осталось. Зачем оно в городе?
— Подозрительно это, — сказала командир. — Да и молоды вы очень…
Ким, который действительно выглядел чрезвычайно по-мальчишески, еще и из-за своего небольшого росточка, вздумал обидеться.
— На передовую посылать — не молоды, да? А как к друзьям пройти…
Ростик толкнул его в бок кулаком, но девица уже все поняла.
— Вы в обсерваторию?
— К Перегуде, — добавил Ростик, надеясь, что постовая не станет спрашивать имя-отчество директора, которое он, конечно же, забыл.
— Сейчас спрошу, — веско сказала девица. Она вернулась на пост, выложенный мешками с песком, покрутила ручку полевого телефона, отвернулась от ребят и стала что-то докладывать в трубку. Потом прокричала:
— Как ваши фамилии?
Ким назвался за обоих. Ребята уже примирились, что придется поворачивать, как вдруг девица махнула рукой своим подчиненным и звонко крикнула:
— Пропустить.
Ростик с Кимом удивились, но проехали. Оставив велосипеды, как и месяца полтора назад, в тот день, когда только-только свершился Перенос, они прошли знакомой дорогой по пустынным коридорам к директору. Как и тогда, Перегуда был в синем халате и у него уже сидели гости. На этот раз они увидели довольно молодого парня, которого, как оказалось, Ким отдаленно знал. На всякий случай он все-таки представился:
— Грузинов, можно просто Поликарп.
— Поликарп у нас инженер с вагоноремонтного. Но сейчас, пожалуй, решает совсем не вагоноремонтные задачи, — по-хозяйски заговорил Перегуда. — А это, позвольте представить вам, профессор Рымолов, Андрей Арсеньевич.
И Перегуда указал на худого, рано поседевшего человека с узким носом, ясными серыми глазами и тонкими, словно у музыканта, пальцами.
— Ага, вас как-то поминал Дондик, — сказал Ким. — Говорил, вы отсидент за системологию науки не по Марксу.
Рымолов с Перегудой переглянулись. Потом вдруг Рымолов улыбнулся. И у Ростика потеплело на душе, такой мягкой и знакомой показалась ему эта улыбка. Так же улыбался отец.
— А я о вас тоже слышал. Во-первых, хорошо знаю вашего отца, — он повернулся к Ростику, — Гринева. А во-вторых, Дондик в своем отчете упомянул, что вы отказались не распространять информацию о поездке в город зеленокожих и червеобразных.
— Так вы его тоже знаете? — спросил Ким.
— Что значит тоже, он осуществляет за мной, так сказать, надзор. Я ведь существую, знаете ли, с поражением в правах… Ну, да это детали.
— Давайте выпьем чаю, — предложил Перегуда. — У меня есть немного еще с Земли, настоящего. И варенье найдется.
За чаем Перегуда и Рымолов принялись расспрашивать ребят о путешествии в город. И задавали вопросы до тех пор, пока, увлекшись, оба служивых не рассказали все, что видели, и даже кое-что из того, что думали по поводу увиденного. Оба ученых слушали внимательно. А Поликарп даже рот раскрыл от изумления. Закончив рассказ и посидев для приличия пару минут в тишине, Ростик в свою очередь спросил:
— А тут какие новости?
— Что вас интересует? — спросил Перегуда.
— Вы определили, где мы оказались? — подался вперед Ким. — И как это произошло? И что нам теперь делать?
— Ого, сколько вопросов? — рассмеялся Рымолов. Потом подумал, допил чай. — Понимаете, мы думаем, считаем, наблюдаем.
— Пока, главным образом, наблюдаем, — вмешался Перегуда.
— Да, пожалуй, именно так. Но общей картины еще не представляем себе. И потому, вы уж нас извините, пока об этом ничего сказать не можем. Знаете, преждевременные заявления…
— Понятно, — кивнул Ким и даже чашку отставил со звоном. — Рука Дондика, подписка и все такое.
Ученые переглянулись.
— Это не совсем рука Дондика, — сказал Рымолов, который вообще в этой паре был главным. — Просто нам в самом деле нужно как следует пораскинуть мозгами… Вы ведь спрашиваете о выводах, а их пока нет. Или очень мало, настолько мало, что и говорить не о чем.
— Нам бы хоть что-нибудь, — сказал Ростик — Гипотезы, идеи, соображения, факты. Мы ведь вам что-то принесли, почему бы вам не ответить любезностью на нашу, так сказать, вежливость.
— Обрати внимание, Боря, как этот молодой человек аргументирует. У него врожденный дар дипломата, — улыбнулся Рымолов. Потом он повернулся к Ростику. — И все-таки любые разговоры на эту тему, любые ответы на вопросы, которые вы нам задаете, пока преждевременны. Правда, у нас есть надежда получить кое-что довольно быстро, но это зависит…
С этими словами довольно церемонный Рымолов указал ладонью на Поликарпа, о котором все, кажется, на время забыли. Вагоноремонтный инженер покраснел лбом, а потом быстро заговорил:
— Дело в том, что у меня есть распоряжение подготовить для полетов над Полдневьем пару самолетов…
— Что? — спросил Ким. — Как вы сказали?
— Что сказал? — переспросил Поликарп, у него была очень быстрая речь, и это мешало его понимать.
— Полет над чем?
— Полдневьем, — произнес Рымолов. — Вы не замечали? Солнце тут, или то, что заменяет теперь наше родное светило, все время находится над головой, словно мы все время живем в полдень. И никогда — в другое время суток. Вот и появилось это словцо — Полдневье, как сокращение от определения — Мир Вечного Полдня. — Он помолчал, потом уже тише добавил:
— Это и есть наш новый мир.
— Теперь понятно, — кивнул Ростик. Он еще бы выпил чаю, но стеснялся попросить. Зато наложил себе еще одну розетку яблочного варенья и с удовольствием принялся поедать его, разрезая стальной ложечкой полупрозрачные, аккуратные дольки засахаренной «коричной», а потом еще и темноватой твердой «китайки».
— Я был бы рад рассказать вам о каких-нибудь наших успехах, — опять зачастил Поликарп, — да только их нет как нет. Когда меня послали на аэродром, я даже не знал, что в этом городке может быть такое…
— Поликарп попал к нам после головного отделения политеха по распределению, — пояснил Рымолов. — Приехал за три дня до Переноса.
Поликарп снова покраснел, но уже чуть меньше.
— В общем, оказалось, с военной поры тут осталась небольшая площадка и даже функционировал аэроклуб.
Ростик знал об этом аэроклубе. Отец как-то его водил туда, предложил прыгнуть с парашютом, но Ростик забоялся, и отцу пришлось прыгать самому.
— Мы отремонтировали пару самолетов и пытаемся поднять их в воздух. К сожалению, с шестьдесят четвертого аэроклуб снят с централизованного снабжения, нет ни запчастей, ни топлива… С пилотами тоже беда. Есть один старик, но он забывает даже, что летит не в истребителе времен войны, и всем советует выжимать газ до предела, словно вознамерился сжечь всю нефть Полдневья.
— А на чем летаете? — спросил Ким. В голосе его вдруг зазвучали нотки умиления.
— На «ЯКах восемнадцатых». — Поликарп поднялся. — Мне пора, спасибо за чай и за рассказ.
С этими словами он убежал. Как выяснилось, ходил он так же быстро, как и говорил. Ким проследил его уход долгим-долгим взглядом. Может, впервые за все годы, Ростик не понимал, что происходит с другом.
Глава 14
После ухода Поликарпа над столом повисла недолгая пауза. Потом Перегуда поднялся и пошел снова ставить чайник на примус. Ростик с облегчением понял, что их пока не выгоняют. Тем более что Рымолов принялся задумчиво крутить в тонких пальцах чайную ложечку.
Уходить в самом деле не хотелось, потому что они так и не получили того, за чем пришли, и потому что тут было уютно, несмотря на запах керосиновой лампы. Словно в прежние времена, еще до Переноса. Вот с этого Ростик и решил начать.
— Я все пытаюсь понять — что же такое был этот Перенос? Но ни к чему так и не пришел.
Рымолов посмотрел на него, на Кима, улыбнулся. Провел пальцем по столу, разглаживая не очень свежую, но еще вполне пристойную скатерть.
— А мне приходится думать о невероятном количестве самых разных вещей, — сказал он. — Как наладить стирку белья, ведь тут нет мыла. Что делать, когда кончится керосин. Как все-таки сохранить подачу воды в районы многоэтажек, ведь без этого нас ждет эпидемия. — Он задумался, посмотрел на дрожащий огонь лампы. — Скажите, почему вы все-таки отказались давать подписку о неразглашении, когда Дондик вас об этом попросил?