— Нет, — вздохнул горе-шпион, — я целый день боялся возвращаться. А на следующий день пришлось. Ну, он на меня и орал! У него такой крутой мат — аж завидно. Другие так не умеют.
— Вы уверены, что он не сразу узнал о провале вашей миссии? — уточнила я, вспомнив, как мне уже через полчаса после Мишиного визита принялись названивать якобы из женского журнала.
— Миссии, — гордо повторил Миша. — Уверен. Откуда ему узнать? А сегодня зовет меня и говорит — ты, мол, урод, не умеешь включать диктофон, а теперь вот Алину Алову убили, и эта твоя тетка нашла труп. Отправляйся к ней, расспроси и хоть теперь не лоханись, а то мало тебе не покажется. Екатерина Игоревна, ну, разрешите мне вас записать! Ну, пожалуйста!
— Погодите, — прервала я, — в каком смысле вы не умеете включать диктофон? При чем здесь это?
Миша посмотрел на меня, словно на последнюю дуру.
— Вы что, думаете, я ему правду сказал? Мол, тетка эта так меня запугала крючочками, что я даже расспрашивать ее побоялся? Нет, я сказал, что вы на все ответили, а дома я обнаружил, что диктофон не сработал. Со всяким случается, правильно? Только мне это вышло боком. Уралов решил, я с вами уже спелся, вот и послал меня к вам сегодня. А я побоялся, если буду в том же прикиде, вы меня снова к какому-нибудь заданию припашете. А я не люблю с формулами колбаситься. Вот я и сменил имидж, думал — точно меня теперь не узнаете. А вы узнали, потому что препод. Ну, дайте мне интервью, ну, чего вам стоит!
Миша так напоминал мне моих студентов, что я с трудом сдерживала желание объяснить ему, что такое интеграл, — или хотя бы попытаться. Переборов себя, я уточнила:
— Вы пересказали Уралову мое мнимое интервью? Он ведь наверняка вас расспрашивал.
— Да наплел чего-то… Сказал, что помню плохо, но роман будет о телевидении. О чем еще может писать Алина Алова? Главная героиня — телеведущая. Ну, сюжет какой-нибудь о борьбе каналов, кого-то развели на бабки. Да, еще любовь, сюси-пуси всякие. Что везде.
«Я-то, дура, хранила тайну! — потрясенно подумала я. — А оказывается, о загадочном сюжете способен догадаться последний двоечник…»
— Хорошо, — кивнула я, — и как он среагировал на ваш рассказ?
— Матерно, — спокойно отчитался Миша. — Да я же говорил! А сегодня я должен узнать, как вы нашли труп Алины Аловой. Во всех подробностях.
— Подробностей не ждите, — предупредила я, — но что-нибудь наболтаю. Пусть ваш Уралов видит, что интервью сорвалось по моей вине, а не по вашей.
— Спасибо, — обрадовался мой собеседник. — Значит, я включаю. — И он, сменив голос на неестественный и крайне противный, осведомился: — Как же вам удалось обнаружить тело Алины Аловой?
Решив не зацикливаться на неуместном слове «удалось», я ответила:
— Извините, Миша, это все так меня потрясло… я просто не могу говорить на данную тему. В прошлый раз мы с вами так приятно побеседовали, одно удовольствие вспоминать, а сегодня… нет. Тем более, в милиции меня просили молчать. Извините.
Я решила, что достаточно, и смолкла. Миша выключил диктофон, уважительно заметив:
— Здорово вы сказали, что, мол, в прошлый раз мы с вами клево побазарили. Это мне пойдет на пользу. А на Алину Алову мне, если честно, плевать. Пусть Уралов сам колбасится. Значит, до свидания!
И мы расстались, вполне довольные друг другом. Я настолько от всего отвлеклась, что перестала комплексовать по поводу голоса и, придя на занятия, заговорила басом, словно так и нужно. Что интересно, аналогично это восприняли студенты — казалось, они просто ничего не заметили. Не исключено, что, даже явись я в аудиторию голая, никто из них не среагировал бы. Они вроде меня — видят не внешность, а внутреннюю суть.
По окончании занятий я рванула в отдел по раскрытию умышленных убийств, поскольку еле успевала к назначенным пяти часам, а опаздывать не собиралась. И не только потому, что считала неразумным сердить строгого подполковника, но и по причине начала балетного фестиваля, которое пришлось как раз на тот многострадальный день. Чтобы успеть в театр, я должна была освободиться не позже шести. А поскольку надеялась успеть перекусить, так еще раньше. Учитывая, как я ждала этого фестиваля и сколько денег на него угрохала, меньше всего улыбалось пропустить открытие из-за милицейского допроса.
Подполковник выглядел мрачным, однако, едва я поздоровалась хриплым басом, лицо его выразило явное облегчение — непонятно, почему.
— Ну, что, Екатерина Игоревна? — радостно улыбаясь, спросил он. — Будем говорить правду или будем запираться?
«Где будем запираться?» — чуть было не спросила я, но вовремя прикусила язык и рассудительно ответила:
— Я сразу говорила правду. Другое дело, что из-за голоса была краткой. Ведь вы бы не хотели, чтобы я вчера пела вам все подробности?
— Только не это! — поспешно выкрикнул Степанов, глядя на меня с неприкрытым ужасом. Уж не знаю, чем ему не угодило мое пение? Голос у меня слабый, однако вполне приличный, и хороший слух.
— Ладно уж, сегодня петь не буду, — милостиво пообещала я.
Лицо собеседника снова выразило облегчение, и он заинтересованно осведомился:
— Если откровенно, Екатерина Игоревна, заплатила вам Анна Сергеевна за работу или нет?
— Конечно, нет, — отрезала я.
— Да? И как вы к этому отнеслись?
Я пожала плечами.
— А как я могла отнестись? Я сразу отказалась брать деньги, поскольку поняла, что не сумею написать текст, который бы ей понравился. А что?
Подполковник странно на меня посмотрел.
— Вы хотите сказать, она предлагала вам деньги, а вы не брали?
— Ну, да, — подтвердила я.
— А у нас есть другие, более правдоподобные сведения. Что она пообещала вам деньги, но не заплатила, и вы были этим очень недовольны. Специально выследили ее в фитнес-центре, чтобы потребовать свое. Но она не поддалась, и вы поссорились.
— И кто это выдумал? — возмутилась я. — Все было совершенно не так! За что ей мне платить, если я ничего для нее не сделала и делать не собиралась?
— А зачем тогда вы ее выслеживали?
— Я ее не выслеживала, — стараясь убедить себя, что передо мною двоечник, на которого нельзя злиться, его надо обучить, медленно и доходчиво объяснила я. — Анна Сергеевна это поняла. Она проверила, что моя подруга Настя записалась в этот фитнес-центр еще до того, как мы с Анной Сергеевной познакомились. Настя пригласила меня по гостевой визе, о которой ей сообщили совсем недавно. Как только сообщили, так она меня и повела. Все это легко проверить.
Похоже, моя методика себя оправдала. Подполковник задумался, потом кивнул. Воспользовавшись паузой, я так же медленно и доходчиво продолжила:
— Анна Сергеевна просила меня никому не говорить о сюжете своей книги, поскольку боялась, что из-за этого у нее будут проблемы. Особенно она не хотела, чтобы о сюжете узнал кто-нибудь из героев, потому что все они — реальные лица. И, не успела я узнать сюжет, как его у меня принялись выпытывать, якобы интересуясь моими творческими планами. А потом, в фитнес-центре, Анна Сергеевна была уверена, что кто-то следит, как долго и о чем мы беседуем. Она была напугана, уверяла, что речь идет о ее жизни и смерти. Еще говорила, что нервы у нее на пределе.
Я смолкла. Теперь собеседник должен сам потребовать, чтобы я доложила ему сюжет. Это будет куда лучше, чем если с инициативой выскочу я.
Милиционер не подкачал.
— Что другим не сказали о сюжете, правильно, а мне должны.
Я, сосредоточившись, в который раз поведала осточертевшую историю о политике, олигархе, борьбе телеканалов и финансовых аферах бизнес-леди. Вот мне наказание за гордыню: я нашла идею книги глупой и теперь вынуждена повторять ее раз за разом. Только бы убедить подполковника, что я не виновата — или, по крайней мере, что пока меня арестовывать рано. Не хочу попасть в тюрьму во время фестиваля балета! По окончании тоже не хочу, но все же не так обидно.
Степанов слушал с огромным интересом и, похоже, легко узнавал действующих лиц.
— Есть еще журналист по имени Олег, — вспомнила я, — который начал писать Анне Сергеевне книгу и наверняка помнит сюжет в деталях. Анна Сергеевна даже показывала мне его рукопись. Но фамилии Олега я не знаю.
— Ладно, хоть что-то, — с удовлетворением заметил подполковник и неожиданно добавил: — Ну, чего, Екатерина Игоревна, вы туда полезли? Что вы среди этих людей забыли?
— Наверное, жизненный опыт, — предположила я. — Он всегда дается дорогой ценой.
— Ладно, идите, — улыбнулся мой собеседник. — Хватит с вас пока нового опыта. Если вы понадобитесь, вас вызовут.
— Спасибо! — обрадовалась я и рванула к двери. Было без десяти шесть, и я имела шанс по пути в театр перехватить хотя бы пирожок.
Не тут-то было! У выхода стоял фургончик, опутанный проводами. При виде меня из него выскочил мужчина с камерой и бросился мне наперерез. Рядом пыхтела женщина с микрофоном.
— Вы нашли тело Алины Аловой! Поделитесь впечатлением со зрителями нашего канала! Эксклюзивная информация!
Я в ужасе попятилась. Я знаю, есть люди, которым приятно узреть собственное лицо на экране или в журнале. Я к этим счастливчикам не отношусь. Возможно, у меня просто завышенная самооценка. По крайней мере, мое представление о себе сильно отличается от того, что я вижу на снимках, — причем, замечу, в лучшую сторону. Я уже описывала свое фото на пропуске — но там я хотя бы позировала. Что получается, когда меня снимают в движении, описывать не стану, дабы не пугать бедных читателей. Злые студенты зачем-то упорно фотографируют меня на лекциях, а один даже поместил результат своих упражнений в Интернете. Лучше бы я этого не видела! Хотя полезное пособие для поступающих — пусть заранее трепещут. Учиться у такого монстра способен не каждый.
Так что мужчина с камерой не вызвал у меня энтузиазма. Женщина с микрофоном, впрочем, тоже. Терпеть не могу, когда из смерти человека делают шоу. Впрочем, я недавно придумала хорошую отговорку, и ничто не мешает воспользоваться ею вторично.
— Милиция запрещает мне отвечать на вопросы, — соврала я, старательно отворачиваясь от камеры.
Однако мерзкие журналисты не угомонились. Они упорно преграждали мне дорогу, тесня к своему фургону. До остановки маршрутки было довольно далеко, и мне страшно не хотелось, чтобы за мной бежала эта парочка, снимая на видео мои запылившиеся за день пятки.
И тут я обнаружила возможность спасения. Вообще-то я редко торможу частников, но в данном случае это представлялось наилучшим вариантом. В нескольких шагах от нас притулился автомобиль, владелец которого как раз в него садился, собираясь уезжать. Я была готова сбежать в любом направлении, хотя лучше всего, конечно, — к Мариинскому театру.
— Вы едете не в направлении Мариинки? — спросила я.
Хозяин машины вздрогнул и почему-то не сел в нее, а опрометью обогнул, словно желая ею от меня отгородиться.
— Нет, — коротко рявкнул он из своего укрытия.
— Все равно! Мне бы проехать квартал-другой куда угодно. За деньги, — поспешно добавила я, разглядев, что лицо потенциального благодетеля выражает панический ужас — пожалуй, не меньший, чем у подполковника, который опасался моего чарующего пения. Но этому типу я пока не пела. Может, он патологически жаден и испугался, что я хочу прокатиться даром? Однако, уточнение насчет денег ничуть его не успокоило. Даже странно. В отличие от моих фотографий, я лично редко пугаю людей… разве что студентов, но они не в счет. В изумлении я стала пялиться на трусливую личность. Молодой мужчина, лощеный, дорого одетый — я в таких вещах не разбираюсь, но тут это просто бьет в глаза. И автомобиль, наверное, дорогой. Возможно, он боится, что я его попорчу? Я присмотрелась к машине. На ней красовался знакомый мне значок — разделенный на три сектора круг. Я знаю его не потому, что часто разъезжаю в «мерседесах» — просто студенты на геометрии всегда бурно реагируют на подобную картинку. А еще у машины был замечательный номер — точнее, часть номера. «Триста тридцать три хе». Здорово, да? Так и хочется кому-нибудь сказать: триста тридцать три хе тебе!
Мое невинное любопытство возымело странное действие. Мужчина влез-таки в свой «мерседес» (напомню — с противоположной от меня стороны), и машина начала пятиться. Она продолжала ехать задом, причем довольно быстро, пока не скрылась с глаз долой.
Похоже, журналистов тоже заворожило это зрелище. Они потеряли бдительность, и я успела тормознуть совершенно неподходящую мне маршрутку.
К Мариинке я явилась голодная и злая, зато вовремя. Я не сообразила, где мне лучше вылезти, и пришлось возвращаться, плутая в проходных дворах. Каково же было мое удивление и даже возмущение, когда на подступах к театру я увидела те самые «триста тридцать три хе»! Коварство лощеного типа возмутило меня до глубины души. Сказал, что едет не в Мариинку, а сам! Из-за него я не успела поесть — а, признаюсь, в голодном состоянии я теряю всякую объективность. В частности, мысль, что Лощеный не обязан был куда-либо меня везти, как-то не пришла мне в голову.
У входа я специально помедлила, выискивая самого Лощеного. Где автомобиль, там и хозяин. Вот он, мерзавец! Так ему и надо — торгуется с театральной мафией. Эти стервятники вечно тут толкутся, продавая билеты втридорога. Ха, скинут они ему цену, жди! И я гордо прошествовала мимо злодея в холл.
Вскоре настроение мое улучшилось. Сегодня нас, балетоманов, собралась большая компания — все-таки не рядовой спектакль, а начало фестиваля. Прибыл даже десант из Москвы, человек десять, не меньше. Пристроившись в нашем любимом месте, у рояля, мы радостно приветствовали друг друга. С москвичами обычно общаешься через Интернет, поэтому личная встреча — подарок судьбы.
Судьба приготовила мне и более материальные подарки. Мы активно обмениваемся балетными дисками — причем, как вы понимаете, не теми, что можно купить в ближайшем ларьке (увы, ничего для нас интересного там не отыщешь). Зато в нашей компании кто-то записывает балеты со спутниковых программ, кто-то скачивает из Интернета, а иные вхожи в театральный мир и добывают через артистов. Ну, а я устроилась лучше всех. Все знают, что у меня Интернет с ограниченным трафиком, а спутниковой антенны и артистических знакомств, увы, нет. Поэтому, записывая что-то себе, каждый привычно делает копию для меня, лишенки. Я не привередничаю и любое предложение приветствую жадным воплем: «Мне это надо, надо!» Сегодня в связи с приездом москвичей, которые не были у нас уже пару месяцев, меня просто окружила толпа благородных дарителей. Знай, успевай вытаскивать из сумки пустой диск в обмен на очередной шедевр. Душа пела от радости, предвкушая предстоящий просмотр. Тут забудешь даже о голоде, не то что о мелочах вроде убийства и связанных с ним проблем.
* * *Дома, едва я вгрызлась в кусок колбасы (вообщето есть на ночь вредно для фигуры, но тут виновата не я, а виноват злой Лощеный… (к тому же вместо хлеба я положила колбасу на такой специальный безумно диетический хлебец)), так вот, едва я вгрызлась, раздался телефонный звонок.
— Счас джую, — сообщила я Насте (кто еще станет названивать после полуночи?).
— Чего?
— Сейчас дожую, — выдавила я.
— Жуешь? — возмутилась Настя. — В такое время? А ты знаешь, что Эдита Пьеха постоянно голодна и никогда не позволяет себе наесться досыта?
— Ни за что не стану певицей! — пообещала я. Хотя, судя по реакции подполковника, мне подобное несчастье не грозило.
— Жаль, что у тебя нет весов, — сурово заметила Настя.
— Еще весов мне не хватало…
— Ты бы взвесилась до еды, затем после и, наконец, утром, когда еда окончательно усвоится. Вот тут-то ты бы и убедилась, что бывает с теми, кто ест на ночь.
Я прямо-таки физически ощутила, как на животе откладывается жир. Все-таки Настя виртуозно владеет даром убеждения! А она, почувствовав мою слабину, с увлечением продолжила:
— Сейчас мы узнаем, какой вид диеты тебе следует предпочесть. Я как раз взяла в библиотеке новый журнал. Так… если ваша фигура имеет тип «груша», то есть расширяется книзу, то вы должны ограничивать себя в…
— Девяносто девять — шестьдесят девять — девяносто девять, — поспешно напомнила я, не желая себя ограничивать.
— Ладно, пойдем дальше. Если у вас тип «яблоко», то есть то, что в анекдоте зовется «а где будем талию делать?», то…
— Девяносто девять — шестьдесят девять — девяносто девять, — ехидно повторила я.
— И, наконец, если вы имеет тип «карандаш», то есть очень худы, — удивленно зачитала мне подруга. — Слушай, никогда бы не подумала, что очень худым требуется диета!
— Очевидно, мучно-кремовая, — предположила я. — Что, типы кончились?
— Да. Их почему-то всего три.
— Остальные в диете не нуждаются, — обрадовалась я, потянувшись к сыру. Настя уверяет, он безумно калорийный. Есть сыр — все равно что ложками трескать сливочное масло. Зато в нем много кальция. Должна же я позаботиться о зубах! Они мне жизненно необходимы, можно сказать, основной рабочий инструмент.
— Ладно, — неожиданно сменила тему Настя, — лучше расскажи, как у тебя дела.
— Современный балет был просто ужасен, — отчиталась я. — Он шел под пение какой-то хип-хоп-группы, и из слов я разобрала только два — «сумрачный абсурд». Правда, эти слова много раз повторялись. Зато восстановили «Пробуждение Флоры» Петипа — дивно красиво!
— Все-таки ты в стагнации, — вздохнула моя подруга. — Я спрашиваю не о балете! Как ты сходила в милицию? Рассказала подполковнику сюжет?
— Да. Представляешь, какой-то мерзавец наплел ему, будто Анна Сергеевна обещала мне заплатить, но не заплатила. Вот я и стала за ней гоняться, пока не настигла в фитнес-центре. Я, конечно, пыталась его разубедить, однако не уверена, что удалось.