По вечерам, после того как они высидели обязательную трехчасовую конференцию или официальный обед – Клэр посещала все мероприятия, не спрашивая разрешения ни у Дейла, ни у кого-нибудь еще, неизменно представляясь просто «Клэр» сгорающим от любопытства хозяевам-французам и их гостям, писателям – представителям угнетенных народов, – Дейл, вместо того чтобы в полночь, как в первые два дня, прийти в свою «Лютецию» и завалиться спать, отправлялся вместе с Клэр гулять по Парижу.
Клэр показала ему замечательный ночной джаз-клуб, не без издевки названный «Монтана». Они ели достопамятный шоколадный мусс в половину второго ночи рядом с Понт-Неф, в заведении под названием «Аи chien qui fume»; смотрели на Монмартре полуобнаженных танцовщиц в «Lili la Tigresse»; заходили в потрясающий крошечный бар рядом с бульваром Распэ, Клэр утверждала, что это любимый бар Хемингуэя, о котором понятия не имеют туристы (все они ломятся в страшно дорогой бар «У Гарри»), в котором предлагали более пятидесяти сортов односолодового шотландского виски; переправлялись на Правый берег, чтобы повеселиться под музыку вместе с молодежью в «Le baise sale»; ездили на такси в пивную «Эльзас» на Елисейских Полях, где ели дары моря, глядя, как на рассвете поливальные машины моют широкую улицу, и спускались к Сене, когда небо на востоке начинало розоветь.
В разгар утра, после нескольких часов любви, Клэр как-то заявила, что они непременно должны отправиться на пошлую экскурсию по Сене на bateux-mouche,[22] несмотря на прохладную погоду, и они сидели на верхней палубе, обнявшись, чтобы согреться. Потом они медленно прошлись по Люксембургскому саду, а затем разыскали могилу Бодлера на кладбище Монпарнаса. Когда Дейл заметил, что в любви парижан к осмотру могил есть что-то мрачное, Клэр переспросила: «Мрачное? Хочешь мрачного? Я тебе сейчас покажу мрачное!»
Она провела его по бульвару Распай мимо Центра современного искусства в «Foundation Cartier» к перекрестку с табличкой, на которой значилось «Denfert-Rochereau».
– Denfert это вариант enfer – пояснила Клэр. – Ин-ферно. Ад. – Они прошли через небольшую железную дверь в каменной стене, взяли у заспанного смотрителя фонарь и следующие два часа бродили по подземному лабиринту парижских катакомб, хранилищу скелетов, которые свозили сюда с переполненных парижских кладбищ еще со времен Французской революции. Клэр дала ему время передохнуть, после того как сообщила, что аккуратно сложенные на два метра в высоту по обеим сторонам их туннеля кости, кости в нишах, кости в соседних туннелях принадлежат приблизительно шести миллионам человек. – Мы с тобой наблюдаем весь Холо-кост, собранный на ближайшей миле, – шепотом произнесла она, освещая фонарем стены из берцовых костей и пустых глазниц.
В тот же вечер они обедали с редактором Дейла, Жан-Пьером, или же, как неизменно называла его Клэр, после того как Дейл поделился своими соображениями по поводу внешности этого коротышки, Крошкой Жаном. Был выбран ресторан «Bofmger» рядом с Бастилией. Еда была отменная, а атмосфера в духе той эльзасской пивной, только рангом выше: черные и белые плитки пола, дерево, медь, высокие окна, выходящие на залитую дождем улицу, и публика, знающая, как с шиком поесть и выпить. Попозже пришло несколько посетителей с собаками, но детей не было ни одного. Французы понимают, что ужин – дело серьезное и дети здесь только помеха.
Еда в тот вечер была настолько безоговорочно великолепная, насколько монологи Крошки Жана были безоговорочным merde.[23] Дейл взял фирменное: тушеное блюдо, именуемое cassoulet, в него входила белая фасоль с маринованной гусятиной, морковь, свиные ножки и бог знает что еще, Клэр предпочла choucroute, которое показалось Дейлу подозрительно похожим на квашеную капусту, – с тонко нарезанными кусочками свиной отбивной, бекона, сосисок и отварного картофеля. Крошка Жан заказал canard б la pressй, что, как он не без удовольствия объяснил, означало буквально утку, умерщвленную удушением, и все они отдали должное сопутствующим блюдам, на которых лежали горки pommes frites. Эльзасское вино было роскошно.
Жан-Пьер растолковывал Дейлу смысл его романа «Кровавая луна».
– То, что вы показали и чего никогда не поймут англо-американские буржуа в своем окраинном самодовольстве, это… как бы это сказать? Духовную целостность коренных американцев и ее полное отсутствие у ваших среднестатистических представителей Соединенных Штатов…
Дейл сосредоточился на вине и своем cassoulet. Клэр оторвалась от choucroute и едва заметно улыбалась молодому редактору. Дейл уже видел у нее такую улыбку и знал, что она предвещает.
– Вот, например, привидения в вашем романе, – продолжал Жан-Пьер. – Да обычный американец спятил бы, если бы увидел такое, нет? Конечно да! Тогда как для угнетенной, униженной души, для одухотворенного коренного американца, который так же естествен в своей среде, как дерево на ветру, призраки нечто понятное, нечто естественное, любимое и дружественное, нет?
– Нет, – отрезала Клэр, улыбаясь несколько шире. Жан-Пьер, прирожденный оратор-одиночка, захлопал глазами от этой ремарки.
– Пардон, мадемуазель?
– Нет, – повторила Клэр. Он съела полоску pommes frites, держа картошку рукой, а затем снова сосредоточила внимание на редакторе. – Индейцы никогда не любили и не понимали привидения, никогда не считали их чем-то естественным, – сказала она спокойно. – Они до смерти боятся привидений. Обычно считается, что призрак несет живому человеку только зло, и общения с ним избегают любой ценой. Семья навахо сожжет свой хоган, если кто-нибудь из родственников умрет в нем, они уверены, что иначе чинди этого человека, злой дух, заразит всю местность вокруг, словно рак.
Жан-Пьер глядел на нее, нахмурившись, его слишком алый ротик казался клоунским на фоне белого лица.
– Но мы говорим не о навахо, с которыми я провел прекрасные три недели в вашем штате Аризона два года назад, а о «черноногих» из романа профессора Стюарта!
Клэр пожала плечами.
– «Черноногие» боятся привидений точно так же, как и навахо. Привидения в европейской традиции по крайней мере обладают индивидуальностью, например тень отца Гамлета или призрак партнера Скруджа, Марли. Они в состоянии мыслить, говорить, объяснять свои поступки, они растолковывают живым их ошибки. Для индейцев Великих Равнин, да почти для всех индейцев, в призраке мертвого человека заключено не больше индивидуальности, чем в пердеже.
– Пардон? – захлопал глазами Жан-Пьер. – В… падеже?
– Un pet, – пояснила Клэр. – Просто трескучий газ, оставшийся позади. Привидения в индейской традиции всегда злобные, всегда неприятные, абсолютно линейные, еще более инертные, чем бессильные тени в Аиде, которых видели Орфей с Эвридикой.
Она, видимо, говорила слишком быстро для Жан-Пьера. Дейл догадался, что редактор не понял ни слова после un pet.
– Если мадемуазель именует индейцами все угнетенные народы Соединенных Штатов, – заговорил Жан-Пьер, и в голосе его прозвучал галльский сарказм, – тогда мадемуазель вообще ничего не понимает в угнетенных народах.
Дейл хотел было вмешаться, но Клэр обхватила его запястье двумя пальцами и сильно сжала. Она обольстительно улыбнулась Жан-Пьеру.
– Мосье Крошка Жан, должно быть, прав. Редактор снова нахмурился, замолк, начал что-то
говорить и вдруг сменил тему, развернув монолог о глупости в современной политике Соединенных Штатов, объясняя, что существует всеобъемлющий финансовый заговор – надо полагать, жидовский, подумал про себя Дейл, – который и контролирует все рычаги власти этой отсталой страны.
Позже, в штаб-квартире гестапо, лежа на кровати, когда луна заливала светом крыши Парижа и освещала их обнаженные тела, Дейл спросил шепотом:
– Это правда? Мы правда здесь? Это сейчас не кончится, Клэр?
Она улыбнулась в каком-то дюйме от него. Дейл не мог сказать точно, но все-таки решил, что она улыбалась не той улыбкой, какой улыбалась Жан-Пьеру в эльзасском ресторане.
– Могу ответить тебе лишь любимой фразой матери Наполеона, – прошептала она в ответ.
– Какой же?
– Ја у a bien pourvu que да dure…
– И что это значит?
– Что есть, то и ладно.
Дейл проснулся в подвале «Веселого уголка». Было позднее утро. Он переставил часы, и сейчас они показывали 10.45, слабый жидкий свет пробивался в бойницы грязных подвальных окон. Сунув ноги в тапочки, все еще в старом спортивном костюме, который он использовал вместо пижамы, Дейл поднялся в кухню. По холодному дому гулял сквозняк, и солнце в небе казалось таким же безжизненным и потерянным, каким чувствовал себя Дейл. Струи вчерашнего дождя замерзли на окнах и двери длинными сосульками, похожими на прутья тюремной решетки. Холодильник и кухонные шкафы были почти пусты. Ему очень хотелось чего-нибудь вкусного, не хлопьев и молока, которые он все время ел на завтрак, хотелось чего-нибудь вроде крепкого черного кофе и теплых круассанов, с тающим на корочке сливочным маслом. Он подумал, что ему, наверное, только что снилась еда.
Дейл вошел в кабинет и замер. Компьютер был включен. Дурацкая цитата из Мильтона так и висела на экране, как и его ультиматум, написанный прошлым вечером.
›Скажи, кто ты, или я совсем выключу этот чертов компьютер.
Под этим было:
›Скорбен, одинок, скажи, убог ли, коль избегаю общества? Творение Божественное от Господа алчет света. Любовь, одиночество – всякое амбивалентное ощущение теряется, меркнет. Ежедневные напасти язвят, долги удручают, альтернативы нет.
Раздраженный диалогом на экране, обрывочными воспоминаниями о нарушенном сне и яркими воспоминаниями о разговоре с Маб, тем, что так и не дождался звонка Энн, Дейл быстро выделил текст и потянулся к клавише DELETE.
И замер.
Он читал этот абзац бреда, и на ум ему приходили слова, почти целые фразы. Сосульки. Сестры. Сибил.
Он замотал головой. У него мигрень, у него кончилась еда. Даже чертов хлеб заплесневел. Надо поехать в магазин, а об этом он подумает потом.
Час спустя Дейл вышел из супермаркета «Квик» с тремя пластиковыми пакетами покупок и замер на месте. Между парковочными столбиками стоял Дерек и четверо его дружков-скинхедов, они отделяли Дейла от «лендкрузера». На мокрой дороге не было больше машин, кроме их старых пикапов, «форда» и «шевроле».
Дейл стоял между заправочной станцией и магазином товаров в дорогу. Он ощутил, как волна адреналина и страха разливается по телу, и тут же возненавидел себя за этот страх.
«Войди внутрь и позвони копам… в полицию штата, если не хочешь шерифу». Он посмотрел через плечо на жирную прыщавую девицу за прилавком. Она выдержала его взгляд с тупым упорством, а затем нарочито отвернулась. Дейл догадался, что она, наверное, девица кого-нибудь из этих парней, Дерека или кого-то из бритоголовых… а может быть, и всех сразу.
Взвесив на руке пакеты и жалея, что они недостаточно тяжелые – не набиты хотя бы жестянками с консервированными овощами, – Дейл сошел с бордюра и двинулся к кучке скинхедов.
Вожак, парень лет двадцати пяти с вытатуированной на правой руке свастикой, продемонстрировал Дейлу в широкой ухмылке мелкие неровные зубы. Он держал что-то в руке, прятал.
Зимние призраки 239
Дейл ощутил, как обмякли колени, и снова разозлился на себя. Какой-то миг ему грезилось, что, пока эти парни смотрят на него, он хватает с заднего сиденья свой вертикальный дробовик «саваж», стреляет в асфальт, чтобы отпугнуть их, сбивает с ног вожака, ставит колено ему на грудь и колотит его головой об мокрый асфальт, и кровь начинает лить из ушей этой скотины…
«Саважа» на заднем сиденье не было. Если завяжется драка, Дейл знал, у скинхедов все преимущества: опыт, жестокость, желание причинить боль другому человеку. Сердце его колотилось напрасно, Дейл отринул все свои фантазии и попытался сосредоточиться на печальной реальности.
– Эй, профессор Иуда, – окликнул его вожак, и Дейл вспомнил, что эта банда знает о нем из-за серии антимилитаристских статей, которые он имел глупость написать. Главной темой в этих статьях был антисемитизм в подобных, так называемых патриотических группировках.
«Теперь твоей главной темой будут выбитые зубы и перерезанное горло», – подумал он, останавливаясь перед пятью парнями. Он хотел сказать им, чтобы убирались ко всем чертям с его дороги, но засомневался, прозвучит ли голос достаточно уверенно. «Чудно. Мне пятьдесят два года, и я только что обнаружил, что я трус!»
На бензозаправку въехал голубой «бьюик», подкатил к ближайшей колонке, у которой как раз и стояли Дейл и скинхеды. С передних сидений на них недоуменно хлопала глазами пожилая чета, и парни с угрюмым видом отошли в сторонку.
За эту короткую передышку Дейл успел добраться до машины и забраться внутрь. Вожак наклонился к водительскому стеклу как раз в тот момент, когда Дейл защелкнул двери на центральный замок. Парень, стоявший рядом с Дереком, провел ключом по левому заднему крылу «лендкрузера».
«Если бы я был настоящим мужиком, – подумал Дейл, – я бы выскочил из машины и вытряхнул из этого паршивца кишки».
Дейл отъехал от магазина, надеясь, что на этом все и завершится. Не тут-то было. Пятеро парней расселись по своим пикапам, Дерек с соседом запрыгнули в белый «шевроле», вожак и еще двое парней уселись в обшарпанный зеленый «форд» с непомерно большими колесами. Оба джипа с ревом рванули от супермаркета «Квик» вслед за Дейлом.
Дейл притормозил на выезде на окружную дорогу. Не проехать ли ему пару сотен метров до выезда на 1-74? Выехав на автостраду, он сможет отправиться прямо в Пеорию. Если эти гады поедут за ним, он посигналит какой-нибудь полицейской машине или поедет сразу к полицейскому управлению, которое, как он смутно помнил, находится на проезде Военного мемориала. Или ему лучше повернуть на север к Хард-роуд и шоссе 150А, а потом обратно к дороге на Оук-Хилл и там уже на север к участку шерифа? В этом нет никакого смысла. Только не при шерифе Ка-Джее Конгдене. Кто-то из этих негодяев наверняка любимчик шерифа. Не исключено, что они все вместе ходят на сборища бритоголовых и одалживают друг у друга белые балахоны для очередного костра.
Дейл свернул на север к Хард-роуд. Будь он проклят, если сбежит в Пеорию только из-за того, что какое-то дерьмо ему угрожает.
«А почему нет? – подумал он. – Почему вообще не поехать прямо в Монтану?»
Два пикапа ехали вслед за ним по Хард-роуд, зеленый «форд» обогнал белый «шевроле» Дерека.
Дейл снова притормозил на Хард-роуд. Приблизительно в миле на западе виднелись деревья и водонапорная башня Элм-Хейвена. Прямо впереди простиралась узкая асфальтовая дорога, слишком узкая и грубо заасфальтированная, чтобы называться дорогой, этот отрезок в две мили соединял поля, прежде чем перейти в Шестое окружное шоссе. Дейл ехал по этой дорожке в супермаркет «Квик», оглядывая грязные поля и снова вспоминая, как когда-то эта дорога была колеей от тракторов, ходящих между полями, местные жители пользовались ею изредка, потому что в дождь она делалась совершенно непроходимой. Дядя Генри и тетя Лина часто рассказывали, что местные фермеры всегда держат наготове несколько лошадей, дожидаясь, когда можно будет вытянуть какой-нибудь незадачливый пикап или даже пижонский новенький «форд» из грязи, в весеннюю распутицу это было довольно прибыльным делом. Дейл ехал прямо по дорожке, шины шуршали по мягкому асфальту и тающему снегу.
Если скинхеды думают обойти его, чтобы прижать с боков, у них ничего не выйдет на этом участке дороги. Ширины здесь хватало только на одну машину, а по обеим сторонам от дороги тянулись глубокие дренажные канавы.
Дейл поглядел в зеркало заднего вида. Оба пикапа ехали прямо за ним. Дейл даже разглядел за рулем «форда» бледную физиономию и темные глаза вожака.
Дейл попытался прикинуть возраст пикапов и есть ли у них полный привод. Он решил, что у «шевроле», скорее всего, нет, а вот у «форда», наверное, есть. Во всяком случае, судя по дорогим огромным внедорожным колесам, у него, скорее всего, имеется и полный привод.
«О чем я вообще думал, когда поехал сюда?»
Дорожка выходила на Шестое окружное шоссе южнее бара «Под черным деревом». Еще около мили на север – и он уже в «Веселом уголке». Водонапорная башня Элм-Хейвена торчала на западе.
Дейл повернул на восток, на Джубили-Колледж-роуд.
«Ты свихнулся!» Шестое окружное тянулось на восток еще миль семь, до Джубили-Колледж, и больше там не было ничего – только холмы, узкие мосты над оврагами, несколько фермерских домов. «И дорога достаточно широкая, они могут прижать меня и сбросить в кювет».
Дейл вжал педаль газа в пол. Огромный шестицилиндровый мотор «тойоты» взревел, и тяжелая, на две с половиной тонны, машина рванулась вперед.
Два пикапа позади принялись сигналить, то ли от восторга при виде Дейловой глупости, то ли в предвкушении того, что будет теперь.
Дейл несся со скоростью семьдесят пять миль в час по скверной деревенской дороге, «лендкрузер» высоко взлетал на подъемах, благополучно скатываясь в небольшие долины. Вожак, водитель зеленого «форда», ехал рядом с Дейлом, когда они с ревом преодолевали следующий подъем.
«Встречная машина – и будут трупы», – подумал Дейл.
Они вместе перевалили через холм. Встречных машин не было. Белый «шевроле» маячил в зеркале Дей-ла, на самом деле уже упирался в его задний бампер.
Обе машины сигналили, скинхеды махали ему из открытых окон.
Парень на пассажирском сиденье рядом с вожаком поднял охотничий нож и замахнулся, всего в паре футов от Дейла. Стекло было опущено, парень орал и ругался, заглушая шум ветра, рев моторов и шорох шин по мокрому асфальту.
Дейл не обращал на него внимания, он спускался с холма. На Джубили-Колледж-роуд хватало места для двух машин, но внизу, на мосту через овраг, могла поместиться только одна.
Зеленый «форд» поднажал, однако на стороне Дейла была масса его машины, мощь мотора и отчаяние. Он первым достиг нижней точки и проехал впереди «форда». Три машины с шумом миновали узкий мост и заревели на следующем подъеме.