Дейл оставил включенным полный привод и на пониженной передаче все-таки пополз вниз по почти вертикальному склону. Шестеренки протестующе скрипели, но передача, заблокированные дифференциалы и могучая компрессия «лендкрузера» помогли замедлить движение, и он так и спустился по прямой линии до самого низа. Тяжелая машина ударилась о воду и грязь, словно огромный валун, колеса погрузились ниже оси, но Дейл крепко держал руль и ехал на север; грязь, вода, лед широко летели во все стороны и поднимались сзади петушиным хвостом. Пятьдесят футов, и он снял блок с дифференциалов, оставив пока полный привод, переключился на вторую передачу, ощутив наконец твердую землю. «Дворники» работали вовсю, прочищая в грязи узенькую полоску, так что Дейл видел, куда едет.
Он остановил машину у выезда на дорогу к кладбищу и снова оглянулся.
Бритоголовые долго стояли на вершине отвала, а затем последовали за Дейлом, направив «форд» прямо вниз с холма. Но пикап подвели крутящий момент и коробка передач. На середине спуска зеленый пикап повело, развернуло и он потерял управление. Машина ударилась о грязь внизу, съехав боком. Бесполезные теперь огромные шины сразу ушли на три фута в болото, и пикап завалился на левый бок, кабина и кузов до половины ушли в грязь и воду.
Одну дожую минуту не было заметно никакого движения, а потом все три скинхеда вылезли в открытое пассажирское окно, с трудом сохраняя равновесие на косо стоящем боку машины. Один из молодчиков попытался пройти по скользкому крылу и взмахнул руками, теряя равновесие. Он упал в грязь и тут же ушел в болото до пояса.
Дейл понял, что надо снова заблокировать дифференциалы и вернуться к пикапу: не для того, чтобы помогать скинхедам, осознал он мигом позже, – чтобы проехаться по гнусным скотам, закатать их в грязь так, чтобы их нашли лет через пятьсот, как каких-нибудь мумий из торфяных болот Англии. Дейл попытался засмеяться, но сейчас руки, сжимавшие руль, тряслись, сердце колотилось, когда волна адреналина, на которой он держался до сих пор, пошла на убыль. Он ощутил, что никогда еще не испытывал такой злости, во всяком случае с тех пор, когда был ребенком и жил в Элм-Хейвене. Какая-то часть бешеной энергии и злости из тех почти забытых лет вернулась к нему вместе с фрагментами воспоминаний: «Мы прикончили тот проклятый грузовик, который преследовал нас». Он не понял этой мысли, но узнал ее отголосок в своем нынешнем приступе ярости.
Двигаясь медленно, Дейл поехал на запад по ухабистой дороге, тянувшейся вдоль южной оконечности Страстного кладбища. У выезда на окружную дорогу он вышел, открыл ворота, проехал, запер ворота за собой. Он знал, что бритоголовые тоже скоро выйдут на эту дорогу – ну, не так уж скоро, если вспомнить, через какую грязь им придется пробираться, – но вряд ли им удастся вытащить так же скоро свои машины.
«А им и не нужно, – пришла непрошеная мысль. – Все, что им требуется, – повернуть здесь на север и дойти до “Веселого уголка" пешком».
Дейл мысленно пожал плечами. Гнев оказался сильнее нервной тряски, он ощущал, как ярость кристаллизуется в груди, сжимается в кулак. На ферме у него дробовик. И новые патроны. Пусть приходят.
«Веселый уголок» стоял темный, когда он подъехал. Сосульки после дневной оттепели замерзли и висели ледяными зубами перед задней дверью. Дейл ходил из комнаты в комнату, включая везде свет. Никто его не поджидал. «Саваж» был в подвале, там, где он его оставил, незаряженный, прислоненный к стене. Дейл взял коробку патронов четыреста десятого калибра, зарядил один и унес дробовик в кухню. Убедился, что дверь закрыта на цепочку. «Пусть приходят».
Он прошел в маленький кабинет. На темном экране горели слова. Это было не стихотворение, которое он видел в последний раз, не его угроза неизвестному собеседнику с требованием назвать себя, а точный повтор предыдущего письма.
›Скорбен, одинок, скажи, убог ли, коли избегаю общества? Творение Божественное от Господа алчет света. Любовь, одиночество – всякое амбивалентное ощущение теряется, меркнет. Ежедневные напасти язвят, долги удручают, альтернативы нет.
Когда Дейл видел эти слова в первый раз, они показались ему лишенными смысла, но сейчас они всколыхнули смутное воспоминание о чем-то написанном Владимиром Набоковым. И тут он вспомнил это произведение – «Сестры Вэйн» – и сейчас же узнал в тексте такой же игривый акростих, который звучит в последнем абзаце рассказа. Поняв, что сообщение на экране акростих, Дейл легко прочел его по первым буквам каждого слова…
›Сосульки от Бога. Слова от меня. Дуэйн.
Глава 20
Последние месяцы, пока Клэр Харт доучивалась в университете Монтаны – прежде чем отправиться в Принстон готовиться к защите, – они с Дейлом проводили на ранчо почти все выходные, а в тот последний апрель их занесло снегом на пять суток.
Он ушел от Энн и девочек. Все в университете, кажется, знали, что происходит. Заведующий его кафедрой был просто поражен, коллеги проявляли любопытство или возмущались, иногда и то, и другое, даже декан дала понять, что ее все происходящее слегка беспокоит. Романы между студентами и преподавателями случались, а романы между выпускниками и первокурсниками были делом обычным, но все-таки Мизула была слишком маленьким городом, слишком патриархальным, поэтому никому не нравилось, что сплетни о подобной связи ходят по университету.
Дейл с Клэр выехали на ранчо в пятницу – он с маленькой квартирки, которую снимал в городе после того, как ушел из дома, Клэр из своей квартиры, – а уже утром в субботу перевал оказался заперт, полмили дороги засыпало сугробами в четыре фута высотой, телефонная линия испортилась, электричество на ранчо отключили. Это было прекрасно.
Они кололи дрова и жались друг к другу у широкого зева камина, чтобы согреться. Они забирались под пуховую перину на кровати и занимались любовью, чтобы согреться. Плита на кухне работала от огромной цистерны с газом, поэтому проблем с едой не было. Дейл заранее запасся огромным количеством консервов, а просторный холодильник устроили в чулане между домом и амбаром, достаточно было только открыть дверь; температура каждую ночь падала ниже нуля – замороженной пище уже ничто не грозило. Дейл даже расчистил лопатой для снега гриль на террасе, чтобы во второй вечер на ранчо приготовить мясо.
Днем они ходили по окрестностям на лыжах или надевали снегоступы и гуляли по горам и долинам. Солнце ослепительно сияло в промежутках между налетавшими изредка снежными шквалами, небесная лазурь проглядывала в просветах между ползущими облаками. Ветер дул, почти не переставая, стряхивал снег с лап дуг-ласовских елей и желтых сосен, взвихривал снежинки выше западной стены ранчо и укрывал единственную дорогу волнистыми белыми дюнами. На третий день они надели снегоступы и пошли вниз по горной дороге, но почти сразу стало ясно, что, хотя накануне и приезжали бульдозеры, за ночь ветер и новый снегопад снова закрыли перевал. Они вернулись на ранчо и разожгли огонь – у Дейла ушло на это десять спичек, – потом разделись и занимались любовью перед камином на покрывале, купленном на заливе Гудзон. Потом Дейл сказал, что, по его подсчетам, дров им хватит лишь до следующего декабря.
В последнюю ночь перед тем, как дорогу расчистили, Клэр сказала Дейлу, что у него такой вид, словно его посещает дух. В тот день, когда окружную дорогу расчистили, телефон снова заработал, сосед, у которого был снеговой плуг, пообещал расчистить для Дейла выезд, как только справится с дюжиной подобных заданий для других соседей, а это произойдет, скорее всего, к следующему утру. Дейл ответил ему, что тот может не торопиться.
Уже стояла глубокая ночь, и Дейл с Клэр лежали перед догорающим огнем на толстом стеганом одеяле, накрывшись красным покрывалом с видом Гудзона. Во всем остальном доме было темно и холодно. Клэр лежала ближе к огню, отвернувшись от него, лицом к камину, она опиралась на правый локоть, касаясь Дейла только бедром и ягодицами. Ее левая рука, плечо, грудь были обведены алым контуром света от догорающих углей, казалось, в ней пульсирует какой-то ее собственный внутренний жар. Дейл почти дремал – ему было лень подбрасывать дров, чтобы в комнате потеплело и они смогли уйти в спальню, – когда услышал ее обращенные к нему негромкие слова:
– Знаешь, почему я решила быть с тобой?
Он даже заморгал от ее ледяного тона, но быстро сообразил, что это, должно быть, прелюдия к какой-нибудь шутке или комплименту.
– Нет, – ответил он, проводя ладонью по алой изогнутой линии ее плеча и руки. – Почему же ты решила быть со мной?
– Потому что ты с привидениями, – шепотом ответила Клэр Ту-Хартс.
Дейл ждал завершения. После долгого молчания, которое нарушало только потрескиванье углей, он спросил:
– Что ты имеешь в виду? С какими привидениями? Было уже слишком темно, поэтому он не увидел, как
– Что ты имеешь в виду? С какими привидениями? Было уже слишком темно, поэтому он не увидел, как
она пожала плечами, а только ощутил движение под своей ладонью.
– Какое-то привидение, – сказала она. – Оно отмечено чем-то темным. Мне кажется, это что-то из твоего детства. Что-то, не вполне принадлежащее этому миру.
Ветер ударял в высокое окно в десяти футах от них. Днем между деревьями открывался вид на вытянутый луг, идущий от амбара к озеру. Сейчас только непроглядная тьма прижимала свои пальцы к стеклу с другой стороны.
– Ты шутишь, – сказал Дейл. Он с трудом поборол желание отдернуть руку от ее прохладной кожи.
– Нет.
– Это какие-то мистические знания «черноногих»? – продолжал Дейл. Он говорил беззаботно. Но он помнил их первую совместную поездку на выходных и ночевку под хребтом в резервации. – Или наследие какой-нибудь итальянской ведьмы?
– И то и другое, – ответила Клэр. Она не поворачивалась к нему.
– Мне казалось, это дома бывают с привидениями, а не люди, – произнес Дейл. Он пытался шутить, но голос у него звучал напряженно.
Клэр ничего не ответила. Она уже не опиралась на локоть, просто лежала на боку, подложив согнутую руку под голову, словно спала. Угли почернели настолько, что он различал лишь бледное свечение ее кожи в свете звезд, отраженном от сугробов за окном.
Он убрал руку. Холодный воздух дома сильнее давил на них, когда они лежали на полу.
– Почему же ты решила быть с тем, кого… посещает привидение? – произнес Дейл в темноту.
– Потому что оно становится сильнее, – шепотом ответила Клэр. Она, кажется, почти спала, а может быть, совсем спала, отвечая во сне, как медиум в трансе. – У него произошло оживление. Нечто мертвое силится стать живым.
И тогда Дейлу показалось, что холодный воздух под одеялом сделался почти материальным, словно между ними лежало тело кого-то третьего. А Клэр на самом деле спала. И даже слегка похрапывала.
Кто-то колотил в дверь.
Дейл с трудом очнулся от сна. Какой-то миг он никак не мог сообразить, где он, затем увидел медную спинку кровати, дубовую коробку консольного радио на полу в ногах, слабый зимний свет, проникающий в высокие окна подвала. «Кровать Дуэйна в подвале».
Стук повторился.
Дейл скинул стеганое одеяло и сел на край кровати. Дробовик стоял там, где он его оставил, прислоненный к книжным полкам. Дейл помнил, что зарядил ружье, когда вчера вечером вернулся после гонок по грязи. Он не помнил, как заснул прямо в одежде, но именно так и было.
Кто-то колотил в кухонную дверь.
Дейл сунул ноги в ботинки, завязал шнурки, заправил рубашку, подхватил ружье, проверил, действительно ли оно заряжено, поставил на предохранитель и пошел наверх.
На часах в кухне было десять тридцать утра. Дейл поглядел в щель между занавесками на маленьком окошке в двери, прежде чем открыть.
На крыльце стояла Мишель Стеффни с тремя большими пластиковыми пакетами. Дейл заметил торчащую из самого большого пакета вакуумную упаковку с ветчиной, розовое мясо выглядело как-то совсем уж по-плотски непристойно.
– Открывай! – крикнула Мишель. – Здесь ужасно холодно! – Она улыбнулась ему. У нее на губах была яркая алая помада, а щеки порозовели.
Дейл убрал дробовик с глаз долой, но так, чтобы было легко достать: поставил между кухонным столом и плитой, – а потом отпер дверь.
Мишель ворвалась в потоке холодного воздуха. Дейл успел заметить, что ее машина стоит на замершей грязной площадке, заметил, что снег почти растаял, что светит солнце, хотя и по-зимнему водянистым светом, а потом он закрыл и запер за Мишель дверь. Он смотрел, как она снимает и перебрасывает длинное пальто через спинку стула, как деловито достает банки, жестянки, бутылки и ту самую ветчину из своих пакетов.
– Ну, я, конечно, позвонила бы тебе, но только это невозможно, здесь телефона нет, свой мобильный телефон ты упорно не включаешь, или что там с ним у тебя, так что я выбрала все сама. – Она достала две бутылки красного вина из небольшой коричневой сумки, которая стояла в магазинном пластиковом пакете. – Надеюсь, ты любишь «Мерло». Я люблю. Вот я вчера и купила две бутылки перед закрытием магазинов. Решила устроить все попроще… ну, ты понимаешь, только ветчина, печеная картошка и стручковая фасоль. Зато на десерт купила отличный пирог марки «Сара Ли».-И словно в доказательство, она извлекла из пакета и продемонстрировала ему яблочный пирог.
– Потрясающе, – пробормотал Дейл, совершенно сбитый с толку. – Но какого… я хотел спросить, что мы, собственно, празднуем?
Мика Стоуффер, урожденная Мишель Стеффни, не ответила, она снимала с высокой полки стакан. Дейл обратил внимание, как плотно ее белая блузка обтягивает большую грудь. Он тут же отвернулся, словно рассматривая выставленные на столе бутылки и банки.
Мишель дождалась, пока стакан наполнится водой из крана, и отпила глоток, прежде чем ответить:
– Надеюсь, это шутка, профессор Дейл Стюарт. Сегодня же канун Рождества!
Они пообедали во второй половине дня, пока еще не совсем угас блеклый дневной свет. Дейл принял душ, побрился и переоделся в легкие хлопчатобумажные брюки, чистую рубашку и спортивную кожаную куртку, а Мишель тем временем сварила кофе, и старый дом начал наполняться насыщенными запахами готовящейся еды. Они пили вино, пока готовилась ветчина, а за обедом открыли вторую бутылку «Мерло». Они обедали за кухонным столом. Мишель принесла в своей сумочке две коротких свечки. Дейл старался не думать о Клэр, когда зажигал свечи своей золотой зажигалкой, и вот тусклый дневной свет сменился светом свечей на столе, а не жалкой лампочки под потолком. Дейл проснулся с пустой головой и совершенно сбитым с толку, а теперь чувствовал себя совершенно пьяным. Он удивил самого себя, когда пересказал Мишель все подробности неспешных гонок по болоту, случившихся накануне, он подчеркивал самые нелепые, а не самые страшные моменты, и они оба смеялись. Дейл налил им обоим еще вина.
– Я прочитала тот рассказ, о котором ты говорил, – произнесла Мишель, когда они убрали со стола. Кофе уже готовился в кофеварке, яблочный пирог разогревался в духовке, но оба они еще смаковали остатки вина. – Ну, тот самый, – пояснила она, – «Веселый уголок».
Дейл очень смутно помнил о том, что они обсуждали рассказы Генри Джеймса, но согласно кивнул.
– Тебе понравилось?
Мишель отпила глоток вина. Ее рыжие волосы пылали в свете свечей. Прямоугольник окна над раковиной у нее за спиной окончательно потемнел.
– Не знаю, понравилось ли мне, – ответила она наконец. – На самом деле мне он показался чертовски странным.
Дейл улыбнулся. Отвечая ей, он старался, чтобы в его голосе не прозвучала снисходительность.
– Да, вынужден признать, что большинство творений Джеймса откровенно занудны. Ты знаешь, что говорила о Генри Джеймсе Дороти Паркер?
Мишель Стеффни покачала головой.
– Она сказала как-то, он пережевывает больше того, что откусил, – сказал Дейл и засмеялся.
Пахло кофе и пирогом. От вина осталось богатое послевкусие. Он заставил пятерых бритоголовых барахтаться в грязи на горах Билли Гоут. В общем и целом он чувствовал себя великолепно.
Мишель качнула головой, словно отмахиваясь от остроумного комментария Дороти Паркер и снова возвращаясь к теме разговора.
– Я прочитала рассказ три раза, но все равно сомневаюсь, что поняла его. То есть Спенсер Брайдон видит в своем старом доме это привидение, это его второе «я», эту кошмарную версию себя самого. Того, кем он мог бы стать.
Дейл кивнул, ожидая продолжения. Вино почти закончилось.
– Но был ли он настоящим? Я имею в виду призрака. – Мишель говорила низким грудным голосом.
Дейл пожал плечами.
– Это любопытный момент в творчестве Генри Джеймса, – начал он, несмотря на все усилия, опять угадывая в своем голосе интонации профессора Стюарта, читающего лекцию. – Привидения, а его старый дом в Нью-Йорке был домом с привидениями, – являются крайними проявлениями человеческого разума, не так ли? Слиянием внешнего и внутреннего? Реальность для Джеймса – во всяком случае, в его произведениях – всегда была метафорической и психологической.
– Алиса Ставертон тоже его видела, – мягко произнесла Мишель.
– Прошу прощения?
– Его подружка, – сказала Мишель. – Мисс Ставертон. Та, которая в финале держала на коленях голову Брайдона. Она видела призрак, плохого Брайдона, в то же самое время, когда его видел он сам. Она рассказывала ему об этом. И ей понравился плохой Брайдон… ее тянуло к нему.
– Правда? – глупо переспросил Дейл.
Он раз двадцать читал лекцию об этом рассказе – почти всегда первокурсникам, – но на самом деле никогда не сосредоточивался на том второстепенном факте, что мисс Ставертон видела того самого призрака, не говоря уж о том, что это чудовище ей понравилось.
– Ну да, – продолжала Мишель. – И ей понравился другой Брайдон – без пальцев, уродливый и так далее-потому что это он, призрачный Брайдон, а не настоящий Брайдон-нытик, сказал, что хочет ее.