Именно в это время, разъезжая по стране с «Голубым светом», Рифеншталь получила приглашение посетить публичный митинг, где выступал Адольф Гитлер. Лени не могла взять в толк, почему имя этого человека у всех на устах как в Германии, так и за рубежом. Поразительно, но большинство ее соотечественников верили, что только ему по силам справиться с многочисленными проблемами, терзавшими Германию.
Знакомство с Гитлером
Речь фюрера, как и он сам, произвели на Лени гипнотический эффект: «Мне казалось, будто передо мною разверзлась поверхность Земли, будто полушарие, неожиданно расколовшись посредине, выбросило огромную струю воды, столь мощную, что она достала до неба и сотрясла Землю. Я почувствовала себя совершенно парализованной…»
После успеха «Голубого света» Лени осознала себя не просто актрисой, но режиссером. Поэтому, получив очередное предложение от Фанка сняться в его картине в главной женской роли, гордо ответила отказом: теперь она сама может снимать кино! Однако подумав о расходах, которых требует кинопроизводство, Рифеншталь смирила свою гордость и согласилась сняться в картине «SOS! Айсберг!» К тому же ей хотелось еще раз поработать с командой Фанка, которую она так полюбила.
Перед самым отъездом в Гренландию, где должны были проходить съемки, Лени написала письмо на адрес Главного штаба нацистской партии самому Гитлеру с просьбой о встрече. Этот человек заинтересовал ее, а значит, она готова была сделать все, чтобы познакомиться с ним. Лени еще не знала, что к тому времени он уже был горячим поклонником ее творчества. Разумеется, фюрер согласился на встречу.
Черный «мерседес» отвез ее на маленький курорт Хорумерзиль, где ее поджидал Гитлер. Они прогулялись по пляжу (охрана держалась на солидном расстоянии), и Рифеншталь удивило, что фюрер оказался «таким естественным и нескованным, как совершенно нормальный человек», и «неожиданно скромным». Для нее он в этом разговоре, посвященном в основном фильмам, музыке и архитектуре, отделился от своего публичного образа.
Из-за этого «свидания» Рифеншталь опоздала к поезду, который увозил всех участников экспедиции к пароходу в Гренландию, за что Фанк страшно разозлился на свою обожаемую актрису. Лени же, прилетев в Гамбург на личном самолете Гитлера, отказалась пояснить, почему присоединилась к съемочной группе на сутки позже…
В Гренландии, из-за того что Лени много времени проводила на холоде, а порой и в ледяной воде, у нее начались проблемы с почками. И, поскольку состояние ее все ухудшалось, Фанк принял решение отправить актрису в больницу. Доставляли ее туда самолетом и морем – целые сутки. Но, когда ей сказали, что в больнице придется провести минимум две недели, Лени отказалась и решила вернуться к съемкам. И это несмотря на то, что в больницу ее доставили практически в горячечном бреду. Однако она осознавала свой долг перед Фанком и остальными членами его команды, а потому все же завершила съемки своих эпизодов. После этого Лени, завернутую в несколько одеял, отправили на континент.
«Я едва пребывала в сознании… поняла, что настало время расставания. Каждый пожимал мне на прощание руку и передавал письма, чтобы я отвезла их назад, в Германию. Все члены экспедиции стояли на берегу. В серых сумерках я по-прежнему могла различать лица моих товарищей… я зарыдала – зарыдала, будучи не в силах остановиться, а ведь не плакала столько лет! Застилаемый пеленою слез, берег отступал все дальше…»
Всю арктическую экспедицию с ней был зачитанный до дыр экземпляр «Майн кампф», испещренный пометками на полях. И, разумеется, по возвращении в Германию Лени снова захотела встретиться с фюрером. Посетив вечер, устроенный Магдой Геббельс для Гитлера, Рифеншталь пригласила фюрера и министра пропаганды к себе в студию – посмотреть фотографии со съемок «Голубого света».
Гитлер в ее жилище держался скромно, большую часть времени уделяя не хозяйке, а книжным шкафам. Нашел он и тот самый экземпляр «Майн кампф» с пометками. Сама Рифеншталь вспоминала об этом: «Я рассыпала по полям такие комментарии, как “Ложь”… “Неверно”… “Ошибка”, хотя иногда помечала “Хорошо”. Мне не хотелось, чтобы Гитлер читал эти записи на полях, но мне показалось, что его это забавляет. Он взял книгу в руки, сел и продолжил листать. “Это интересно, – сказал он. – Вы остроумный критик, хотя вообще-то я собрался иметь дело с артисткой”».
И если Гитлер держался с Лени подчеркнуто корректно, то министр пропаганды Йозеф Геббельс воспылал к ней нешуточной страстью, хотя у него были жена и дети.
«Без вас моя жизнь – пытка», – взывал он к ней, падая на колени, рыдая и обнимая ноги Лени… Она сочла, что его поведение переходит границы приличий, и потребовала, чтобы он ушел. В конце концов, заявила Геббельсу Рифеншталь, у него замечательная жена, милые дети – что же он за муж? Понимает ли он, что играет с огнем?
Разумеется, это воспоминания самой Рифеншталь, не исключено, что в них многое приукрашено. Но в том, что Геббельс питал к ней интерес, а она раз за разом ему отказывала, сомнений нет. Позже его сильная страсть переросла в столько же сильную ненависть, и до конца своей жизни он постоянно вставлял Лени палки в колеса, стараясь разрушить ее кинокарьеру…
Личный режиссер фюрера
30 января 1933 г. Гитлер получил вожделенный пост рейхсканцлера Германии. Лени узнала об этом, когда находилась в Давосе. Вскоре ей стало известно, что Геббельс собирается надеть «смирительную рубашку» на германскую культуру – живопись, литературу и даже кино.
Фильмы подлежали строжайшему контролю, так как, по словам Гитлера, кино играло важную роль «в системной кампании по восстановлению морального здоровья нации».
Рифеншталь попыталась убедить Гитлера в том, что искусство нельзя контролировать таким образом, но у фюрера тем временем возникла еще более странная идея: ей следует стать помощницей доктора Геббельса и вместе с ним осуществлять надзор за киноиндустрией. Как выразился Гитлер, «он не имеет опыта в области кинематографии, и я тут же подумал о тебе. Ты могла бы взять на себя художественный аспект».
Лени понимала, что ни при каких обстоятельствах не сможет работать с Геббельсом. Да и сама идея контроля над кинематографом была для нее неприемлема. Фюрер воспринял ее отказ довольно спокойно, предложив взамен снимать для него фильмы. Тут уж Лени не могла отказаться.
В дневниках Геббельса о 17 мая 1933 г. упоминается, что он встречался с Рифеншталь, чтобы послушать о ее планах съемок фильмов. «Я предложил ей сделать фильм о Гитлере, – пишет он, – и она проявила большой интерес к этой идее».
А в записи от 12 июня замечает: «Она одна из всех звезд понимает нас».
В 1933 г. в честь прихода нацистов к власти был запланирован масштабный партайтаг – съезд в Нюрнберге, где в программу входило «освящение» Гитлером 316 знамен, приветствие миллионов сообщников из своего воинства и обращение к 60-тысячному отряду мальчишек из гитлерюгенда.
По предложению Гесса партайтаг получил название «Партийный съезд победы». Гитлер заказал Рифеншталь снять фильм об этом сборище, и картина получила название «Победа веры».
Но даже и в связи с «официальным» мероприятием Гитлер не преминул воспользоваться своим излюбленным принципом – «разделяй и властвуй». Несмотря на то что он сам заказал фильм Лени Рифеншталь, никакого подтверждения от государственного управления кинематографией она не получила. Технику и операторов ей также никто не выделил.
К тому же во время съезда ей вставляли палки в колеса штурмовики СА и эсэсовцы, мотивируя это тем, что члены съемочной группы не получили разрешения находиться там, где они хотели бы снимать.
Но Лени была не из тех, кого такие вещи останавливают, и фильм она все-таки сняла. Она показала его Гитлеру, и он остался вполне доволен результатом, хотя сама Лени считала, что это был лишь «несовершенный фрагмент без настоящего сюжета или сценария». В прокат фильм так и не вышел, оставшись лишь для «внутрипартийного» пользования.
У нее было абсолютно четкое понимание того, как должно быть сделано хорошее кино. Уже много лет спустя, в 1965 г., давая интервью Мишелю Делаэ для известного французского журнала Les Cahiers du cinéma, Рифеншталь заявила: «Если вы ныне зададите мне вопрос, что самое важное в документальном фильме, что побуждает смотреть и чувствовать, то, по моему мнению, таких вещей две. Во-первых, это каркас, конструкция, короче говоря: архитектура. Архитектура должна иметь очень четкую форму, ибо монтаж лишь тогда возымеет смысл и произведет свой эффект, когда он, в той или иной манере, сочетается с принципом этой архитектуры…Во-вторых, это чувство ритма».
Несмотря на прочитанную книгу «Майн кампф» (чем, кстати, могли похвастать немногие) и на присутствие на съезде партии в Нюрнберге, где Гитлер открыто говорил о своей расовой политике, Лени Рифеншталь все же считала, что со временем он придет к умеренности в демонстрации силы. Вероятнее всего, именно этим объяснялось ее согласие продолжать снимать для Гитлера. А он уже предложил ей заняться съемками следующего партайтага, который должен был пройти в 1934 г.
Несмотря на прочитанную книгу «Майн кампф» (чем, кстати, могли похвастать немногие) и на присутствие на съезде партии в Нюрнберге, где Гитлер открыто говорил о своей расовой политике, Лени Рифеншталь все же считала, что со временем он придет к умеренности в демонстрации силы. Вероятнее всего, именно этим объяснялось ее согласие продолжать снимать для Гитлера. А он уже предложил ей заняться съемками следующего партайтага, который должен был пройти в 1934 г.
Однако в Берлине она чувствовала себя неуютно. Ее снова тянуло в горы, к снегу. К тому же у нее возникла идея очередного фильма. В ее мечтах он назывался «Долина». В основе его лежала, как ни странно, одноименная… опера Эжена д’Альбера. Съемки должны были проходить в Испании, куда и сбежала Лени, поручив «партийный» фильм своему приятелю Руттману.
Однако деньги на «Долину» сочились по капле, а снаряжение и команда не прибыли в Испанию вовсе. Это стало для Лени ударом, и она на две недели попала в больницу. Кинокомпания тем временем решила и вовсе отменить съемки «Долины». Рифеншталь с пустыми руками вернулась в Берлин, где ее враждебно встретил Гесс, который был крайне возмущен тем, что она посмела перепоручить кому-то съемки «партийного» фильма, когда ее выбрал для этой работы лично фюрер!
Лени пришлось срочно ехать в Нюрнберг и брать дело в свои руки. Она понимала чудовищную ответственность, которую налагал на нее этот проект.
– Но я же не могу отличить штурмовика от эсэсовца, – жаловалась она Гитлеру.
Фюрер посоветовал ей посмотреть необходимые материалы.
Лени не хотелось, чтобы ее фильм превратился в выпуск новостей. Она полагала, что лента даже на такую тему должна иметь совершенную художественную форму. Лени сумела взять себя в руки, во всем разобраться и снять фильм, который понравился Гитлеру. Последние доводки были закончены всего за несколько часов до премьерного показа во дворце УФА 28 марта 1935 г. Лени переоделась в вечернее платье прямо в лаборатории, где происходил процесс печати; оттуда она и отправилась на премьеру, растрепанная и раздраженная, прибыв в «УФА-Паласт ам Цоо» за несколько минут до того, как был поднят занавес. Начался показ фильма, получившего название «Триумф воли».
Титры к этому фильму, сделанные Руттманом, – единственное, что оставила от его работы Лени. Выглядели они следующим образом:
ТРИУМФ ВОЛИ
Документальный фильм о партийном съезде 1934 г.,
снятый по личному
распоряжению фюрера
Режиссер Лени Рифеншталь
5 сентября 1934 года
Через 20 лет после начала
Мировой войны,
через 16 лет после начала страданий
немецкого народа,
через 19 месяцев после начала
возрождения Германии
Адольф Гитлер снова вылетел
в Нюрнберг, чтобы встретиться со своими верными соратниками…
1934 год. Партийный съезд
И вот кончаются титры и идут первые кадры фильма: самолет фюрера спускается с небес, прорезая плотные слои облаков и лавины туч. Затем облака расступаются, становятся видны крыши и шпили Нюрнберга… Фюрер спускается с небес к своим соратникам.
В течение почти всего сеанса Лени сидела с закрытыми глазами. Когда же по окончании показа смолкли аплодисменты и Гитлер преподнес ей букет сирени, Рифеншталь упала в обморок.
Сражен фильмом был даже непримиримый враг Лени – Геббельс. Невзирая на разногласия, царившие между ними, он представил «Триумф воли» на Национальную кинопремию 1935 г.
После такого успеха, разумеется, именно Лени Рифеншталь получила заказ на съемки фильма об Олимпийских играх 1936 г. в Берлине.
Олимпиада и «Олимпия»
Олимпийские игры в столице Германии должны были состояться еще в 1916 г., но были отменены из-за войны. И вот двадцать лет спустя их все-таки провели в Берлине. Но к этому времени все атлеты и гимнасты еврейского происхождения были отлучены от национального спорта. Им запрещалось тренироваться и состязаться вместе с «арийскими» атлетами, даже если при этом страдала национальная команда.
Нацисты не останавливались ни перед чем, даже если их решения и действия противоречили очевидной логике. Например, президент Олимпийского комитета Германии доктор Теодор Левальд принадлежал к числу тех, кого при Гитлере назвали «мишлинг» – человек, в жилах которого текла доля еврейской крови: одна из бабушек Левальда была еврейкой. И хотя именно его заслугам в значительной степени Германия обязана была тем, что Олимпийские игры 1936 г. проводились в Берлине, нацисты сняли его с должности, к возмущению Международного олимпийского комитета.
Комитет пригрозил, что Берлин лишится права проводить Олимпиаду, если Левальда не восстановят в должности. Скрепя сердце Германия согласилась, однако все спортсмены-евреи из других стран бойкотировали эту Олимпиаду.
Впоследствии, уже спустя много лет, Лени Рифеншталь утверждала (и делала это практически в каждом интервью), что ее олимпийские фильмы не финансировались нацистской партией и не снимались по ее заказу. И даже не испытали никакого влияния партии. Она говорила, что заказ поступил от Международного олимпийского комитета и не получил одобрения доктора Геббельса.
Однако исследователи спорят с Рифеншталь на эту тему. Они твердо убеждены, что заказ поступил именно от Гитлера, которому необходимо было создать картину, прославляющую мир и спокойствие в Германии на фоне Олимпийских игр.
Есть и еще одна версия, которая утверждает, что Лени отказалась снимать этот фильм, сославшись на отсутствие времени в связи со съемками собственной картины «Пентесилея» (был в разработке у нее и такой проект). И тогда, желая заполучить именно Рифеншталь в качестве режиссера, Международный олимпийский комитет обратился за помощью к Гитлеру, которому Лени, разумеется, отказать не могла.
Зато работа над «Олимпией» (такое название впоследствии получил фильм) позволила ей отвергнуть заказ, который она выполнять уж точно не хотела.
Дело в том, что фильм, аналогичный «Триумфу воли», захотели снять для себя итальянцы. Рифеншталь была направлена в Рим, чтобы встретиться с Муссолини и отговорить его от этой затеи. Снимать фильм Лени, естественно, отказалась, зато, по ее собственным словам, выполнила миссию, от которой не могла удержаться: выступила в роли посланницы с особым поручением и передала знаки взаимных добрых намерений двух фашистских лидеров.
Так и или иначе, Лени приступила к съемкам «Олимпии». Начала она, конечно, с того, что набрала команду. Она всегда старалась работать с самыми лучшими специалистами и предъявляла к ним достаточно жесткие требования. Так, от своих кинооператоров она требовала досконального знания спортивных сооружений. Она искала свой подход к каждому виду спорта, вместе с операторами определяла лучшие точки съемки того или иного объекта. По воспоминаниям коллег, она «с пугающим темпом работала с хаосом заметок, который называла своим “манускриптом” и разобраться в котором было под силу только ей самой».
С самого начала она выделила те планы, которые требовали особого подхода. Больше всего она хотела, чтобы в кадре можно было видеть физическое усилие спортсменов – пульсирующие виски, напряженные мускулы… Тело не должно было быть статичным, она старалась запечатлеть каждого спортсмена в движении. На многие годы вперед Лени Рифеншталь задала стандарты съемки спортивных состязаний.
Она также смоделировала макет всех объектов и наглядно показывала, где и как размещать камеры. Все было готово к началу Игр. На церемонии открытия было задействовано 65 операторов.
Помимо множества «придумок» Лени и ее операторов, ежедневно в воздух запускались беспилотные шары с привязанными к ним камерами: группа надеялась заснять стадион с высоты птичьего полета. К камерам были прикреплены таблички: «Кто найдет камеру, просьба вернуть ее Лени Рифеншталь». Объявления с такими просьбами помещались и в прессе. Впрочем, по словам самой Лени, ни одного кадра, пригодного для использования, эти камеры так и не сняли.
Две недели, пока шли Игры, работала специальная курьерская служба: две машины постоянно сновали туда-сюда, отвозя отснятую пленку на проявку, а проявленную – в просмотровую. За время Игр был отснят почти миллион футов пленки.
Разумеется, не обошлось без противодействия со стороны Геббельса. Его «сотрудники» постоянно пытались удалить с места съемки операторов Лени, мотивируя это то тем, что они загораживают вид с трибун, то тем, что отвлекают спортсменов, то приводя еще какие-то довольно сомнительные аргументы. Во время Игр в полной мере проявилась антипатия Геббельса к Рифеншталь, и на протяжении съемок она была вынуждена заниматься не только творческими и техническими вопросами, но и сражаться с министром пропаганды.
Есть запись в дневнике Геббельса от 6 августа 1936 г.: «Стадион. Вторая половина дня. Бег и прыжки. Мы выигрываем немного. Я задал хорошую головомойку Лени Рифеншталь, которая вела себя неописуемо дурно – одно слово, истеричка! Ну ничего в ней нет от мужчины!» Почему он ждал от нее мужских качеств? Возможно, ему по-прежнему трудно было считать женщиной ту, что так категорично отвергла его ухаживания.