Но приказы Гитлера не успевали за ходом событий на фронте. 7–го Лееб собирался приказать эвакуировать Тихвин, где XXXIX корпус замерзал и тонул в снегу, но его попросили задержать приказ, пока Кейтель и Йодль, близкие к Гитлеру, не уговорят его принять решение. Гитлер неохотно согласился, но с условием, что шоссе и железная дорога на Волхов будут продолжать оставаться в руках немцев. 9–го Тихвин был эвакуирован. Лееб не видел другого решения, кроме как отойти за реку Волхов. Еще шесть дней Гитлер не давал на это согласия. Однако когда 15–го Лееб сказал ему, что иначе XXXIX корпус будет полностью уничтожен, Гитлер согласился с тем, чтобы отвести часть за реку. 24–го группа армий «Север» отвела корпус за Волхов, после чего Гитлер приказал удерживать этот рубеж «до последнего человека».
За день до того, как группа армий «Север» оставила Тихвин, армия «Карелия» завершила свои операции в Восточной Карелии. Погода помешала и финнам. В октябре, наступая с юга и запада, армия «Карелия» оттеснила русских к Медвежьегорску. 19 октября II корпус занял оба берега реки Суны. 3 ноября финские части, подошедшие с юга, взяли Кондопогу, а через два дня соединились с частями II корпуса севернее озера Лижм. Но затем наступление остановил стремительный натиск зимы, и в середине ноября стало ясно, что силы передовых частей финнов на исходе. Последним отчаянным рывком они 5 декабря взяли Медвежьегорск, на следующий день – Повенец, а 8–го взяли в окружение район южнее Медвежьегорска. Затем они построили укрепления на Маселькя, линии водораздела между Белым морем и Финским заливом, соорудив настоящий оборонительный вал от Онежского озера до Сегозера. После этого наступательные операции были прекращены на всем финском фронте, и Маннергейм начал демобилизацию мужчин старших возрастов.
Совоюющие стороны и братья по оружию
Германо – русский конфликт был борьбой не на жизнь, а на смерть между Гитлером и Сталиным – двумя величайшими злодеями всех времен и народов. Географическое положение и ненасытная жадность советского правительства заставили Финляндию обратиться к одному из них за спасением именно в тот момент, когда ее традиционные западные друзья, Великобритания и Соединенные Штаты, пытались сами удержаться на ногах. Ситуация могла сложиться менее болезненно, если бы в ходе «Зимней войны» Финляндия не завоевала большую симпатию на Западе, который считал ее войну против Советского Союза справедливой. Попытки спасти остатки демократии, не подпасть под полное влияние Германии и сохранить себя как нацию заставляли финнов прибегать к уловкам красноречия, настаивать на особом собственном статусе «совоюющей стороны» и называть своих немецких друзей не союзниками, а «братьями по оружию». Эти семантические различия на поверхности создавали довольно смехотворную картину, но на деле были свидетельством существования сил, которые должны были влиять на всю военную политику Финляндии. Справедливости ради следует сказать, что для немцев эта позиция была необычной и невыгодной, поскольку она позволяла финнам играть в независимость, чем последние часто и охотно пользовались.
Чего именно ждали финны, вступая в войну, сказать трудно. Чего требовать от маленькой страны, очутившейся в центре великой битвы, если даже великие державы в то время не могли позволить себе роскошь вести логичную и последовательную политику? Их официальные военные цели были ограничены возвратом потерянных территорий, но ясно, что при случае финны не отказались бы и от большего. То, что у Маннергейма и его окружения были милитаристские устремления (особенно в первые месяцы войны), видно невооруженным глазом[36]. Наиболее радикально финские военные цели сформулировал Рюти в беседе с личным посланником Гитлера Шнурре в октябре 1941 г.: Финляндия хотела получить весь Кольский полуостров, всю советскую Карелию с границей от Белого моря до Онежского залива, далее на юг, до южного берега Онежского озера, по реке Свирь, южному берегу Ладожского озера и Неве вплоть до ее впадения в Финский залив. Рюти согласился с немцами, что Ленинград как населенный и промышленный центр должен исчезнуть. Он считал, что небольшую часть города можно сохранить как немецкую факторию. Позже он говорил германскому послу, что в будущем Финляндия не хочет иметь общую границу с Советским Союзом, и просил Германию аннексировать всю территорию России к югу от Архангельска.
И все же даже в победоносные и опьяняющие месяцы 1941 г. реалистическая оценка собственных сил и глубоко укоренившееся в народе убеждение, что Финляндия не должна ввязываться в войну против демократических режимов, до некоторой степени умеряли амбиции финнов. К этому следует добавить постоянное беспокойство, вызывавшееся отвращением к нацистскому правительству Германии, и крепнущие подозрения, касавшиеся агрессивных планов последнего в отношении самой Финляндии. Элемент нерешительности в финской политике усиливался пониманием того, что ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не слишком рады своей внезапно возникшей дружбе со Сталиным.
Первый явный кризис из – за связей Финляндии с Западом произошел в июле 1941 г. после того, как германский министр иностранных дел Риббентроп 9–го потребовал, чтобы Финляндия порвала дипломатические отношения с Великобританией. Немцы утверждали, что британское посольство в Хельсинки, насчитывавшее 53 человека, собирает разведывательные данные для Советского Союза. Хотя нет никаких сомнений в том, что британцы намеревались пользоваться своим посольством в Хельсинки, в том числе и в интересах Советского Союза, однако можно догадаться, что за спиной Риббентропа стоял Гитлер, который стремился искоренить даже чисто символические свидетельства британо – советского сотрудничества. Поводом для требования Риббентропа было упоминание Сталиным в речи от 3 июля о помощи Великобритании и США и переговоры, плодом которых стало заключение британо – советского договора о сотрудничестве, подписанного 12 июля 1941 г.
Финны, которые рассчитывали на быструю войну и явно надеялись избежать кардинальных изменений в отношениях с Западом, пытались оттянуть решение, но после повторного обращения немцев были вынуждены 22 июля сообщить германскому послу, что кабинет уполномочил министра иностранных дел «провести соответствующие переговоры и при необходимости разорвать дипломатические отношения с Англией». Финское правительство все еще надеялось на инициативу со стороны Великобритании, но британцы такого намерения не имели; поэтому 28 июля Финляндия заявила, что собирается закрыть свое посольство в Лондоне «до особого распоряжения», и ждала реакции англичан. Вопрос разрешился через три дня, когда самолеты с британского авианосца совершили налет на Печенгу. Финны тут же отозвали свое посольство, и британцы были вынуждены сделать то же самое.
В это время Государственный департамент США занимал выжидательную позицию, опираясь на то, что, судя по официальным заявлениям, Финляндия не собиралась вести военные действия за пределами своих старых границ. В середине августа Советский Союз, заинтересованный в том, чтобы уменьшить количество войск, принимавших участие в войне с Финляндией, уполномочил Государственный департамент США предложить финнам мир с территориальными уступками. 18 августа заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес передал это предложение финскому послу в Вашингтоне в весьма недвусмысленных выражениях, но из Хельсинок ответа не последовало.
Придя в ярость оттого, что его предложение отвергли, Сталин начал требовать, чтобы британцы либо остановили финнов, либо объявили им войну. Под его давлением британское правительство 22 сентября предупредило Финляндию через норвежское посольство в Хельсинки, что оно не потерпит вторжения финнов на исконно русские территории[37]. 3 октября государственный секретарь США Корделл Халл подкрепил предупреждение англичан, сказав финскому послу, что Соединенные Штаты рады возврату потерянных финских территорий, но теперь многое зависит от того, остановится ли Финляндия на этих рубежах.
Когда в октябре германские войска стремительно приближались к Москве, Государственный департамент США все больше и больше волновал маршрут снабжения России через Мурманск, и в конце месяца он предпринял решительный шаг. Нота от 27 октября цитировалась выше в связи с последней попыткой Фалькенхорста взять Лоухи. Целью ноты было серьезное предупреждение, но из – за ошибки при передаче финны получили более ранний и куда более решительный вариант документа, где содержалось требование прекратить военные действия и вернуться к границам 1939 г. Видя, что с ответом на ноту финское правительство не торопится, в начале ноября Государственный департамент опубликовал сообщение об августовском предложении мира. В длинной ноте от 11 ноября финское правительство еще раз кратко перечислило свои обиды на Советский Союз, охарактеризовало предложение мира «не как ходатайство или даже рекомендацию со стороны Соединенных Штатов, но… просто как информацию для размышления» и отказалось «заключать какие бы то ни было соглашения, которые могли бы… нанести ущерб государственной безопасности Финляндии искусственным временным прекращением или полной отменой абсолютно справедливых военных операций».
Дипломатические шаги американцев, начатые нотой от 27 октября, не только оказали возможное влияние на последнюю немецкую попытку перерезать Мурманскую железную дорогу, но и сумели слегка испортить германо – финские отношения. Финны не торопились ставить в известность своих немецких друзей об августовском предложении мира и, видимо, так и не сообщили им полную версию происшедшего. Поэтому публикация протоколов Государственного департамента автоматически поставила под сомнение прочность германо – финских отношений. Германия тут же принялась убеждать Финляндию подписать «антикоминтерновский пакт»[38], который должен был возродиться в конце ноября.
Позже финны часто указывали на то, что данный пакт оставался в силе и во время германо – советского альянса, но не вызвал серьезных изменений в отношениях Финляндии и Германии. И финны, и немцы знали, что принадлежность к пакту может сильно осложнить и без того непростые отношения Финляндии с западными странами; однако финны были не в том положении, чтобы отказаться. Помимо истории с предложением сепаратного мира отношения с Германией омрачались тем, что финны сопротивлялись попыткам немцев передать концессию на никелевые рудники Печенги концерну «И.Г. Фарбениндустри»[39]. Более того, в конце октября Финляндия была вынуждена попросить у Германии 175 000 тонн зерна, чтобы ее население могло пережить зиму, а также 100–150 паровозов и 4000–8000 вагонов, чтобы не развалить окончательно систему путей сообщения. Финские железные дороги, изначально имевшие малую пропускную способность, быстро изнашивались в ходе войны и к ноябрю 1941 г. находились на грани катастрофы. Правда, транспортный кризис в первую очередь угрожал армии «Норвегия», но эта просьба лишний раз демонстрировала зависимость Финляндии от Германии. Поскольку козырей у немцев хватало и без того, торговаться в данном вопросе не стоило. 21 ноября Кейтель пообещал немедленно переправить в Финляндию по морю 55 паровозов и 900 вагонов. Большего он обещать не мог, так как сухопутного контакта между германской и финской армиями не было.
Отказаться от подписания пакта финны не могли, но они предпочли бы, чтобы это событие прошло без шума. Однако немцы соглашались лишь на то, чтобы министр иностранных дел Финляндии Виттинг прибыл в Берлин лично. Худшие опасения финнов сбылись в тот момент, когда Виттинг вышел из своего самолета в аэропорту Темпельхоф и в буквальном смысле слова оказался в объятиях облаченного в мундир Риббентропа, которого сопровождал целый батальон видных сановников. На следующий день (25 ноября), когда Виттинг подписал пакт в компании с итальянским министром иностранных дел и японским чрезвычайным и полномочным послом, Риббентроп устроил пышный прием в честь почетного гостя. Вечером коллеги из министерства иностранных дел пытались по телефону как можно скорее вызвать его домой, но министр задержался еще на два дня, ожидая аудиенции у Гитлера. 27–го, выслушав одну из продолжительных бессвязных речей фюрера, он вылетел в Хельсинки. Гитлер пообещал ему Кольский полуостров и желаемую границу, заверил, что Германия поставит Финляндии нужное зерно, и снова поднял вопрос о финских полезных ископаемых, особенно о никеле, в добыче которого, как он выразился, Германия хотела бы принимать участие. 19 декабря Германия согласилась поставить 75 000 тонн зерна до конца февраля 1942 г. и в общей сложности 260 000 тонн до нового урожая.
Прибыв в Хельсинки 28 ноября, Виттинг обнаружил у себя на столе британский ультиматум. Британское правительство через американское посольство поставило финнов в известность, что будет вынуждено объявить им войну, «если до 5 декабря финское правительство не прекратит военные операции и не воздержится от участия во всех враждебных действиях». В каком – то смысле британская нота была менее жесткой, чем нота от 22 сентября: она не настаивала на отказе Финляндии от вновь завоеванных территорий. Днем позже в личном письме Маннергейму Черчилль намекал, что будет лучше всего, если Финляндия тихо прекратит операции и удержит то, что у нее уже есть. Британский ультиматум был вызван не столько недавними подвигами Виттинга в Берлине, сколько прямым – и не слишком охотным – ответом на требования Сталина, которые больше нельзя было игнорировать. Финны ответили на ноту лишь после объявления войны, которое последовало 6 декабря. В этом ответе выражалось лишь удивление, что Великобритания нашла в позиции Финляндии нечто такое, что дало ей повод объявить войну. Проглотить горькую пилюлю народу помогло прозвучавшее в тот же день сообщение о том, что финские части взяли Медвежьегорск и что парламент принял официальное решение об аннексии захваченных территорий.
Наступление на Беломорск
25 сентября, в тот же день, когда Маннергейм отказался вести наступательные операции на Свири и Карельском перешейке, он предложил ОКВ план зимнего наступления на Беломорск[40]. Маршал думал, что после падения Ленинграда он сможет собрать восемь – девять бригад, нужных для такой операции. Кроме того, он предложил обменяться финскими и немецкими частями III и XXXVI корпусов и продолжить наступление на Кандалакшу и Лоухи.
Ставка Гитлера приняла предложение Маннергейма немедленно. Оно встретило горячий прием, потому что позволяло оживить почти заглохшую операцию против Мурманской железной дороги. В директиве № 37, положившей конец летним операциям армии «Норвегия», Гитлер приказал Фалькенхорсту готовиться к зимнему наступлению на Кандалакшу одновременно с финским наступлением на Беломорск и, возможно, на Лоухи. 13 октября Кейтель известил Маннергейма, что директива подписана. Наступлением на Беломорск и Лоухи будут командовать финны, а Фалькенхорст возьмет на себя командование Кандалакшской операцией.
Штаб – квартира армии «Норвегия» отнеслась к идее зимней кампании без энтузиазма. Она доложила, что использовать в зимних операциях обычные пехотные дивизии XXXVI корпуса, не имеющие навыков ходьбы на лыжах, невозможно. Чтобы удерживать оборону на линии реки Верман, XXXVI корпусу приходится иметь на флангах минимум два полка финской 6–й дивизии, которые осуществляют их подвижную защиту. Фалькенхорст настаивал на том, что для зимней операции против Кандалакши ему понадобятся минимум две горнострелковые дивизии и одна – две финские бригады, поскольку имеющиеся дивизии XXXVI корпуса годятся лишь на то, чтобы находиться в резерве. ОКВ пошло Фалькенхорсту навстречу, предложило ему 5–ю и 7–ю горнострелковые дивизии (первая находилась на Крите, а вторую еще только предстояло сформировать в Германии из обычной пехотной дивизии) и обратилось к Маннергейму с просьбой выделить две финские бригады. XXXVI корпус был немедленно переименован в XXXVI горнострелковый корпус. Его дивизии должны были учиться прямо на месте вести боевые действия в горах и зимой.
В середине ноября армия «Норвегия» узнала, что из – за плохого состояния финских железных дорог она может получить только одну горнострелковую дивизию, и то не раньше конца марта. Поскольку 1 марта было крайним сроком начала операции (чтобы избежать весенней распутицы), Фалькенхорст доложил: «Можно со всей определенностью сказать, что планируемая операция против Кандалакши не может быть проведена зимой». ОКБ, больше не рассчитывая на Фалькенхорста, приказало Дитлю, как будущему командующему армией, разобраться в ситуации лично и представить отчет непосредственно в ставку фюрера. 24 ноября Дитль по телеграфу сообщил Йодлю, что он согласен с мнением армии «Норвегия»: планируемая операция невозможна из – за проблем с транспортом и снабжением. Как опытный командир горнострелковых частей, он сильно сомневается в том, что солдаты, не прошедшие специальной подготовки и не привыкшие к здешнему климату, могут вести зимние боевые действия в условиях Заполярья. В качестве альтернативы армия «Норвегия» предложила совместное германо – финское наступление на Беломорск, а затем выход на восток вдоль железной дороги к Обозерской с целью отсечь от материка сразу и Мурманск, и Архангельск.
Тем временем ОКБ ожидало ответа Маннергейма на письмо Кейтеля от 21 ноября, который позволил бы уточнить планы немцев. Из – за болезни Маннергейм ответил только 4 декабря. Маршал назвал быстрое отсечение Мурманска от Большой земли делом чрезвычайной важности, однако напомнил, что его сентябрьское предложение основывалось на предположении, что Ленинград падет в ближайшее время, а соединение финских и германских войск на Свири – дело нескольких недель. С тех пор прошло больше двух месяцев; состояние его частей ухудшилось, а война создает для Финляндии большие внутренние трудности. Он считает, что наступление на Кандалакшу должно начаться самое позднее 1 марта. «Если ситуация хоть сколько – нибудь позволит», то финские части начнут наступление на Беломорск в то же самое время. Эрфурт трактовал письмо Маннергейма как попытку (по крайней мере, частичную) пришпорить немцев и ускорить соединение на Карельском перешейке и Свири. В его личной беседе с маршалом в конце ноября Маннергейм сказал, что Мурманская железная дорога должна быть взята в течение зимы, причем чем раньше, тем лучше. Эрфурт считал, что финны все еще искренне стремятся к совместному с немцами захвату железной дороги, так как надеются, что после этого их политические проблемы с западными странами исчезнут сами собой[41].