Тут она почувствовала, что ей действительно необходимо побыть одной, и отправилась к себе. Но Йинен пошел с ней, и у нее не хватило духа прогнать его. Он устроился на подоконнике, а Хильди уселась на середине своей большой кровати, скрестив ноги.
Тут Хильди уже в сотый раз попробовала разобраться в своих чувствах. То, что деда убили, должно было потрясти ее до глубины души. Это она знала точно. И время для его убийства выбрали неподходящее. Все говорят, что это обещает ужасные несчастья. Хильди обнаружила, что она не столько гордится тем, как ее отец попытался спасти положение, сколько стесняется этого. Больше всего ее смущало то, что никто этого не заметил. Но само убийство заставляло ее сердце трепетать от ужаса и благоговения. И еще при мысли о нем ей становилось нехорошо, так что двигалась Хильди осторожно и тихо и хотела быть одна. И это было странно. Ее обуревали чувства, но она не знала, к чему они относятся. Это напомнило ей то, что она испытывала; когда узнала о помолвке с Литаром. Тут Хильди вскочила.
— Подожди, — сказала она Йинену, который тоже вскочил.
Йинен со вздохом сел, а Хильди помчалась в комнаты отца.
Она постучала в тяжелую дверь. Ответа не было. Хильди немного нерешительно повернула ручку и вошла. В первой комнате никого не оказалось. Она прошла во вторую.
Навис сидел у окна, так и не сменив своего праздничного наряда. Возможно, он тоже пытался разобраться со своими чувствами. По крайней мере, он не читал книгу, которую держал в руке. Он смотрел на Флейт.
Хильди с первого взгляда поняла, что отец снова превратился в того холодного, ленивого и надменного человека, которого она знала. Никто не заставит его сделать что-нибудь сверх необходимого. Хильди заскрежетала зубами от ярости. Почему там, на берегу, он был на высоте, а теперь опять стал вялым и бездеятельным? Если он до сих пор горюет по ее матери, то Хильди совершенно ему не сочувствовала. Слишком уж долго он горюет!
— Отец! — окликнула она. Навис чуть вздрогнул.
— Я забыл запереть дверь?
— Я сейчас уйду, — сказала Хильди. — Тебе жалко, что дед умер?
— Э-э...— отозвался отец.— Он был уже старым.
Хильди гневно подумала, что это не ответ. Она хотела было польстить ему, сказать, что он очень хорошо держался в гавани. Но это не относилось к делу, это было неправдой... И в любом случае, вряд ли помогло бы.
— Я пришла тебя спросить, — сказала она, произнося слова очень отрывисто из-за того, что так рассердилась, — нужно ли мне теперь выходить замуж за Литара.
— Причем здесь это? — спросил Навис.
— Помолвку устроил дед, — объяснила Хильди, изо всех сил сдерживаясь. — Но я не хочу выходить за Литара. Так что не будешь ли ты так добр это отменить?
Навис посмотрел на свою книгу, словно предпочел бы заниматься ею, а не Хильди.
— Думаю, ты увидишь, что этот союз сейчас ценится так же высоко.
— Что это значит? Что ты не можешь разорвать помолвку? — вопросила Хильди.
— Сомневаюсь, — сказал ее отец.
— Неужели тебе все равно? — возмутилась Хильди.
— Наверное, нет, — признался Навис. — Но сейчас такое неспокойное время...
Хильди вышла из себя.
— Боги! Здесь всем все равно! И ты хуже всех! Ты просто сидишь здесь, после всего что случилось, и тебе даже нет дела до того, что никто не знает, состоится ли пир!
— Неужели? — переспросил Навис, немного удивившись.— Однако, право, Хильди, сейчас больше ничего не остается, кроме как сидеть и ждать. Мне очень жаль...
— Ничего тебе не жаль! — вспылила Хильди. — Но я заставлю тебя пожалеть! Вот увидишь!
Она повернулась, собираясь удалиться из комнаты.
Навис окликнул ее:
— Хильди!
Она обернулась и обнаружила, что у него довольно встревоженный вид.
— Хильди, постарайся, чтобы вы с Йиненом были там, где я смогу вас найти.
— Зачем? — высокомерно осведомилась девочка.
— Вы можете мне срочно понадобиться.
Это было настолько невероятно, что Хильди только презрительно фыркнула и ушла из отцовских апартаментов, хлопая каждой дверью изо всей силы. Она была так зла и так , полна решимости заставить отца пожалеть, что добралась до галереи перед комнатами своего дяди Харла в приливе такой слепой ярости, что даже толком не поняла, как она там оказалась. Она пришла в себя, столкнувшись со своими кузинами Хариллой и Ираной. Они быстро шли в противоположную сторону. Лицо у Хариллы все еще было в красных пятнах после недавней истерики. Ирана была вся пунцовая.
— Бесполезно,—сказала Ирана. — Если ты идешь туда, куда я думаю. Они оба свиньи.
Харилла всхлипнула:
— Я хочу умереть! — и снова разрыдалась. Ирана ее увела.
Хильди недоумевала, что с ними случилось на этот раз. Увидев, что у двери апартаментов ее дяди стоит охрана, она решила, что Харл отказался их видеть. Она подошла к охранникам, готовясь к бою. Но они уважительно посторонились и открыли перед ней дверь. Хильди вошла в прихожую, немного удивляясь. Находившиеся там слуги поклонились ей. Она услышала из соседней комнаты голос дяди Харла:
— Говорю тебе, я у того типа в долгу! Он же убил мерзкого старикана, так? Пусть убегает.
— Не глупи, Харл! — сердито ответил ему Харчад.
— С моими наилучшими пожеланиями,— добавил Харл.
— Послушай, Харл, если мы его не поймаем...
Харчад раздраженно замолчал, увидев вошедшую Хильди.
Харл посмотрел на нее и громко захохотал. Он сидел, сняв башмаки и положив ноги на стул. Стол под его толстым локтем был заставлен винными бутылками. Харл казался очень довольным. Его широкое красное лицо блестело от пота. Харчад, напротив, напряженно сидел на самом краю стула и нервно крутил в руке нетронутый бокал. Его лицо было бледнее, чем обычно.
— Ха! Ха! — громыхал Харл. — А теперь это Хильдрида. Мы имеем полный набор. У нас ведь больше никого нет, а, Харчад? Дочерей, . племянниц и прочих?
— Нет, — ответил Харчад. Он, похоже, не находил это особенно забавным.— Будь добра, Хильдрида. Мы пытаемся обсуждать важные дела. Быстро скажи, что хотела, и уходи.
Хильди воззрилась на них. Она никогда раньше не обращала особого внимания на своего дядю Харла. Он всегда был ленивым, серьезным, молчаливым — и таким обыкновенным. Он не делал и не говорил ничего значительного. Но сегодня дядя Харл был пьян — пьянее даже, чем солдаты в увольнении. И пил он вовсе не потому, что был погружен в печаль. Он праздновал. И дядя Харчад тоже нисколько не жалел о деде. Но он был испуган — страшно боялся, как бы его не застрелили следующим.
Пьяный Харл ткнул пальцем в Хильди.
— Можешь не говорить. Мы знаем. Остальные уже сказали.— Он заговорил высоким писклявым голосом: — «Дядя, пожалуйста, разорвите мою помолвку!» С кем она помолвлена? — спросил он у Харчада.
— С Литаром,— ответил Харчад. — Святые острова. И ответом тебе будет «нет», Хильдрида. Нам нужны все союзники, каких мы только можем заполучить.
— Так что просить бесполезно, — добавил Харл.
Он пошевелил затянутыми в чулки пальцами ног и с хрустом потянулся.
Тут гнев Хильди вспыхнул с новой силой.
— Вы ошибаетесь, — высокомерно заявила она. — Я не собиралась просить. Я собиралась вам объявить. Я не намерена выходить замуж за Литара или еще за кого-то, кого вы мне подберете. Я это твердо решила, и вам меня не заставить.
Ее дяди переглянулись.
— Она твердо решила, и нам ее не заставить, — проговорил Харл. — Ну, конечно, она не такая, как прочие. Ее отец — Навис.
— Боюсь, ты убедишься в том, что ошибаешься, Хильдрида, — сказал Харчад. — Мы можем тебя заставить. И заставим.
— Я могу отказаться, — парировала Хильди. — Наотрез. И вы ничего не сможете поделать.
— Она откажется наотрез, — повторил Харл.
— Не откажется, — отозвался Харчад.
— Да пусть отказывается, если хочет, — сказал Харл. — Все равно брак будет заключаться по доверенности. Мы же не можем ждать, чтобы Литар ехал в такую даль. Отказывайся, милочка,— разрешил он Хильди.— Отказывайся, сколько хочешь, если так тебе будет приятнее. Нас это не смутит. — Он снова пошевелил пальцами ног.
Хильди сжала зубы, чтобы не закричать на него.
— Литара мой отказ может смутить. Харл захохотал во весь голос, и даже по лицу Харчада скользнула улыбка.
— Ну, так его недовольство падет на тебя, не так ли? — сказал Харл. — Меня это не пугает!
Он откинулся в кресле и ухмыльнулся.
— Ладно,— сказала Хильди.— Не говорите потом, что я вас не предупреждала.
Она резко повернулась и удалилась, держа спину очень прямо, а подбородок — очень высоко и сдерживая слезы, пока не прошла мимо слуг и охранников. А потом она побежала. Ей нужно было срочно найти Йинена. Он был единственным добрым человеком во всем дворце.
Хильдрида не смогла его отыскать. Она утерла слезы рукавом и мрачно принялась разыскивать его повсюду, наверху и внизу, пока не спустилась в кухню. Там сыпали проклятьями повара. Хильди обнаружила, что Навис все-таки дал себе труд отменить пир. Она разозлилась еще сильнее. Подумать только — из всего, что она ему сказала, он прислушался только к этому! Ей хотелось кусаться и что-нибудь порвать. Она гневно удалилась к себе, пытаясь решить, что будет лучше рваться: простыня или штора.
Йинен оказался у нее: он по-прежнему сидел, примостившись на подоконнике. К этому времени он уже совсем расстроился. Хильди стало немного стыдно, ведь она совершенно забыла, что велела ему ждать ее здесь.
— Хильди, — жалобно проговорил он, не успев заметить ее состояния, — почему все так ужасно?
— А сам не соображаешь почему? — огрызнулась она.
Она схватила покрывало с кровати, крепко взялась за края — и рванула. Оно подалось с весьма приятным треском.
Йинен округлил глаза. Он уже жалел о том, что заговорил. Но теперь ему нужно сказать что-то еще, иначе Хильди набросится за него за то, что он сидит тут, как немой дурачок.
— Да, — сказал он. — Это потому, что никто даже не притворяется, будто им жаль, что дед умер.
— До чего ты прав! — зарычала Хильди. И она аккуратно и даже с удовольствием оторвала от покрывала длинную полосу.
Йинен встревожено наблюдал за ней — и продолжал говорить:
— Все больше жалеют о том, что праздник испорчен. И твердят насчет дурных примет. А самое ужасное, — поспешно добавил он, видя, что Хильди берется за следующую полосу, — так это то, что мне тоже деда не жалко. Я потрясен, огорошен, но мне вовсе не жаль его. И из-за этого мне кажется, будто я — плохой.
Хильди оторвала вторую полосу. А потом принялась за третью, подняв кулаки и расставив локти.
— Плохой! Что за глупости! Дед был отвратительным стариком, и ты это знаешь! Если кто-то что-то делал не так, как ему хотелось, Хадд приказывал его убить — или судил за предательство, если это был знатный человек. — Она довела третью полосу до кромки и с силой рванула, чтобы справиться и с ней, а потом принялась за четвертую. — Единственные, кто осмеливался с ним спорить, это были другие графы, и он с ними постоянно ссорился. С чего тебе его жалеть? И все равно, — прибавила она, отрывая четвертую полосу,— меня затошнило, когда дядя Харл назвал его мерзким стариканом.
Йинену показалось, что Хильди начинает остывать, и он решился улыбнуться.
— Но его так все называли!
— Жаль, что я не знала, — отозвалась Хильди. — Я бы так ему и сказала.
Йинен заключил, что она уже почти успокоилась.
— Хильди, — сказал он, — это было хорошее покрывало.
Покрывало действительно было хорошим. Оно было синим и золотым, и на нем был узор в виде роз. Холандские вышивальщицы работали над ним почти месяц. После того как Хильди оторвала четыре полосы, от него осталась неровная мятая тряпка длиной в три локтя.
— А мне наплевать! — заявила Хильди. Ее гнев вспыхнул с новой силой. Она схватила мягкий квадрат ткани и начала рвать его на мелкие куски. — Ненавижу хорошие вещи! — бушевала она.— Нам дают красивые покрывала, позолоченные часы, яхты, но не из любви или в порыве заботы. Они думают только о том, можно ли нас использовать в своих целях!
— Меня вообще никто не собирается использовать,— проговорил Йинен.
На самом деле это и было причиной его уныния, но прежде он не решался в этом признаться.
Хильди возмущенно сверкнула на него глазами, и он весь сжался.
— Я убить их готова за такие мысли! — ярилась она.— Почему тебя вообще должны использовать? Ты — добрый! Ты — единственный добрый человек во всем этом мерзком дворце!
Йинен покраснел. Он был очень польщен, но ему хотелось бы услышать, что от него тоже может быть польза. А еще ему хотелось, чтобы Хильди поняла, что ему страшно, когда она сердится из-за него — так же сильно, как когда сердится на него.
— Я намерена дать им урок! — объявила Хильди.
— Они, наверное, и не заметят, — сказал Йинен. — Как бы мне хотелось, чтобы мы уехали и жили где-то в другом месте. Мне говорили, что отец предпочитает жить за городом. Как ты думаешь, если я его попрошу...
Хильди прервала его, пронзительно и гневно рассмеявшись:
— Иди и попроси об этом какую-нибудь статую в тронном зале! Она и то обратит на тебя больше внимания.
Йинен знал, что сестра права. Но теперь, когда он заговорил о том, чтобы уехать из дворца, он вдруг понял, что это — единственное, чего ему хочется.
— Хильди, а нам нельзя уйти до конца дня? Оставаться здесь противно. Нельзя ли нам выйти на яхте... О, я забыл. Тебе ведь больше не разрешают, да?
— Не дури! Кругом полно бунтовщиков. Нас не выпустят,— возразила Хильди. Но в окно за спиной у Йинена было видно, что погода стоит самая подходящая для плавания. — А разве сегодня у матросов не выходной?
Йинен вздохнул.
— Да. Я остался без команды.
Однако от мысли сбежать из дворца отказываться все-таки не хотелось, и он сказал:
— А что, если мы проедемся верхом до Высокой мельницы?
Но Хильди стояла и переводила взгляд с испорченного покрывала на окно. За покрывало ей влетит. Ужасно глупо получать выволочку из-за такой мелочи. Следует натворить что-нибудь похуже. Ей страшно хотелось сделать что-нибудь по-настоящему ужасное. И она вспомнила, что Навис попросил их оставаться там, где он сможет их найти. И она решилась.
— Давай отправимся в море, Йинен, — сказала она. — Давай всех напугаем. Давай свяжем из покрывала веревку и вывесим ее из окна. Пусть все решат, что мы убежали. — Йинен посмотрел на сестру неуверенно. — Я буду вместо матроса, — добавила Хильди. — Я могу управлять парусом. А ты будешь капитаном, потому что яхта — твоя.
— А ты не боишься неприятностей? — спросил Йинен.
— Не боюсь! — заявила Хильди.
Йинен вскочил — такой радостный и озорной, что стал сам на себя не похож.
— Тогда пошли! Нам нужно тепло одеться — и хорошо бы прихватить какой-нибудь еды. Нам все равно надо будет прокрасться мимо кухни.
Хильди рассмеялась при виде того, как брат изменился. Схватив две полосы от покрывала, она связала их, туго затянув узел. При этом послышался угрожающий треск рвущейся ткани.
— Эта штука не выдержит и воробья, — сказала она.
— Надо только, чтобы показалось, будто мы вылезли из окна, — напомнил Йинен. — Связывай покрепче, но так, чтобы они не рвались.
Он помог ей сделать узлы, а потом привязать распускающуюся ткань к раме. Самодельную веревку вывесили за окно. Она оказалась очень короткой.
— Сойдет, — оптимистично решил Йинен. — Мы могли спрыгнуть вниз на крышу библиотеки.
Хильди выглянула в окно вместе с ним. Веревка свесилась на жалкие шестнадцать локтей.
— Все удивятся, что мы не сломали себе шеи,— сказала она.— Иди и возьми теплую одежду. Я приду к тебе в комнату, как только переоденусь.
Йинен убежал — совершенно другой мальчишка, нежели тот, что полдня грустил на подоконнике. Переодеваясь в короткое шерстяное платье, морские сапоги, носки и куртку, Хильди твердила про себя, что поступает правильно. Она по-прежнему чувствовала себя настоящей бунтаркой, но одновременно ей было немного страшно. В Холанде были люди с ружьями и бомбами. Она сама их видела.
— Нас никто не узнает, — сказала она своему отражению в зеркале. — И мне надоело быть важной персоной.
Она распустила волосы и заплела их в две косички, чтобы выглядеть как можно обыкновеннее, а потом постаралась собрать по углам побольше пыли, чтобы испачкать ею лицо. После этого она забросила свою нарядную одежду в дальний угол шкафа и отправилась в комнату Йинена.
По коридору шли ее кузины Харилла и Ирана. Хильди нырнула за огромную фарфоровую вазу. Она слышала, как они заходят к ней в комнату. Харилла говорила:
— Ну что, Хильди, тебе разрешили разорвать помолвку? Не думай, будто... О!
Хильди выскочила из-за вазы и побежала по коридору так быстро, как могла, несмотря на сапоги.
— Быстро! — сказала она Йинену. — Харилла нашла покрывало.
— Везде сует свой нос, да? — отозвался Йинен.
Прокрадываясь к кухне, они услышали, как во дворце поднялась тревога. Сверху слышны были голоса и беготня. Но, похоже, все решили, что Хильди и Йинена можно будет обнаружить где-то около библиотеки, так что они без труда смогли спрятаться от тех, кто бежал в ту сторону из кухни. А когда добрались до кухни, то там почти никого не оказалось. Вернее, кто-то насвистывал и гремел посудой, и звуки гулко отдавались в пустоте. Йинен рискнул открыть дверь в кладовку.
— Ты только посмотри! — воскликнул он.
Кладовка была до отказа набита печевом: глазированными пирожными, золотистыми пирогами, заварными булочками, ватрушками, мясными пирогами, пирогами с фруктовыми начинками, пирогами, украшенными цветами и птицами...
— Дай сюда пару вон тех мешков, — сказал Йинен.— Пусть все подумают, что мы запаслись едой на неделю.
Они закрыли за собой дверь кладовки и в полутьме стали хватать пироги, которые подворачивались им под руку, набивая ими мешки. Пока они этим занимались, в коридоре раздались торопливые шаги. Люди прошли сначала в одну сторону, потом в другую. Дожидаясь, пока дорога освободится, Йинен и Хильди съели по пирожку с мясом.
— Похоже, все тихо, — прошептала Хильди. — Идем!
Они стерли с губ сок и крошки и на цыпочках вышли из кладовки. Двери кухни были совсем рядом. Шаги, которые Хильди и Йинен слышали, принадлежали Харчаду и его людям. Сам того не подозревая, дядюшка оказал племянникам услугу: солдаты, которым следовало охранять дверь снаружи, стояли навытяжку внутри кухни и вместе с поварятами подобострастно слушали своего господина.