— Ну что ж, давай рассказывай. Догадываюсь, что делать тебе это тяжко, у самого волосы бы дыбом встали от такого зрелища, войди я туда случайно, хоть, казалось бы, и должен был давно уже привыкнуть. Ну да ладно. Мне про тебя говорили, что человек ты весьма рассудительный и все примечающий. Видишь, по какому делу это пригодилось?
Я кивнула и начала рассказывать с того момента как закончился спектакль, а я пришла за кулисы. Полицмейстер слушал внимательно, а если что и переспрашивал, то не перебивал, а как бы подсказывал. Поэтому получилось у меня довольно складно. Только про мелькнувшую тень пришлось повторить.
— Не видно было, потому и не разглядела ничего. Даже сказать, мужчина это был или женщина, невозможно. Дверь как раз закрывалась.
— Ну, хорошо. Разберемся мы с этим. А теперь скажи, с чего ты решила, что убийство было совершено из револьвера? Мне и самому так кажется, но девицам в таких вопросах разбираться не особо положено.
— Ну, то что всех застрелили — это ясно. А про револьвер… Не мог же преступник притащить с собой ружье или винтовку? Значит, был пистолет. Выстрелы прозвучали вот так — Я трижды стукнула по столешнице, стараясь точно повторить услышанные с улицы хлопки. Первый хлопок, небольшая пауза, затем два хлопка почти подряд. — Получается, что пистолет был автоматическим и его не надо было перезаряжать. И потом я слышала, как из револьверов стреляют. У меня папенька офицером был и однажды показывал.
Я не стала рассказывать, что папенька не просто мне показывал, как стреляют, но учил стрелять. К делу это отношения не имело. Да и вспоминать про отца сейчас было не к месту и не ко времени, и так тяжко.
Господин полицмейстер покачал головой. Не то чтобы неодобрительно, скорее удивляясь. Но тем не менее обратился ко мне вновь на «вы».
— Странное, однако, у вас, сударыня, воспитание. Впрочем, ничего предосудительного в том, конечно, нет. Вон как гладко и умно рассказываете, а это важнее. И раз у вас это так хорошо получается, то позволю попросить вас рассказать об убитых. Что вам о них известно, а главное, не случалось ли с ними каких происшествий в последнее время?
— Да я, собственно, господина кассира и господина хозяйственного распорядителя толком и не знала. Алексей Ивановича и увидела-то сегодня вечером впервые за неделю. Так что сказать мне о нем, получается, нечего. Знаю только, что выручку за билеты на сегодняшний спектакль он еще утром в банк отвез. И о том известно было всем. Потому уверена, что никакого ограбления тут быть не может. С Митрофаном Евлампиевичем виделась чаще. Вот с ним происшествие было.
И я рассказала об услышанном разговоре у дровяного сарая и о том нагоняе, который хозяйственному распорядителю учинил с утра наш антрепренер.
— Ну да за такие каверзы никто убивать не станет, — уверенно сказал господин полицмейстер.
Дошел черед рассказывать про Михеича, и тут слезы потекли из глаз сами собой.
— Ну-ну, дочка! Таким молодцом держалась, хоть в гусарский полк записывай! И на тебе! На-ка платок, утри глаза.
Я послушно вытерла слезы пахнущим дорогим табаком и дорогими духами платком и вернула его. Полицмейстер внимательно на него взглянул и удивленно произнес:
— Ты смотри — никакой краски. А смотрю, дочка, на твои глазки красивые и думаю: такие длинные да черные ресницы! Тут без краски дело не обошлось. Ан нет! Вся красота своя.
Я благодарно улыбнулась, собралась с духом и начала разговор про Михеича.
— Михеич у нас шумом занимался.
Мой собеседник понимающе кивнул:
— Знаю.
— Я ему часто помогала.
— Это каким же манером?
— А вот таким, к примеру.
Я взяла со стола стаканчик, вынула из него карандаш, а стаканчиком постучала особым образом по деревянной столешнице. Получилось весьма похоже на стук лошадиных копыт. Потом постучала стаканчиком по мраморной подставке.
— А если вот так стучать, то получится, что лошадь едет по булыжной мостовой.
— Похоже! Как пить дать, похоже! — восхитился полицмейстер.
— Это у меня похоже, — возразила я. — У Михеича получалось так, что не отличишь. А если лошадей надо не одну изобразить, а несколько, то и стучать должны хотя бы двое. И каждый двумя чашками. Или когда одновременно гром и ветер, тоже помогать надо. Гром Михеич всегда сам делал, потому что это сложнее, да и сила нужна, а я барабан крутила, ветер изображала. Михеич в своем деле мастер был, каких поискать! Только никто этого не ценил.
И опять я не сумела сдержаться и заплакала.
— А вот тут ты ошибаешься. Михеич с театральными труппами к нам не в первый раз приезжает. Лет десять тому назад, еще в старом театре, антрепризу держал господин Астахов. Отец нынешнего импресарио. Уж не знаю почему, но труппу он в тот раз собрал неудачную. Играли господа актеры из рук вон плохо. Сборы по такому случаю были ужасные. А тут поставили сочинение господина Шекспира «Буря». Михеич там так отличился, что только и разговоров было, как правдоподобно буря завывала, как гром гремел, ну и про все иное. Так господин Астахов возьми да и устрой Михеичу бенефис.[23] Виданное ли делу, не приме, не лучшему актеру, а мастеру по шумам! И ведь полный сбор получился. Я сам тогда Григорию Михалычу портсигар серебряный подарил. А «Бурю» за сезон еще трижды играли.
Полицмейстер даже встал со стула и стал расхаживать по комнате, так увлекся рассказом. А я смотрела на него и удивлялась. Я ведь его и раньше видела: высокий, подтянутый, мундир на все пуговицы застегнут. Бакенбарды и коротко, под бобрик, стриженные волосы сединой тронуты. Да и в усах седина поблескивает, хоть не так густо. И лицом суров. Челюсть тяжелая, почти квадратная, а глаза темно-серые, но хочется сказать, стальные. Казался он мне надменным и тяжелым в общении. А поди ж ты, глаза, оказывается, по-доброму смотреть умеют, и про людей добрые слова говорить может легко.
— Ладно, дочка, не до разговоров нам сейчас, а будет такое желание, ты ко мне заглядывай. Жаль, не свел знакомство с тобой раньше. Так что без стеснений заглядывай. Я тебе и про твоего Михеича много чего рассказать смогу, и про другое разное. С внучкой познакомлю. Сейчас же не ко времени на разговоры отвлекаться.
При этих словах в дверь стукнули, и вошел еще один человек в полицейском мундире.
— Здравствуйте, Сергей Николаевич, — сказал он и замер у порога.
— Здравствуй, Дмитрий Сергеевич! Хорошо, что как раз ты сегодня дежуришь. Дело непростое и скандалом может обернуться. Почитай, в присутствии здесь самого губернатора тройное убийство! Да и присутствие моей персоны, как бы мы с тобой сами к ней ни относились, перцу во все это дело добавляет. Так что ты уж со всем тщанием. Прости, лишнее сказал. Тебя как раз понукать нужды нет. Только ты сначала организуй, чтобы нашего главного свидетеля домой доставили. Да и познакомьтесь заодно, все едино вам еще общаться придется.
— А я вас знаю, — сказал следователь. — Вы внучка Афанасия Николаевича, суфлера. Меня же зовут…
— Дмитрий Сергеевич, я слышала, — не дала я ему закончить.
— Вот и славно. Завтра нам придется поговорить. А пока я вас действительно провожу.
Но провожать Дмитрию Сергеевичу меня не пришлось. За дверью дожидался Коленька Массалитинов и тут же заявил, что ни с кем другим меня не отпустит, а довезет до самого дома и даже в дом заведет. Благо нам по пути по домам возвращаться.
Вечером опять пошел снег и продолжал идти до сих пор. Все извозчики уже сменяли свои экипажи, дрожки и рыдваны[24] на сани. Значит, зима уже наступила окончательно. Кто-кто, а извозчики в этом никогда не ошибаются. Снег плотно устлал мостовую, и сани уже успели его укатать, поэтому вместо привычной тряски по булыжникам катилось не в пример мягко. По всей Почтамтской светились электрические фонари, улица выглядела нарядно. Даже празднично.
Я немного боялась, что Коленька станет меня расспрашивать, но он тактично промолчал большую часть пути. Лишь когда мы свернули в Благовещенский переулок, тихо сказал:
— Какой славный был бы сегодня день.
И вновь замолчал. Возле дома он и впрямь собрался исполнить свое обещание и завести меня прямо в комнаты, только я воспротивилась. Нет, конечно, Коленьку Массалитинова я была бы рада видеть гостем. Да и дедушка был бы рад попить с ним чайку, побеседовать о театре, расспросить про премьеру. Но не в таких обстоятельствах. Несомненно, что и сам Коленька это прекрасно понимал. А раз нет возможности погостить, то и провожать до самой двери меня не стоит. И мы распрощались. Восемь ступенек крыльца я проскочила быстро, но на пороге замерла — все никак не могла собраться с духом, ведь надо было обо всем сказать деду. И раздевалась я долго, все еще пытаясь оттянуть тяжелый момент.
Дед, конечно, вылез из постели и сидел за столом с книгой. Правда, был обвязан поперек груди пуховым платком. Он обрадовался моему приходу, попытался сказать нечто веселое и осекся. Видимо, по моему лицу догадался, что случилось нечто по-настоящему плохое. Я буквально выдохнула из себя:
Дед, конечно, вылез из постели и сидел за столом с книгой. Правда, был обвязан поперек груди пуховым платком. Он обрадовался моему приходу, попытался сказать нечто веселое и осекся. Видимо, по моему лицу догадался, что случилось нечто по-настоящему плохое. Я буквально выдохнула из себя:
— Дедушка, только что в театре застрелили Алексей Ивановича, господина Шишкина и Михеича.
Все ж таки дед у меня большой умница. Любой другой тут же запричитал бы: «Как застрелили? Кто ж на такое сподобился?» и прочую ерунду, на которую у меня заведомо не было ответов, раз об этом сразу не сказала. А дед промолчал, хоть и растерялся сильно от таких недобрых вестей, но обнял меня, усадил за стол, посидел рядышком и тихонько сходил в кухню, попросил Пелагею сделать для меня чаю. Только когда стакан оказался передо мной, я поняла, как пересохло во рту от долгих грустных разговоров, от самого происшествия. Эта сухость была, пожалуй, первым, что ощутилось как реальное, а все происшедшее перед тем показалось неправдой и вроде не со мной и случилось. Вот только было это все на самом деле. И держать в себе это было бесконечно трудно. Поэтому я стала все очень подробно рассказывать. Голос дрожал, и я сама себе удивлялась, как это я полчаса назад говорила с господином полицмейстером совершенно ровным голосом и только два раза у меня вырвались из глаз слезы.
Дедушка выслушал меня, не перебивая. Мы помолчали, и мне стало легче. Я последнее время старалась выглядеть взрослее и вести себя по-взрослому. А сейчас мне стало так уютно побыть маленькой внучкой рядом с большим и сильным дедом.
— Вот что странно… То есть странно и непонятно здесь все. Надеюсь, полиция разберется и злодея покарают. Но накануне, прощаясь уже, Михеич сказал мне, ты, мол, когда я умру, поклонись иконе Иверской божьей матери. Я-то думал — это спьяну. Чего ему в его годы да при его здоровье о смерти разговор затевать. А оно вон как обернулось. Может, и впрямь чего чувствовал?
8
Как ни странно, но уснула я, едва коснувшись головой подушки. Но спалось плохо. Все снилась та тень, что мелькнула в дверях, ведущих в театральное фойе. Порой мне казалось, что я вижу того человека, даже узнаю и пытаюсь догнать. Вот только проснувшись, никак не могла вспомнить, кто же мне во сне померещился. В конце концов, я сама на себя разозлилась: с чего вдруг мне эта тень покоя не дает? И тут-то меня осенило, что я и в самом деле видела тень! Не смутный силуэт человека, как мне казалось. Дверь эта открывалась внутрь коридора, и человек, из нее выходящий, был прикрыт уже створкой. Так что видеть его я не могла. А вот его тень на стене видела! В фойе, как раз напротив этой двери, яркая лампа, а внутри полумрак, потому тень была достаточно четкой. И тень эту отбросить мог только мужчина или на крайний случай женщина в мужском платье. Но последнее было бы совсем уж странным, никому бы из дам, присутствовавших в театре, в голову не пришло одеваться в мужское платье. Меня такое открытие отчего-то обрадовало, и я заснула почти спокойно.
Поутру мы даже не успели закончить завтрак, как в дверь постучался полицейский.
— Госпожа Кузнецова кто здесь будет? Барышня, господин судебный следователь просит вас по возможности быстро прибыть в управление полиции. Вот и сани за вами прислал. Да вы из-за стола-то не выскакивайте! Дмитрий Сергеевич сказал, что слишком уж торопить непозволительно.
— Может, тогда и вы с нами чайку выпьете? — предложил дедушка.
— С превеликим бы удовольствием, но на службе не полагается. Опять же в санях наш кучер дожидается, вот и получается, что мне без него чаи распивать неудобно, а всем управлением на чаи напрашиваться — это уже полное невежество. Я уж вас в санях дождусь.
— Поди ж ты! — восхитился дедушка, когда ранний гость вышел из дому. — Не приходилось раньше замечать, что полицейские чины деликатность проявлять умеют, да еще и шутить!
— Так тоже поди люди, — ответила ему Пелагея. — Коли человек не заслужил плохого к себе обращения, чего на него злыднем смотреть и грубить?
— Дед, я тебя прошу…
— Не проси. Не могу я дома сидеть в таких-то обстоятельствах!
— Да знаю я, что тебя не удержишь. Но ты одевайся тепло. Пожалуй, валенки обуй. А я пошла, — сказала я, отставляя в сторону стакан с недопитым чаем.
До управления было совсем рядом, рукой подать. Сначала по нашей улице направо, потом вдоль Обруба, тоже не сильно-то длинной улицы, до базарной площади. Как все же зима меняет город! Второго дня площадь выглядела грязной и запущенной, а сегодня, укрытая снегом, была просто красива. И сразу стало видно, что и торговые ряды, и биржа за ними очень красивы и отличаются благородством линий. А река Томь полностью покрылась льдом и смотрелась бесконечным заснеженным полем.
Мы лихо вкатились во двор и еще более лихо остановились у самого входа в городское полицейское управление.
— На второй этаж, барышня, — сказал мой провожатый и распахнул передо мной дверь.
Я кивнула и стала подниматься вслед за полицейским. Тот проводил меня до нужного кабинета, постучал и, не дожидаясь ответа, отворил двери.
— Дмитрий Сергеевич, госпожа Кузнецова…
— Заводи гостью, — тут же откликнулся хозяин кабинета. — Зачем человека за дверями держишь?
Выглядел Дмитрий Сергеевич усталым, под глазами залегли черные тени. Видимо, ночь он провел совершенно без сна. Но был гладко выбрит, а из-под воротника мундира сиял белизной и свежестью подворотничок.
— Примите мои извинения за столь бесцеремонное вторжение, — принялся он извиняться, помогая мне снять шубку, — но обстоятельства таковы, что задержки не дозволяют. Давайте мы с вами на диване устроимся. Мягче будет и удобнее. Да и мне самому все эти жесткие стулья и допросы…
Он не закончил, а лишь махнул рукой.
— Чаю или кофе не желаете?
— Спасибо. Я как раз закончила завтракать, когда меня к вам позвали.
— Ну, раз вы сыты, то я не слишком буду смущать вас, если допью свой кофе.
Он взял со стола недопитую чашку размером едва ли не в полведра и сел на другой край дивана.
— Сергей Николаевич, господин полицмейстер, подробно пересказал мне все, что узнал от вас накануне. Увы, но это единственная толковая информация, которой мы в настоящий момент располагаем. Поэтому позволю попросить вас еще раз рассказать с самыми мелкими и незначительными подробностями о событиях вчерашнего дня.
Он умолк, давая мне собраться с мыслями, и выслушал мой рассказ, не произнеся ни слова.
— Большое спасибо, — поблагодарил он меня, но был притом явно разочарован.
— Дмитрий Сергеевич, — приберегла я для конца рассказа главную свою новость, — а я, пожалуй, могу достоверно сказать, кто выходил из коридора в фойе. Это был мужчина. И мы, наверное, сможем довольно точно определить его рост.
— Позвольте, но вы только что заявили, что не видели выходящего, да и не могли его видеть, поскольку появились в коридоре точно в тот момент, когда выходивший или выходившая были уже скрыты створкой двери. И что вы видели лишь тень?
— Все верно. Именно тень я и видела, а ночью отчетливо вспомнила, как та тень выглядела. Такую тень мог отбросить только человек в мужском костюме. Могу за это поручиться.
— Так, а это еще что за словесные фигуры? — тут же ухватился за мои слова следователь. — Насчет человека в мужском костюме? Почему не сразу — мужчина?
— Да вы по этому поводу не волнуйтесь, Дмитрий Сергеевич. Я совершенно уверена, что никакой женщины, переодетой в мужчину, в театре быть не могло. Это только в водевилях девицы в мужчин переодеваются, и их никто не узнает. В жизни такой маскарад сразу бы заметили, при таком-то числе народу, что вчера в театре был.
— Ну, спасибо, успокоили. Мне и вправду никто ни о чем подобном не сообщил. Хорошо! Мужская и женская тень, простите, тени человека в мужском платье и в женском должны и в самом деле значительно разниться. И даже вскользь брошенным взглядом это можно заметить. В этом я с вами согласен, а что вашим показаниям можно доверять безоговорочно, мы уже успели убедиться. Но вот каким образом вы собираетесь определить рост?
— Весьма простым способом. Я хорошо запомнила, где была тень от головы. Ну, то место на стене… Если поставить в проем двери другого человека и сравнить, насколько тень от его головы будет выше или ниже того места, то можно либо навскидку сравнить их рост, либо измерить угол падения света и высчитать рост человека с точностью до десятой доли вершка.[25] Пока могу сказать, что человек тот был высоким. И весьма высоким. А это, какая ни на есть, а уже примета!
— Это лишь при условии, что вы видели тень преступника. Хотя в логике вам не откажешь, мисс Шерлок Холмс! Даже допуская, что убийца скрылся в другом месте, а в фойе выходил совершенно невиноватый человек, то он должен был видеть преступника. Или хотя бы слышать выстрелы. Но никто из допрошенных, а мы допросили большую часть присутствовавших в театре на момент совершения преступления, ничего не видел и ничего не слышал.