Я ответил ей благодарной улыбкой.
— Хорошо, без проблем. Только по стакану.
Боже, как же я отчаялся.
— Тогда вперед. Сюда.
Мы бок о бок шли по темной улице.
— Ты правда выглядишь фантастически, Грейс. Я так подумал еще тогда, когда увидел тебя в метро.
— Не странно ли это? Как будто вселенная дразнит нас: мы увидели друг друга с секундным опозданием. — Так я об этом не думал. Мне нравился ее ход мыслей. — То есть, ясно, что мы жили в нескольких кварталах друг от друга, но ни разу не столкнулись. Это даже странно.
— Вообще-то, я въехал в эту квартиру только в прошлом году, когда вернулся в Нью-Йорк.
— Где ты был до этого?
— Я переехал на верхний Вест-Сайд пять лет назад, но потом на некоторое время уехал в Лос-Анджелес. Когда развод с Элизабет был завершен, я вернулся в Нью-Йорк. Это было около года назад. Теперь я снимаю лофт в Вустер.
Я аккуратно наблюдал за реакцией Грейс, но она сказала лишь:
— Понятно.
В баре Грейс выбрала маленький столик, повесила сумку на спинку стула и показала на музыкальный автомат в углу.
— Пойду выберу песню. Здесь слишком тихо для бара. — Кажется, ее настроение улучшилось. Я же думал о том, что она не могла находиться в помещении без музыки. Снаружи ей вполне хватало звуков природы и улиц, но как только она оказывалась в закрытом месте, то всегда требовала музыкального сопровождения.
— Могу я заказать тебе выпить?
— Бокал красного вина подошел бы идеально.
Мне тут же пришлось заставлять себя не предаваться воспоминаниям, ведь стоило находиться в настоящем моменте. Нужно было так много сказать. Когда я вернулся с напитками, Грейс сидела за столом, поставив локти на его поверхность, и устроив подбородок на сложенных руках.
— Ты тоже прекрасно выглядишь, Мэтт. Хотела сказать это раньше. Годы тебя не сильно изменили.
— Спасибо.
— Мне нравятся длинные волосы, а это… — Она кончиками пальцев потрепала мою бороду. Я держал глаза закрытыми на секунду дольше. — Итак, ты жил в Лос-Анджелесе?
Мне пришлось восстанавливать дыхание, чтобы не позволить себе сломаться и разрыдаться. В ее присутствии эмоции меня переполняли.
Заиграла грустная песня, которую исполнял монотонный мужской голос.
— Кто это? — спросил я, делая глоток пива.
— The National. Но, Мэтт, ты хотел поговорить, так что давай поговорим. Ты перебрался в Лос-Анджелес после развода. Ты остановился у мамы? Как у нее дела? Время от времени я думаю о ней.
— Вообще, я приехал туда еще до развода. Чтобы позаботиться о маме. Она ушла, когда я был там.
Глаза Грейс наполнились слезами.
— Ох, Мэтт. Мне так жаль. Она была прекрасной женщиной.
Горло сдавило.
— Рак яичников. Элизабет считала, что заботу о матери стоило взять на себя Александру, но тот был слишком занят попытками стать партнером фирмы. Мама умирала, а ее сыновья ругались о том, кто должен о ней заботиться. Так глупо. — Я отвел взгляд. — Мой брак уже был на грани. Элизабет отчаянно старалась забеременеть, а я был в тысячах миль, на другом конце страны. Думаю, она где-то на подкорке считала, что я избегаю ее. А я думал только о ее эгоизме. Думаю, мы оба были злы и задеты.
Грейс кивнула.
— Что случилось потом?
— Пока я был в Лос-Анджелесе, приглядывая за матерью, Элизабет завела интрижку с моим другом и коллегой Брэдом, продюсером «Нэшнл Джиогрэфик». Восемь лет брака — пуф. — Я руками изобразил взрыв.
— Восемь лет? Мне казалось… — заколебалась она.
— Что?
— Ничего. Мне жаль, Мэтт. Не знаю, что и сказать.
— Можешь мне сказать, почему ты уехала?
— Когда?
— Почему ты не оставила ни записки, ни сообщения, когда уехала в Европу? Ты просто уехала.
Она казалась смущенной.
— Ты о чем? Я ждала. А ты никогда не звонил.
— Не звонил, я не мог. Я больше не мог делать звонки. Единственной, с кем я общался, была моя мама, потому что я мог звонить ей за счет абонента. У меня не было денег. Мы застряли в деревне, окруженной сотнями миль леса, со сломанной машиной. Мне казалось, ты понимала это.
Она казалась разбитой.
— А та статья в журнале о фотографии? В ней говорилось, что ты уже получил работу в «Нэшнл Джиогрэфик» и после Южной Америки отправляешься в Австралию.
— В девяносто седьмом?
— Ага. — Она допила остатки вина. — Там был снимок, на котором ты фотографировал ее, и в статье было сказано, что ты летишь с ней в Австралию на полгода.
— Никогда не читал статьи, о которой ты говоришь, так что не понимаю, о чем ты. Элизабет просила меня полететь с ней в Австралию, но я отказался. Я вернулся к тебе после стажировки, а тебя не было.
— Нет. — Она качала головой. — Я думала, ты улетаешь в Австралию. Именно поэтому я присоединилась к оркестру Дэна.
Я тоже качал головой.
— Я не улетел в Австралию. Я вернулся в конце августа. Я звонил тебе перед прилетом, но не дозвонился. Я отправился прямо в общежитие для старшекурсников, надеясь найти тебя там. Когда тебя там не оказалось, я подумал, что ты могла переехать в общежитие для аспирантов, так что пошел туда и пообщался с парнем-регистратором. Он мне сказал, что ты отложила поступление. По дороге в общежитие для старшекурсников я встретил Дарью, и она-то мне и поведала, что ты присоединилась к оркестру Порндела.
Грейс начала плакать, тихо шмыгая в свои руки.
— Грейс, мне так жаль. — Я схватил салфетки из салфетницы на столе и протянул их ей. — Я думал, что это ты бросила меня. Я не знал, как найти тебя. Даже не соглашался на работу в «Нэшнл Джиогрэфик», пока не узнал, что ты уехала.
Она засмеялась сквозь слезы.
— Твою мать. Все это время…
— Знаю. Я несколько раз пытался искать тебя, но не мог найти тебя в сети. До сегодняшнего дня я не знал, что твоя фамилия Портер.
Теперь у Грейс случилась истерика.
— Я вышла за Порндела, Мэтт. Он изменил свою фамилию на Портер.
Мое сердце было прострелено.
— Ох.
— Не сразу же. Я ждала почти пять лет. Теперь он мертв. Ты же знаешь это, верно?
— Нет. Откуда мне об этом знать?
— Я писала тебе.
— Писала? — Элизабет. Оказалось, что она так и не сказала мне всей правды.
Я будто очутился в альтернативной вселенной, где Грейс любила меня, а тем, кто ушел, оказался я. Все эти годы я провел в депрессии из-за того, что потерял ее, а она все это время пыталась найти меня. Я потянулся через стол и взял ее за руки. Она не оттолкнула меня.
— Мне жаль, что с Дэном так вышло. Он был добрым. Как он умер?
— Увеличенное сердце. Он умирал с чертовой улыбкой на лице, — ответила она гордо.
— Ты любила его? — Я знал, что у меня не было права спрашивать такое, но мне до смерти хотелось знать.
— Он был добр ко мне. — Она посмотрела в потолок. — Я любила его по-своему.
— Да? — Я чуть не задохнулся.
Она встретилась со мной взглядом.
— Да. Но не так, как любила тебя.
— Грейс…
— Какого хера случилось, Мэтт?
— Я больше не знаю. Думал, что знал. Элизабет недавно сказала мне, что отправляла тебе письмо.
— Я получила какое-то от тебя, может, в девяносто девятом или в двухтысячном году. Все остальные мои звонки и письма остались без ответа.
— То письмо написала Элизабет, не я. Клянусь богом, Грейс, я бы никогда не стал игнорировать твои звонки.
— Ну, хорошо. — Ее голос стал невероятно тихим, робким. — Уже слишком поздно, разве нет?
— Почему? Почему это слишком поздно?
— Я бы сказала, пятнадцать лет — это довольно много. С нами столько случилось и…
Я сжал ее руки.
— Давай съедим по куску пирога или блинчики, что угодно, как мы делали раньше.
— Ты с ума сошел?
— Именно, — ответил я невозмутимо. — Нам нужно уйти отсюда.
— Не знаю… — Она забрала свои руки.
Я посмотрел на часы.
— Завтрак на ужин?
Она провела рукой по лицу и села ровно, создавая между нами расстояние. Я не мог сказать, обдумывала ли она идею или размышляла о том, как поделикатнее отказать. Я изучал ее глаза, и Грейс улыбнулась.
— Идет. Я пойду с тобой при одном условии.
— Что же это, Грейси? — Она расхохоталась, услышав прозвище, и ее глаза снова стали слезиться. — Прошу, не плачь, — сказал я.
— На какое-то время мы должны забыть, кто мы друг другу. Никаких разговоров о прошлом. Таково мое условие.
— Согласен! — Я бросил на стол кучку наличных, схватил ее за руку и потащил к двери. Но прежде, чем уйти, я повернулся к ней. — Стой. Давай сначала по шоту. Мы молоды, город в нашем распоряжении, тебе не нужно завтра рано вставать, чтобы учить, а я не стал козлом для жены.
— Давай. Почему бы и нет?
Ее щеки порозовели. Внезапно она стала казаться счастливее, моложе. И хотя я пообещал, что мы не заговорим о прошлом, я не мог противиться ощущению, словно мы отправились путешествовать в лучшие дни наших жизней.
Мы оба опрокинули по рюмке текилы, покинули бар и нашли круглосуточную кафешку.
— Думаю, я хочу пирог, — сказал я, пока мы пялились на холодильную витрину.
— И я. Хочешь, разделим кусочек?
— Лучше давай разделим два куска, — ответил я, практически бросая ей вызов.
— Грязные разговорчики. Мне это нравится. Тогда давай кусок с шоколадным кремом и…
— Кусок с арахисовым маслом?
— Идеально. Я съем этот пирог до последней чертовой крошки.
Боже, я люблю ее.
— И я тоже, — отозвался я.
Мы сделали заказ и сели на диван, обтянутый зеленым винилом. Грейс начала обводить блестки на поверхности стола.
— Итак, как Александр, как твой отец и Регина?
— Замечательно. Отец никогда не уйдет на пенсию. Они с братом партнеры в одной фирме. У Александра и Моники два ребенка и огромный дом на Беверли-Хиллс. Регина все такая же, только лицо еще более подтянутое.
Грейс рассмеялась, но затем ее улыбка испарилась.
— Мне правда грустно слышать такое о твоей маме. Она мне нравилась. Казалось, мы были родственными душами.
Я мысленно вернулся в те дни, когда потерял маму. Она спрашивала, что случилось с Грейс, а я ей отвечал, что просто не сложилось. Меня смутило, что мама вспомнила о Грейс через столько лет. Она не подозревала о том, что у нас с Элизабет были проблемы, но как будто хотела дать мне знать, что все еще думает о Грейс. Думаю, она тоже думала, что они с Грейс родственные души. Элизабет никогда не была близка с моей матерью, даже спустя десять лет после знакомства. Один визит, и Грейс осталась в сердце мамы навечно.
— Ага. Она ушла в покое. Папа даже пришел проведать ее перед смертью. Это было душераздирающе, ведь, несмотря на все, через что они прошли… она все еще любила его. Именно поэтому она никогда не вышла замуж снова. Думаю, когда все стало неважно, и он увидел ее на пороге смерти, то тоже чувствовал любовь. Во всяком случае, так он сказал ей. Даже если он не любил ее, мама умерла с верой. Я стал уважать его даже больше.
— Я могу это понять, — сказала Грейс, словно отталкиваясь от собственного опыта.
Я глубоко вдохнул.
— Давай поговорим о чем-то более радостном.
— Я следила за твой карьерой и знаю, что ты получил Пулитцера. Это потрясающее достижение, Мэтт. Мои поздравления.
— Спасибо. Это было неожиданно, да и тяжело им гордиться, наверное, потому что я был в по-настоящему кошмарном месте.
— Это было до того, как заболела твоя мама, верно?
— Да. Она видела, как я получал награду. Они с отцом сильно гордились мной.
Грейс было очень интересно, она была необыкновенно сострадающей16. Я уж думал, что сам все для себя выдумал. Но как же ее имя ей подходило. Насколько реальной, прекрасной и искренней она была во плоти. Все это время я рассматривал фотографии и мечтал обнять ее, прикоснуться к ней, ну или просто увидеть лично, своими глазами, в цветах, — и вот она была здесь, и именно такой, какой я ее помнил.
Куски пирога стояли между нами не тронутые. Я отрезал кусочек, поддел его вилкой и поднес к губам Грейс.
— С пирогом все лучше.
Она откусила от кусочка, а я не мог оторвать глаз от ее рта. Я облизал губы, размышляя о том, какая она на вкус, каково было целовать ее.
— Та-а-а-а-ак вкусно.
— Я знаю, мы не должны говорить о прошлом, но мне до смерти хочется узнать, чем ты занималась после выпуска. Как тур с оркестром?
— Вообще-то, было великолепно. Мы путешествовали пару лет. Татьяна поехала с нами. Когда мы вернулись домой в Нью-Йорк, Дэн снова стал работать в Нью-Йоркском университете, а я стала магистром в области теории музыки благодаря онлайн-программе. Я несколько лет преподавала в колледже, а сейчас руковожу оркестром и группой в страшней школе.
— Это фантастика, Грейс. Как Татьяна?
— У нее все хорошо. Все еще одинокая и напористая. Она в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, так что много путешествует. Она очень преданный музыкант.
— Что с Брэндоном?
Она усмехнулась.
— Он стал для Тати одним из многих.
— Я должен был догадаться. А ты никогда не хотела пойти по тому же пути, что и Тати? Я могу быть пристрастным, но мне всегда казалось, что ты была куда более сильным музыкантом, чем она.
— Хотела, но… — она начала ерзать. — Я, эм, никогда не была настолько дисциплинирована. А вот она была хороша.
— Мне почему-то так не кажется.
— Татьяна более талантлива, это скажет любой с натренированным слухом, — улыбнулась Грейс. — Последний кусок? — Она протягивала вилку с пирогом с арахисовым маслом к моему рту.
Я схватил ее за запястье, притянул ближе и съел пирог. Внезапно между нами возникло знакомое интимное напряжение.
— Мне жаль, но мне пора возвращаться. Все было очень здорово. Я была рада встретиться с тобой, увидеть, что ты так же хорош и здоров, — сказала она.
— Позволь проводить тебя до дома.
— В этом нет необходимости. — Она проскользнула к концу дивана и встала.
— Уже поздно, и мне будет спокойнее, если я провожу тебя.
Грейс колебалась.
— Хорошо. Можешь проводить меня до моей улицы.
По дороге она собрала волосы в пучок, благодаря чему стала видна ее татуировка. Зеленоглазая голубка. Я не смог устоять, и потому вытянул руку, чтобы пальцами пробежаться по ее шее. Значит, все произошло на самом деле. Грейс отскочила.
— Ты что делаешь?
— Просто хотел потрогать ее, убедиться, что она все еще на месте.
— Татуировки в некоторой степени перманентные, — рассмеялась она.
— Мне было интересно, не удалила ли ты ее в гневе лазером.
— Я в большей степени была разбита, чем разгневана.
Вот это больно.
Я взял ее руки в свои.
— Мне жаль. Ты даже не представляешь, как мне жаль.
— Представляю. Мне тоже жаль. Я полагаю, твоя тоже на месте?
Я оттянул воротник черной футболки и приспустил ткань вниз, чтобы открыть татуировку, набитую у сердца.
— Ага, все еще на месте.
Она скользнула по ней пальцами и прошептала:
— Лишь пепел.
Она опустила голову. Я приподнял ее подбородок и вынудил посмотреть на меня, хоть ее глаза и слезились.
— Мы были жертвами неподходящего времени. Но вот мы здесь.
Она выдавила слабую улыбку.
— Мне нужно идти.
Не успел я ее остановить, как она уже отвернулась и посеменила по улице прочь от меня. Я ждал, пока она не ступила на ступеньки перед домом, и только тогда направился домой, разозленный на весь мир и жаждущий убить Элизабет за то, что она столько раз испоганила мою жизнь.
Добравшись до квартиры, я позвонил брату. На западном побережье было всего девять часов. Ответила Моника.
— Алло?
— Александр там?
— И тебе привет, Маттиас. Александра нет. Завтра заключение крупной сделки, так что он еще в офисе.
— Моника, ты говорила, что вы с Элизабет были как сестры, правильно?
— Ну, мы были семьей на протяжении восьми лет.
— Да-да, конечно. Ты знала, что Грейс пыталась связаться со мной, и Элизабет каждый раз находила способы укрыть от меня эту информацию? — Я был жестким, в голосе слышалось обвинение. — Ты хоть как-то помогала ей с этим крохотным обманом?
— Постой.
— Ну уж нет. Ты отдала ей гребаную семейную колыбельную. Ты все это время общалась с ней. Ты сама рассказывала мне, как она говорила тебе о Грейс, и что я помешан на ней. Грейс тебе не нравилась с самого начала, и я знал об этом. Вы обе ревновали к ней.
— Я через две секунды повешу трубку, если ты не замолчишь.
Я тяжело дышал, пульс был ускоренный. Во мне не осталось ничего, кроме яростного гнева и адреналина.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я никогда не ревновала к Грейс. Она в твоей жизни была около пяти минут, и теперь ты меня обвиняешь в чем-то? Элизабет мне не говорила ничего, кроме того, что у тебя есть куча фотографий Грейс, которые ты отказываешься выбрасывать.
— Именно из-за Элизабет я не общался с Грейс на протяжении этих пятнадцати лет. И из-за нее же я, вероятно, до сих пор не женат на Грейс.
Моника тяжело вздохнула.
— Мэтт, ты такой мелодраматичный.
— Я даже не знаю, почему говорю тебе все это.
Моника молчала мгновение, а потом сказала:
— Думаю, потому что мы семья. — Ее слова удивили меня. — Тебе следует поспать, Мэтт. Ты на взводе. Мне жаль, если все то, что ты рассказываешь, правда. Никогда не думала, что Элизабет стала бы что-то скрывать.
— Как и я. Но она скрывала.
— Я передам Александру, чтобы он позвонил тебе, хорошо?
— Хорошо. Спасибо, Моника. Спокойной ночи.
Я пялился в окно до двух часов ночи. В голове был туман, потому я решил прогуляться и бессознательно добрел до улицы, на которой жила Грейс. Было невозможно тихо, пока я стоял, не сводя глаз с четырех одинаковых коричневых домов. Мне не было известно, в котором из них жила она — все дома были идентичными.
— Грейс! — закричал я.
Стоило позвонить ей и сказать: «Грейси! Грейс, пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой!», но если ты очень сильно хочешь поговорить с кем-то в два часа ночи, то лучше нанести личный визит.