Олимпия коснулась его руки.
– Мы все уладим, Брент, и вы себя реабилитируете.
– Весьма сомнительно, что мне удастся очиститься от грязи. Ведь последние два года я вел себя… Откровенно говоря, я далеко не ангел.
– Все, что вы делали, делали и другие, но их не отлучили от общества. Мне кажется, тут очень постаралась ваша мать. Чтобы в нужный момент вы не сумели найти поддержки в обществе и не помешали ей, понимаете?
– И она связала меня по рукам и ногам, чтобы я не сумел вытащить на свет божий делишки, которыми она занимается. Боюсь, мне придется попросить вас собрать кое-какие сведения.
– В этом мне нет равных. Надеюсь, вы простите мое бахвальство.
Брент протянул руку и погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. Кожа Олимпии оказалась теплой и шелковистой – такой она была и на вид.
– Почему-то мне кажется, вы обладаете завидной способностью докапываться до истины. Из-за того, что мне устроила мать, придется действовать тайком – чтобы найти то, что сможет помочь положить конец ее фокусам.
Олимпия положила руку на его ладонь, хотя знала, что этого делать не следовало: надо было, напротив, отодвинуться, отступить от него, но ей ужасно нравилось дотрагиваться до Брента и хотелось продлить этот момент. А еще ей хотелось успокоить его. Конечно, он понимал, что представляет собой его мать – один случай с Фейт, девушкой, на которой он собирался жениться, чего стоил, – однако Олимпия сомневалась, что ему известно, насколько леди Летиция жестокая и злобная. Брента глубоко оскорбило то, что мать фактически уничтожила его в глазах общества. Это было видно по его лицу. А он ведь спас репутацию матери, когда просто повернулся к ней спиной и сохранил в тайне то, что она сделала. Она же в благодарность за это всадила ему кинжал в спину – да еще и провернула в ране.
– Брент, на этот раз ты не должен защищать ее ни под каким видом, – тихо сказала Олимпия.
– Знаю. – Он прижался лбом к ее лбу. Ему так требовалось сейчас ее сочувствие… – Я вычеркнул мать из своей жизни и даже попытался забрать у нее младших. Но не смогу уничтожить ее полностью. Я чувствую, что семья будет очень из-за этого переживать. Ведь скандал коснется каждого из нас, если раскроется вся правда о ее делах. Хотя ей явно наплевать на мое доброе к ней отношение. Хуже того, потакая своим страстям, я позволил ей укрепить собственное положение и взять надо мной верх.
– Ты тогда сильно горевал.
– Да, верно. Но еще я пытался пьянством заглушить чувство вины.
– Вины за что? Ты ничего дурного не сделал.
– Да, понимаю… Я ничего дурного не сделал, а Фейт умерла от боли и страха.
Тут Олимпия поцеловала его. Сама не зная почему. Просто не могла вынести страдания, прозвучавшего в его голосе. И вздрогнула от неожиданности, потому что Брент внезапно обвил ее руками и прижал к себе. Она на миг растерялась, когда он коснулся языком ее губ, но тут же приоткрыла губы ему навстречу и прильнула к его груди. Волна жара накатила на нее, и Олимпия тотчас почувствовала слабость – как будто изо всех жил ей пустили кровь. Мысль о том, что она сейчас лишится чувств в объятиях Брента, словно какая-нибудь девочка-подросток, заставила ее встряхнуться и прийти в себя. Упершись руками в грудь, Олимпия осторожно отстранила графа.
Он тоже вдруг сообразил, что слишком уж явно дал понять, насколько Олимпия ему небезразлична. Брент отступил на шаг – собственная несдержанность ужасно смутила его. Однако, не заметив следов осуждения на ее лице, Брент немного успокоился. Более того, даже не подумал извиниться за то, что только что сделал. Потому что с радостью сделал бы это снова.
– Вот еще одна причина, по которой нам нельзя оставаться под одной крышей, – пробормотал граф.
– А, вот вы где!
Глянув через плечо, Олимпия увидела спешившего к ним Томаса. По его лицу стало понятно: мальчик прекрасно видел, чем они с Брентом занимались. Словно ничего особенного не случилось, она с улыбкой сказала:
– Да, мы вот тут. Я как раз собиралась послать за тобой, Томас.
Тут Брент схватил мальчика за руку и, потянув к двери, сообщил:
– Нам теперь есть где остановиться.
– О… Значит, мы тут не останемся и не попробуем, что приготовили Энид и Мэри? – проговорил Томас без всякого энтузиазма.
– Попробуем обязательно. Только сначала надо разместиться в нашем новом доме. Сейчас тайком проскользнем туда, а потом так же незаметно вернемся в Уоррен и пообедаем.
– Замечательно! Теперь я смогу видеться с Мэри когда захочу!
– Тогда пойдем быстрее. Заберем наши вещи и перенесем их.
– Я пришлю к вам Мэри и Энид. Хочу быть уверена, что постели у вас застелены и есть все необходимое, – сказала Олимпия и тут же ушла.
Когда за ней закрылась дверь, Томас нахмурился и принялся пристально разглядывать графа.
– Тебе не нравится, что мы расположимся в другом доме? Предпочитаешь остаться здесь? – спросил Брент.
– Я предпочитаю, чтобы вы не заводили шашни с ее светлостью, – заявил Томас. – Может, я всего-навсего мальчишка, но прекрасно все вижу, милорд.
– Ну да, я слегка увлекся. Именно поэтому мы и не останемся здесь. Боюсь, Олимпия как раз та женщина, к которой меня безудержно влечет. Правда, я не сделал ничего такого, чему бы она воспротивилась, – тихо добавил Брент.
Томас кивнул:
– Тогда все в порядке. Пойдемте устраиваться на новом месте. У меня такое ощущение, что очень скоро нам будет не до этого.
* * *Олимпия отхлебнула вина из бокала и уставилась в затухавший камин. Томас и Брент приходили на ужин, а потом быстро вернулись в дом Аретаса. Хотя граф не был холоден с ней и в этот раз, но уже не вел себя как человек, от единственного поцелуя которого несколько часов назад у нее чуть не расплавились все кости. Олимпии совершенно не хотелось стать еще одной из его игрушек, но такие колебания – от жара к холоду – ей тоже не нравились. Она до сих пор пыталась восстановить душевное равновесие после того поцелуя. И голова ее была полна мыслей о том, что ей делать дальше и чего не делать.
– Этот человек неисправим, – заявила Энид, входя в комнату. – Всего лишь один день провел рядом с вами – и уже поцеловал.
– С чего ты решила, что он меня поцеловал?
– У вас губы припухли и стали пунцовыми сразу после того, как он убрался в дом вашего брата.
Олимпия потрогала свои губы.
– Припухшие и пунцовые?
– Не чересчур. Так что об этом можно не беспокоиться. Но у вас ведь достаточно разума, чтобы понять: этот человек – развратник. В вашей семье таких множество.
– Энид, я все знаю. И знаю, что Брент барахтается в этой грязи уже два года. Он, правда, и до того не был ангелом. Но мне уже двадцать шесть, и я не какая-нибудь невинная девочка. – Олимпия вздохнула. – Он настолько был потрясен тем, что мать уничтожила его доброе имя… В общем, я попыталась отвлечь его и успокоить. Причем я поцеловала его первая. А он ответил с воодушевлением.
– Вы хотите его.
– Да, хочу. И это одновременно тревожит и радует меня. Я ведь боялась, что уже потеряла способность… ну, наслаждаться, что ли, общением с мужчиной. А теперь радуюсь, что могу обдумать такой вариант.
– Это продолжалось тринадцать лет, Олимпия, – тихо сказала Энид. – Жутко, что ты страдала так долго, но все страхи и боль теперь позади.
– Думаю, что так. Но меня сильно беспокоит, что эти страхи в какой-то момент вдруг вернутся.
– Ты считаешь, что граф тот человек, который тебе нужен, человек, которого ты полюбишь?
– Не знаю, как насчет любви, но я его хочу. Очевидный факт – он заставляет кипеть мою кровь, и тогда я не знаю, бежать ли от него прочь или просто повалить на пол и тут же изнасиловать. – Олимпия усмехнулась в ответ на хохот Энид. – Я пока еще не решила, что мне делать с этим мужчиной.
– Если тебя тянет к нему, если он заставляет кипеть твою кровь, то могу сказать: пусть все идет так, как идет. Тебе можно не бояться потерять девственность, ведь ты давно уже вдова. Возможно, сейчас ты наконец-то поймешь, удалось тебе прийти в себя или еще нет.
– Именно об этом я и думала. – Олимпия допила вино, встала и пошла к двери. – И если отнестись к делу всерьез, то кто сможет мне помочь понять это лучше, чем мужчина, у которого такой богатый опыт? – Она закрыла за собой дверь под хихиканье Энид.
Глава 6
Олимпия решила, что сесть за завтрак с мужчиной, к которому ее так властно тянуло, – предприятие опасное. Брент сумел проскользнуть в дом незамеченным – как и было задумано – и присоединился к ней в столовой. Хотя компанию им с графом составили двое ее юных племянников и Томас, обстановка казалась почти интимной, и с этим ничего нельзя было поделать. Брент, сидевший напротив нее на другом конце стола, был одет как любой другой человек, который выходит к завтраку. Но он во всяком одеянии казался ей весьма соблазнительным. К тому же граф постоянно посматривал на ее прическу – а она просто слегка пригладила волосы, как всегда делала рано утром, – и каждый раз его взгляд, обращенный на нее, теплел, что еще больше увеличивало его привлекательность.
За два прошедших дня они почти не виделись, и Олимпия остро чувствовала, что ей его не хватало. Как странно, однако же… Ведь их связывал всего лишь один-единственный поцелуй, и они довольно редко бывали вместе после того дня, когда она отправилась к нему, чтобы предупредить об опасности, грозившей его сестре. Брент каждый день приходил к ней на чай с бисквитами, чтобы обменяться информацией, которую они собрали, но неизменно в отношениях с ней держал дистанцию. Это, конечно, весьма мудро: держаться именно так, – но она понимала, что долго такого общения не выдержит. От этого у нее начинало мучительно ныть сердце.
Олимпия сосредоточила все внимание на племянниках Артемасе и Стивене, надеясь, что забудет о своей сердечной боли и смущении. В свои девятнадцать и семнадцать они уже не были похожи на мальчиков – скорее на молодых мужчин, – но Олимпия по-прежнему боялась вовлекать их в события, которые могли развернуться самым опасным образом. И ее весьма озадачил тот факт, что когда она сразу по возвращении в Лондон обратилась к родне за помощью, к ней с полного одобрения Пенелопы примчались эти двое, причем оба были из тех, кто первыми открыл жестокую правду об исчезновении Фейт и участии в том деле леди Маллам. Так что Пенелопа прекрасно понимала, насколько опасным может быть новое столкновение с этой женщиной.
– Эштон тоже хотел, чтобы мы отправились сюда, – сказал Артемас. Он улыбнулся, когда Олимпия сурово посмотрела на него в ответ на его попытку воспользоваться своим даром и узнать, как она себя чувствовала, а потом перевел взгляд на Брента. – Эштон хотел поехать с нами, но у Пен подходит срок, и он очень беспокоится. Пен недавно родила близнецов, а теперь вот еще один ребенок, поэтому он и не хочет оставлять ее одну.
– Это вполне понятно, – кивнул Брент. Ему было приятно узнать, что Эштон по-прежнему оставался на его стороне, и он даже испытал укол зависти к другу, у которого теперь имелось все. Однако граф быстро подавил это чувство, чтобы о нем сидевшие с ним за одним столом люди, обладавшие особым даром, ничего не узнали. – Хотя не уверен, что вы чем-то сможете помочь мне.
– Мы несколько лет прожили здесь, – сказал Артемас. – Тогда это место было не таким уж респектабельным, и мы узнали еще много менее респектабельных мест, когда решали проблемы Пен.
– А еще завели себе множество совсем не респектабельных друзей, которые теперь нам могут пригодиться, – добавил Стивен. – Они из тех, кто знает много полезного…
– Ах, ну конечно, – закивала Олимпия, намазывая девонширским сливочным кремом сдобную булочку – творение рук Энид. – У меня тоже возникла мысль привлечь к делу парней.
– Каких парней? – поинтересовался Брент.
– Тех, что только сейчас прибыли, – сказал Артемас и нахмурился. – Похоже, что-то случилось.
Граф едва успел смахнуть крошки с губ, когда Энид распахнула дверь и в столовую вошли четверо оборванцев. Брент немного развеселился, когда его церемонно представили каждому из них – словно знакомили с юными представителями аристократии. Уорлоки и Воны, судя по всему, были совершенно равнодушны к хорошей родословной и относились ко всем людям с уважением, во всяком случае – пока они того заслуживали. И в их семьях слуги наверняка преданы своим хозяевам. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, потому что они были скорее членами семьи, чем слугами.
Брент внимательно разглядывал мальчишек, пока здоровался с каждым из них за руку. Несмотря на грязную, ветхую одежду, в лицах была заметна порода, что немного удивляло. Внешний вид самого старшего из них, Эйбела Пикетта, говорил о том, что он уже вступил в пору взросления. Юноша был рослым, белокурым и зеленоглазым. Изящная лепка лица делала его почти красивым. А Дэниелу Эшбернеру исполнилось десять – мальчик сам посчитал нужным сообщить об этом при знакомстве. Волосы у него были темно-рыжие, глаза – карие, а лицо – просто очаровательное, и, как понял Брент, он знал об этом своем преимуществе и знал, как им пользоваться. Ростом ниже, чем Дэниел, и примерно того же возраста, Дэвид Юл был черноволос и сероглаз, а с лица его не сходило мрачное выражение; Бренту даже захотелось рассмешить мальчика, чтобы тот улыбнулся хотя бы раз. Самым младшим был Джайлз Грин. У этого волосы тоже были черные, но глаза – голубые, почти такие же, как у Олимпии. Брент даже подумал: уж не одного ли из незаконнорожденных Уорлоков или Вонов видел он сейчас перед собой? И все мальчики держались и разговаривали так, словно их кто-то научил хорошим манерам.
– Энид, принеси нам еще еды, – сказала Олимпия, махнув мальчикам рукой в сторону стола.
– Мы уже вымыли руки, – объявил Джайлз, и все четверо предъявили Олимпии ладони для проверки.
Хотя дети явно были голодны, они вели себя чинно и не пытались отхватить себе лишний кусок от того, что оставалось на столе. Брент еще больше уверился в том, что мальчикам кто-то преподал правила хорошего тона, и решил, что об их воспитании позаботилась Олимпия – ведь это могло помочь им в жизни.
Граф отхлебнул глоток кофе, лучше которого, как ему показалось, он еще не пробовал, и стал ждать. Через какое-то время мальчишки насытились и наконец решили объяснить, что их привело в Уоррен. В ожидании новостей, которые принесли с собой эти четверо, Брент лишился спокойствия и благодушного настроения; он не мог избавиться от ощущения, что сейчас получит очередной удар.
– Пардон, миледи, – сказал Эйбел, промокнув губы изящно вышитой салфеткой. – Мы так проголодались, что даже забыли о том, ради чего так торопились сюда.
– Прекрасно тебя понимаю, Эйбел, – откликнулась Олимпия. – Теперь можешь спокойно говорить.
– Самая главная новость в том, что у служанки леди Эгги пропал брат. Леди Эгги страшно переживает по этому случаю, поэтому и отправила нас сообщить вам об этом как можно скорее.
– Пропал брат? Что это значит?
– Мальчишка исчез вчера вечером – это точно. Ему всего-то восемь, как и Джайлзу. Служанка заботилась о нем с момента его рождения. Как только смог, он стал помогать на кухне или на конюшне, чтобы оплатить свое содержание. Он был хорошим парнем, все так говорят. Никто не думает, что мальчишка сбежал или что-то вроде того, но совершенно точно, что он исчез.
– Прямо как Тэд с Питером и моя тетка, – сказал Томас. – Думаю, он тоже был незаконнорожденным.
– В самом деле? – Брент повернулся к Эйбелу, с волнением ожидая ответа.
– Ну, служанка говорила, что ее брат… – Эйбел помолчал, нахмурившись. – Говорила, что ее брат был последней шалостью его светлости – вашего отца.
«Вот оно!» – подумал Брент. Это был как раз тот удар, которого он ждал.
– Мне кажется, папаша пошалил от души, прежде чем преставился, – проговорил граф.
Выходит – еще один сводный брат. Еще один ребенок, которому отец дал жизнь и бросил, чтобы тот увеличил штат его слуг. У кого-нибудь могло возникнуть впечатление, что отец, испытывая нехватку в рабочих руках, решил просто наплодить себе работников. А мать теперь избавлялась от живых напоминаний о неверности мужа. Мать таким образом карала детей и набивала свой кошелек – она, вне всякого сомнения, считала это дополнительной выгодой, и ее совершенно не волновало, что тем самым она калечила этих детей. При мысли об этом графа затошнило.
Увидев, как Брент побледнел, Олимпия тихо выпроводила всех из комнаты, затем подошла к буфету, налила стаканчик бренди и вернулась к графу. Протянув ему бренди, Олимпия провела рукой по его темно-каштановым волосам. Она всегда так делала, чтобы утешить мальчишек. Стремление приободрить Брента оказалось не единственным ее желанием – Олимпия поняла это, как только коснулась его густых шелковистых волос.
– Не уверен, что мне нужно выпить, – сказал Брент, но тем не менее взял у нее стаканчик.
– Почему бы и нет? – Она неохотно опустила руку, подумав, что он мог воспринять это не просто как невинную ласку.
– В последнее время я слишком пристрастился к выпивке, – пробормотал Брент, пристально вглядываясь в янтарную жидкость.
Олимпия придвинула кресло поближе и села лицом к нему.
– Ты думаешь, что достиг такой стадии, когда постоянно требуется выпить?
– Возможно. Хотя я не пил после того, как ты появилась в Филдгейте. И меня очень удивляет, что я выдерживаю так долго. За последние несколько лет со мной такое происходит в первый раз. Хотя на самом деле времени прошло не так уж много… Поэтому я опасаюсь, что одним стаканчиком не ограничусь. А ведь сейчас еще утро…
– Но ты пережил сильнейший шок.
– Мне кажется, я пережил их уже несколько с той минуты, как ты появилась у меня на пороге, – проворчал Брент с улыбкой.
– Если хочешь узнать мое мнение, то знай: я не считаю тебя пьяницей. А я ведь легко определяю таких людей, как бы они ни скрывали свое пристрастие от других. У тебя нет этой наклонности. Если хочешь, могу предложить выпить чего-нибудь другого.