Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание… Снова многократно повторенные движения людей, убиваемых внезапным противоестественным удушьем… Он принимает следующий снаряд из рук Вики-Мэй.
— Светлый, как там, получается что-нибудь? — это спросил стоящий ровно в десяти шагах Экер.
Некоторое время до Руматы не доходит смысл вопроса, лишь потом всплывает понимание. Ведь капитан не видит в темноте. Не видит, как вскипает содержимое снаряда, не видит умирающих. Он видит лишь смутный силуэт корабля и грязно-белые полотнища парусов, едва подсвеченные тремя слабенькими масляными фонарями.
— Все идет как надо, почтенный, — деревянным голосом отвечает Румата. А на подходе уже третий корабль — и он принимает из рук Вики-Мэй следующий снаряд..
Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание…
— How are you, Tony-Hlud? — спрашивает девушка.
— Thanks a lot. I'm well… Relatively.
— Relatively to what?
— Relatively to all this shited life, — уточняет он, и вдруг ни с того, ни с сего добавляет, – What's about sing any song?
— How queer idea… — говорит девушка, подавая ему снаряд, — but if you wish…
… Потом, много позже, адмирал Хаско спросит Экера: «скажи, брат, тебе тогда было страшно»? И Экер ответит: «только один раз, когда Светлые запели. Я не знаю, что это за песня — они пели на языке, который, наверное, был в начале времен…»
… Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание… Вики-Мэй наклоняется за следующим снарядом…
— Стой, — говорит Румата.
— Что?
— Тот корабль был последним. Больше здесь некого убивать.
— Это хорошо, — говорит она, опускаясь на палубу, — а то я уже слегка устала.
Румата молча садится рядом и обнимает ее за плечи.
— Что теперь, Светлые? — спрашивает Экер.
— Теперь? — переспрашивает Румата. Ну, да. Есть же еще какое-то «теперь», и в нем надо что-то делать, — теперь идем в Арко. Надеюсь, почтенный Минга и без нас справится с буксировкой этих кораблей?
— Тоже мне, большое дело, — Экер пожимает плечами, — ясно, что справится. Будьте, уверены, завтра к закату корабли уже будут готовы под погрузку.
— Вот и замечательно, — подводит итог Румата, — а теперь самое время поужинать.
— И помыться бы не мешало, — флегматично добавляет Вики-Мэй, — лично я грязная, как зверь Пэх на склоне лет. Вы, почтенные, кстати, тоже.
— А я бы лучше выпил чего-нибудь, — замечает пиратский капитан, — ночка, позволю себе заметить, выдалась неспокойная.
** 29 **
… Прежде, чем рассказывать дальше, я бы выпила еще кружечку эля, — сказала Лена.
— Хорошая мысль, — согласился Каммерер, переворачивая на решетке большущий кусок мяса. Это был уже второй — от первого остались только воспоминания.
— Максим, вам не говорили, что вы — самое хитрое чудовище на Земле и в ее окрестностях?
— Мне говорили и похуже, — ответил он, — а что я такого сделал в данном случае?
— Вы лестью и обманом заманили меня сюда, а теперь мне не хочется уходить. И в результате я говорю вам массу вещей, которые вообще-то вам сообщать не собиралась. Например, сейчас я расскажу вам о любопытном разговоре с Антоном после благополучного вызволения участников того памятного рейда из варварского плена.
— Простите, прекрасная леди, вы сказали «после вызволения»?
— Ну да, — подтвердила она, — кстати, может, вы все-таки нальете мне эля?
— О, конечно, — сказал Каммерер, наполняя обе кружки, — и каким же образом этот разговор состоялся?
— По моему коммуникатору, — пояснила девушка, — Антон оставил его у себя и, в результате, мы смогли связаться с ним уже находясь на базе.
— Интересные факты всплывают… Так о чем был разговор?
— Сначала — как обычно, о том, кто — злой Карабас-Барабас, а кто — добрый папа Карло, и у кого должен спрашивать Дуремар разрешение на сбор пиявок в пруду черепахи Тортилы. И лишь после перешли собственно к кукольному театру с золотым ключиком, буратинами и мальвинами, а также к параметрам поля чудес в стране дураков.
— Гм… Не уверен, что правильно понял вторую половину вашей реплики.
— А первую? — спросила она.
— Первая — это обычный разбор полетов в стиле «ну, ты и сволочь», когда аргументы по существу с успехом заменяются длинными, тщательно продуманными оскорблениями. Верно?
— В общем — да. Но в какой-то момент аргументы, все же потребовались. И Антон заявил, что вся деятельность института — это грандиозное свинство, построенное на замалчивании того факта, что эвритяне — это те же земляне.
— … Только заколдованные, — пошутил Каммерер.
— Нет, — серьезно сказала девушка, — просто земляне. Тот же биологический вид. Старый добрый Homo sapiens. Они даже способны к скрещиванию с нами. Вы знали это?
— Знал. Собственно, это одна из причин, по которой я намерен добиться закрытия Института.
— Закрытия Института? — переспросила она.
— Ну да, а что вас так удивило? Нюрнбергское правило никто не отменял — эксперименты над людьми, без их осознанного добровольного согласия, запрещены. У эвритян такого согласия никто не спрашивал. Рискну предположить, что если речь идет о землянах, им надо оказать реальную помощь, а не устраивать из их планеты заповедник экспериментальной медиевистики.
— Постойте, но доктрина Горбовского… Нельзя лишать человечество его истории… Мнение Мирового Совета…
— Мировой Совет моментально изменит свое мнение, как только речь зайдет о Нюрнбергском правиле. На счет «лишать истории» — это просто фарс взрослых дяденек, которые в детстве не наигрались в солдатики. Есть одно человечество, у него одна история и она никуда не денется — будет такой, какой будет.
— То есть, — уточнила Лена, вы предлагаете рассматривать эвритян, как землян, терпящих бедствие.
— Гм… Ну, примерно так, — согласился Каммерер.
— Примерно как? Это вам не какая-нибудь периферийная колония землян, у которых случилось страшное хрен поймешь и они ждут не дождутся, когда прилетит отдел ЧП КОМКОНА-2 и всех от этого хрен поймешь спасет. Вам приходилось сталкиваться с ситуацией, когда терпящие бедствие совершенно не желают, чтобы их спасали? Когда им очень даже нравится терпеть бедствие? Когда оно, по их мнению, не бедствие, а наоборот, нормальная жизнь?
— Приходилось.
— И что?
— Сначала я объяснял им, что они терпят бедствие.
— А вдруг вы не правы? Вдруг на самом деле они совсем даже и не терпят бедствие, точнее — настоящее бедствие для них это вы со своей «помощью»? Вроде того спасателя, тащившего из моря русалку.
— Если бы жители Запроливья чувствовали себя, как русалка в море, вряд ли они бы приветствовали приход войска Хозяйки, — заметил Каммерер.
— Так ведь войско Хозяйки никого не собирается спасать, — возразила Лена, — оно просто возвращает старые порядки.
— Тот самый кодекс Литена?
— В том числе. Но вообще-то дело не в самом кодексе, а в его принципе. У каждого человека, даже у раба, есть имущество, которое никому не позволено отбирать без компенсации. Каждый человек обязан что-то делать, а ничего больше делать не обязан. Никто не может безнаказанно принуждать его к тому, что он не обязан делать — даже лендлорд или король. Между прочим, лендлорд должен защищать жителя своей земли перед королем, община может обвинить перед королем своего лендлорда, а свободный защищает своего раба, если того в чем-то обвинили. Жители платят деньгами и службой лендлорду, лендлорд — королю. В городах функции лендлорда выполняет магистрат. И, наконец, никто не может обвинять другого, не предоставив свидетелей и иначе, чем в публичном суде. Это в общих чертах.
— И это действовало? — поинтересовался Каммерер.
— Скорее да, чем нет, — ответила Лена, — авторитет кодекса Литена был крайне высок — поскольку основывался не только на авторитете самого императора, но и на авторитете гораздо более древнего мифа. Считается, что Литен просто повелел записать этот миф. Сам кодекс начинается словами: «Во времена наших великих предков, для сохранения мира и спокойствия в стране, особым собранием были обсуждены заранее все поводы к тяжбам, раз и навсегда вынесено по каждому отдельное справедливое решение, которого и должно держаться в дальнейшем, о чем любой, кто вершит суд, присягнет почитаемым нами ведомым и неведомым богам». За нарушение такой присяги, закапывали живьем в землю. Когда уже значительно позже императору Дескаду понадобилось переступить через кодекс, он вынужден был сперва полностью запретить культ старых богов и насильственно ввести новую религию. А также учредить Святой Орден.
— … Который впоследствии и сожрал империю, — добавил Каммерер.
— Вернее, сожрал Метрополию, — уточнила Лена, — а империя развалилась. И наступили «темные века». На это обстоятельство весьма активно напирал Антон.
— … Который впоследствии и сожрал империю, — добавил Каммерер.
— Вернее, сожрал Метрополию, — уточнила Лена, — а империя развалилась. И наступили «темные века». На это обстоятельство весьма активно напирал Антон.
— В каком смысле «напирал»?
— Речь в общих чертах шла о следующем. «Темные века», которые известны в истории Земли и в которые около 300 лет назад вступили доминирующие культурные центры Эвриты, не являются неизбежными. Я потом проверила — и действительно: на Саракше и Гиганде их не было. Там, вместо тысячелетней культурной деградации с последующим медленным возрождением, были лишь геополитические кризисы, длительностью не более века. Распались старые империи, родились новые, а затем начала развиваться машинная цивилизация. По каким-то причинам, там не возникло развитых религиозных систем и институтов, играющих существенную роль в обществе. Религии, возникнув, как им и положено, в эпоху первичной социализации, в период формирования первых империй утратили свое регуляторное значение, сохранившись лишь на уровне хозяйственных верований и связанных с ними обычаев.
— И что из этого следует? — спросил Каммерер.
— Из этого следует очередной вопрос: что является правилом, а что — исключением. Если «темные века» на Земле и Эврите — общее правило, а их отсутствие — исключение, то Гиганде и Саракшу, даже с учетом их весьма не мирной истории, просто повезло. А если наоборот…
— … То Земля и Эврита — это жертвы несчастных случаев. Я правильно понял?
— Примерно так, — подтвердила она.
— Хорошо. Снова задаю тот же вопрос, — сказал он, — что из этого следует?
— Если исключения — они, то ничего не следует. Но, похоже, что они как раз общее правило, а исключения — мы. Жертвы несчастных случаев, как вы выразились.
— Ага. Значит, Антон хочет попытаться ликвидировать последствия несчастного случая?
— Ну, знаете, Максим, такими топорными методами…
— Стоп! Прекрасная леди, я говорю не о методах, а о направлении. Направление у него правильное?
— Не знаю… Смотря какую ставить цель.
— Цель — скорейший переход к машинной цивилизации, разве не вы это говорили только что?
— Но я это сказала лишь в качестве примера. Это — вторично. Первичны гуманитарные, а не технологические цели.
— Их достижение возможно без машинной цивилизации?
— Видимо, да. Взять хотя бы цивилизацию Леониды. Союз с природой, материальная культура, построенная на мягких биотехнологиях… а возможно, еще на чем-то, чего мы просто не знаем.
— Леонидяне — не гуманоиды, — напомнил Каммерер, — а мы говорим о гуманоидах, вернее, просто о людях. Так возможно — или нет?
— Теория говорит, что невозможно. Машинная цивилизация — необходимый этап. Но если вас интересует мое мнение…
— Интересует.
— Я полагаю, что другой путь возможен и для гуманоидов. До определенного момента. Скажем, до разделения общества по принципу материальной специализации на крестьян, ремесленников и так далее. То есть, например, на Эврите для тех же варваров, не важно, северян или меднокожих, другой путь еще открыт. Они еще воспринимают мир… Ну, скажем, не разделяя его на себя и дикую природу. А для остальных… для остальных мир уже стал разложен по полочкам, а на каждой полочке — бирочка. Понимаете?
— То есть, в отношении всех этих запроливий и метрополий ваше мнение о возможных путях прогресса, а точнее, о единственно-возможном пути, с теорией не расходится?
— Не расходится, — подтвердила Лена.
— И, значит, — продолжал Каммерер, — Антон действует в правильном направлении, только негодными методами. Я корректно формулирую?
— Да, наверное…
— Значит, теоретически, следовало бы делать то же, что делает он, но более точными и избирательными средствами. Логично?
— Какими средствами?
— Убеждением, а возможно — нейтрализацией ключевых фигур.
— … То есть, устрашением и убийствами, — перевела Лена, — и чем это отличается от того, что делает Антон?
— Высокой избирательностью подобных мер. Чтобы победить армию совершенно не обязательно убивать всех, как это практикует Антон. И чтобы взять город совершенно не обязательно сначала сжечь его дотла, как Нард. Впрочем, Арко был взят Антоном технологически безукоризненно.
— … Если не считать того, что в Арко были перебиты все солдаты Ордена.
— Ну, это несущественные издержки.
— А по-моему, это — люди, которых убили, — сказала Лена, — что, без этого ну никак нельзя обойтись?
— Опыт показывает, что нельзя. Вот ваш бывший шеф старался действовать в Арканаре исключительно подкупом — и многого ли он добился?
— Не очень.
— Видите. А действуя правильными методами, можно было бы за один день сделать того же дона Рэбу нашим горячим сторонником.
— Сторонником в чем?
— Да в чем хотите. Он впадал бы в состояние невыносимого ужаса от одной мысли о том, что хоть в чем-то может не угодить нам.
— Звучит как-то не очень симпатично, — заметила Лена.
— Зато работает, — отрезал Каммерер, — но я ведь вам не этим предлагаю заниматься.
— А вы мне чем-то предлагаете заниматься? — удивилась она.
— Ну да. И не чем-то, а все той же экспериментальной историей. Только уже в порядке развития прогрессорской тематики.
— Какой из меня прогрессор? — возразила Лена.
— Совершенно особенный, — пояснил Каммерер, — вы что-то говорили о «другом пути» и о варварах.
— Говорила. В порядке гипотезы. Я переводила ритуальные песни их шаманов. Они запросто разговаривают со звездами, с облаками, с растениями и животными. Волей-неволей начинаешь думать, что в этом есть какой-то реальный смысл. Но, возможно, это просто эмоции, а никакого «другого пути» на самом деле не существует.
— Скорее всего, он существует. Вы — не единственная, кто высказал такое предположение. Но единственная, кто в состоянии его проверить.
— Предлагаете мне возобновить знакомство с эвритянскими северными варварами? — спросила она, — если честно, мне хватило прошлого раза. Сидеть в лесу совершенно голой и связанной по рукам и ногам и прикидывать, чем все это для тебя закончится — удовольствие ниже среднего. Тем более, Антон отлучался почти на час.
— Именно за этот час он распотрошил ваш вертолет. А вы, как я понимаю, опасались домогательств того парня, который, как вы выразились, с вами флиртовал?
— Верцонгера? — уточнила Лена — ну, что вы, северные варвары вообще не насилуют женщин. По их понятиям, настоящему мужчине женщины сами бросаются на шею. Единственное, что мне грозило, это выслушивать красочную повесть о его подвигах. Но он не мог этого сделать, поскольку по сценарию Антона играл тупого жадного дикаря, с трудом владеющего членораздельной речью, а в основном изъясняющегося рычанием. Надо сказать, он блестяще справился.
— А этот Верцонгер, похоже, толковый парень, — заметил Каммерер, — вряд ли его учили сценическому искусству.
— Толковый, — согласилась она, — иначе бы не стал вождем.
— Интересно, шаманы у него есть? Те, которые разговаривают с флорой, фауной и прочей экологией?
— Конечно, есть. Двоих я даже видела — очень колоритные джентльмены. А что?
— Да так. Жалко, что вы не хотите с ними работать, — Каммерер вздохнул и добавил, — Очень трудно найти человека, который относится к этим ребятам без предубеждения. Все-таки варвары. Антиподы цивилизации.
— Неужели это такая уж проблема? — спросила Лена.
— Огромная проблема, — подтвердил он, — это на словах все кичатся широтой взглядов, а чуть доходит до дела… Как вы там выразились? Мир уже разложен по полочкам, а на каждой полочке — бирочка. А вам удалось увидеть в их дикости некую особую культуру. Не похожую на нашу и потому — имеющую свои, непредсказуемые перспективы. Другой путь.
— Другой путь, — повторила она, — а у вас есть какая-нибудь программа исследований? Или план? Или хотя бы сформулированная цель?
— Нету, — сказал Каммерер, — вся программа сводится к фольклорному «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
— Интригующая постановка вопроса. Я бы, может, и согласилась, но… Представляете, мне, возможно, придется подвергаться ухаживаниям, выраженным в стиле легенд о короле Артуре. Вы читали эпос Камелота?
— Нет, — признался он, — а что, это так противно?
— Не то, чтобы противно. Просто очень неловко, когда ради тебя устраивают этакий клуб самодеятельной песни, — пояснила Лена, — в общем… давайте я подумаю, о'кей?
** 30 **
… Румата и Вики-Мэй больше часа оттирали друг друга от липкой смеси жира и дегтя, приправленной морской солью и кровью, в которой они изрядно вымазались во время сражения в рубке. Когда цель, наконец, была достигнута, девушка посмотрелась в зеркало и, увидев там безволосое существо с исцарапанной покрасневшей кожей, высказалась в том смысле, что более отвратительно она еще никогда в жизни не выглядела. Относительно Руматы она заявила, что подобное страшилище своим обликом испугало бы даже отъявленных разбойников из Икающего леса.