– Эльвира, это же насильственное удержание человека… – бормотала я, цепляясь за последнюю надежду. – Это похищение… Эльвира, зачем вы это делаете, что происходит?
Внятных и доходчивых ответов, разумеется, не было. Только Калинин, отчаявшийся что-то выловить во взбудораженной взрывом реке, предложил с сарказмом:
– А давайте горюшко на нее возбудим? Чтобы не думала, что зря страдает. Присобачим ей преступное деяние, потрясающее воображение…
Я плохо понимала, о чем они говорят. Борцы с преступностью изъяснялись языком этой самой преступности, и им это нравилось. Мужики перебирались к костру, над которым пыхтела кастрюля, гремели миски, ложки. Видимо, в мое отсутствие Калинину удалось что-то выловить, а Шалашевич успел сварить. Или с собственной рыбой явились на рыбалку. Я сделала попытку привстать, замаячила мысль о новом побеге (слабенькая такая мыслишка), но ко мне уже подбирались плотоядно лыбящиеся Джулай и Вайман – видно, чувство голода не могло перевесить вспыхнувшую «страсть».
– А смотри, майор, ничего, хорошенькая… – урчал Вайман. Выпуклые глаза вываливались из орбит. Трясущаяся лапа ощупывала грудь. Я извивалась, но вторая рука держала крепко.
– А ну, по старшинству, товарищ старший лейтенант, куда вы поперед батьки?.. – бормотал Джулай, отдирая от меня постороннюю клешню и заменяя собственной.
Я застыла, не в состоянии сопротивляться. Кожа от страха теряла чувствительность, конечности перестали слушаться.
– Эй, народ, не увлекайтесь, – проворчала из-за кадра Эльвира. – Попугали – и хорош.
– Смотри-ка, майор, она замерзла, – хихикнул Вайман и потряс меня: – Ай, крошка, ты еще с нами?
– Девушка Мороз, – гоготнул Джулай, с сожалением убирая от меня руку. – Ладно, пусть полежит, а мы пока подкрепимся. Не уходи никуда, милая, хорошо? – потрепал он меня за щеку. – А потом мы с тобой поиграем.
– Во что играть будете? – деловито осведомилась Галина, подплывая к берегу, – В «десять голодных ртов»? В «санитарку и семь гномов»?
– А на видео можно снять? – поинтересовалась вынырнувшая вслед за ней Инна.
О чем они говорили? Я от ужаса теряла все связующие нити. Сознание проваливалось, трещала голова. Люди у костра стучали ложками, оживленно переговаривались. Я еще улавливала обрывки фраз, и стала вкрадываться мысль, что я в этой компании – не самый главный герой. Отчасти это подтвердил телефонный звонок – у Эльвиры сработал сотовый. Она выбралась из кучки сослуживцев, приложила трубку к уху, послушала, а потом объявила торжественным голосом:
– Везут. Скоро будут. Давайте, мужики, живее стучите ложками. Эй, девчата, выбирайтесь из воды, одевайтесь.
В толпе загудели: «клево», «оттопыримся».
– А девчонки будут? – поинтересовался Плющихин.
– А это кто? – загоготал, тыча в меня пальцем, Вайман.
– А это – прерогатива Эльвиры Алексеевны, – напомнил Плющихин. – Ну ее на фиг, она же лопнет от страха. А мы народ порядочный, семейный… Ты бы еще про Галку с Инной вспомнил, дурында. Тоже девчата хоть куда, – постучал он кулаком по голове Ваймана.
– Но-но, – погрозила пальчиком брюнетка. – Ты, Плющ, говори, да не заговаривайся.
– Будут вам девчонки, – проворчала Эльвира. – Часа через четыре подвезут. Если хорошо себя вести будете.
– Вот это другое дело, – заулыбался Плющихин. – Эх, оттянемся сегодня, друзья мои…
Мужики одобрительно загудели. Качество ухи нареканий не вызывало – как и качество водки, по стопке которой каждый проглотил перед «делом». Полицейские облачались в штормовки, натягивали бутсы. Вытаскивали ружья из чехлов – большинство из них были духовыми или травматическими. На пару мгновений в руке Эльвиры возник компактный черный пистолет – она извлекла обойму, передернула затвор и посмотрела в ствол. Я плохо разбиралась в оружии, но возникло странное чувство, что этот пистолет – боевой. Зачем ей в заповеднике боевой пистолет? На кого моя соседка собралась охотиться? Но мысли уже не клеились. Я беспомощно приподнялась – и уперлась носом в стоптанные бутсы.
– А с этой что делать, Эльвира Алексеевна? Привяжем куда-нибудь?
– С собой возьмем, – сказала Эльвира, – Пусть полюбуется, может, сговорчивее будет. Демидыч, Лелик, отвечаете за эту красотку. И смотрите, чтобы она опять на волю не выскочила.
Как я мечтала об этой воле! Вся гора неразрешимых проблем, еще вчера давившая к земле, сегодня казалась ничтожной, чепуховой. Недаром все познается в сравнении.
Мне придали вертикаль, не утруждаясь галантным обхождением, поволокли по дорожке за компанией. Мечта о воле вылилась в еще одну безуспешную попытку что-то изменить. Я вырвалась, оттолкнула типа с мясистым носом и припустила куда-то вбок саженными прыжками! Толпа взревела. Кто-то кричал: «Эй ты, сука!», кто-то – «Давай, крошка, поднажми!» Я пропрыгала несколько метров и с ужасом осознала, что бегу к реке. Плевать, я бы плюхнулась в воду, и будь что будет. Но споткнулась о вросший в землю огрызок и повалилась ничком, едва не разбив себе скулу. За мной спустились сразу двое и посоветовали больше так не делать. Один пошутил про телепатию: способность чувствовать оплеуху на расстоянии. Второй засомневался – телепатия, конечно, здорово, но эта «прыгающая стрекоза» начинает утомлять. Не успела я почувствовать под ногами твердую землю, как голову сотрясла затрещина, после которой все стало фиолетово (и в буквальном смысле тоже). Меня волокли через туман, голова не варила. Мы двигались, похоже, на юг, по течению реки, названия которой я не знала. Петлявшая тропа уводила от берега, потом опять выбегала к бурным водам, затем снова терялась в лесу. Река отступила метров на сто, гудела в каменистом русле под высокими обрывами. С двух сторон неприступными утесами высились скалы – бурые, ступенчатые, с вкраплениями пород и минералов. Была площадка, по которой завывал прохладный ветер, доходчиво намекающий, что рассчитывать на жаркое лето пока не стоит. На нее выходила грунтовая дорога. На участке приютилась приземистая ветхая избушка, крытый навес, под которым возвышалась поленница с дровами. Тут же имелся длинный стол с лавками (еще одно местечко для застолий на лоне природы), полуразобранная русская печь. Один из конвоиров побежал к своим сообщникам, другой – сравнительно молодой сухощавый субъект – оттащил меня в сторону и усадил на землю, вывернув руку. Начиналась дичь, поначалу принятая за галлюцинацию. Дюжина мужиков и три женщины брели к дороге, волоча на себе не самое страшное из существующих в мире вооружений. Загудел мотор, из-за скалы вывернула грузовая будка со стальным коробчатым кузовом. Регистрационный знак был выкрашен в синий цвет, означающий принадлежность транспортного средства Министерству внутренних дел. В верхней части кузова имелось зарешеченное оконце. «Машина следственного изолятора», – почему-то подумалось мне. Происходило что-то невразумительное. Из толпы какой-то остряк проорал о необходимости дополнительных следственных действий, и все мужики захохотали. «Пора работать, господа, а мы еще не обедали!» – добавил остряк, вызвав новую порцию веселья. Из кузова вываливались арестанты – мужчины в штатской, но какой-то затрапезной одежде, многие с синяками, с багровыми лицами. Двое в форме (видимо, прибывшие на машине) хватали их за руки, сбрасывали вниз, покрикивали, чтобы не задерживались. Я плохо различала на расстоянии их лица. Половина вроде бы русские, остальные азиаты. Молодые, средних лет, двое или трое пожилые – все мужчины. Кто-то кашлял, кто-то прихрамывал. Их грубо хватали, швыряли в кучу. Возмущенно гомонил рослый чубатый узбек в рваной ветровке – и догомонился до того, что получил в ухо и замолчал. Люди затравленно озирались. Они не понимали, что происходит, почему их всех собрали и привезли сюда. Орали конвоиры, участники «пикника» воинственно потрясали ружьями. Сообразив, чего от них хотят, арестанты – а их было человек двенадцать – потащились к центру площадки.
Подвыпившему Вайману вновь хотелось отличиться. Он захохотал сатанинским смехом и что-то швырнул в сторону. Рванула граната – метрах в пятидесяти от людей. Полетели комья глины, обрывки травы. Хлопок был не очень оглушительный, но впечатления наделал. Арестанты завопили, стали валиться друг на друга. Один подпрыгнул, пустился наутек. Прогремел выстрел (самый настоящий), беглец споткнулся и рухнул в траву, закрыв голову руками. Эльвира прорычала: «На место!» – и бедняга поднялся, засеменил обратно, сгибаясь в три погибели.
– Вайман, отставить гранаты, достал уже! – возмущенно гаркнул майор Калинин. – Хоть кол на голове теши!
– Да, мой фюрер! – манерно щелкнул каблуками молодой отморозок.
– Встать! – кричали менты, потрясая ружьями. – Живо встали, уроды, так вас растак!
– Что вы хотите, сволочи? – орали из кучки арестантов. – Чего бодягу разводите? Везите обратно в камеры!
– Да, мой фюрер! – манерно щелкнул каблуками молодой отморозок.
– Встать! – кричали менты, потрясая ружьями. – Живо встали, уроды, так вас растак!
– Что вы хотите, сволочи? – орали из кучки арестантов. – Чего бодягу разводите? Везите обратно в камеры!
– Судить вас будем! – хохотал Плющихин. – К смертной казни всех! Условно!
Я не верила своим глазам. Менты, конечно, разные бывают, но чтобы настолько уверовать в свою вседозволенность… Они выстраивали заключенных в две шеренги – пинками и зуботычинами. Один из арестантов посмел сопротивляться – перехватил и сжал руку, бьющую его по голове. Шалашевич осатанел – данная рука именно ему и принадлежала. Он ударил второй рукой, а когда арестант попятился, получив плюху в живот, ударил снизу в челюсть обоими кулаками. Бедолага согнулся пополам, закашлялся, небритое лицо исказилось, и он рухнул в строй, где его поддержали.
Две кучки людей стояли напротив друг друга. Арестанты недоверчиво таращились на ментов, а те разглядывали их оценивающе, вдумчиво, как будто собирались купить. Заголосил какой-то низенький таджик, делая вид, что не понимает по-русски. Он бурно жестикулировал, извергал потоки непонятных слов, яростная мимика искажала морщинистое лицо. Шалашевич ударил по нему прикладом.
– Что ты мямлишь, мил-человек, чурка ты недобитая? – Брезгливо посмотрел, как таджик свалился на колени и лицо его окрасилось кровью, затем глянул на своих подельников и пожал плечами: – Никогда, мужики, не понимал людей, говорящих по-таджикски. – Неожиданно сместившись в сторону, махнул рукой и выкрикнул: – Огонь, братва!
Менты словно ждали этой команды – растянувшись в цепочку, вскинули ружья и начали стрелять! Видимо, не все ружья в их арсенале были духовыми. Духовые не производят оглушительного треска, а тут грохот стоял как на стрельбище. Лупило явно травматическое оружие, имитирующее настоящее… Шквал шариков, резиновых пуль, пластмассовой дроби ударил по шеренгам арестантов! Убивать не собирались, хоть на этом спасибо. И в головы не целились. Люди корчились, орали, хватались за свежие синяки и гематомы, вываливались из шеренг, извивались. Кто-то упал на землю, затрясся, когда заряд вонзился в чувствительную мышцу на бедре, кому-то в голову прилетела шальная пуля – бедняга закачался, схватился за висок, но не упал, стоял, широко расставив ноги. Все были в шоке, никто не знал, что делать. Но вот кто-то первым вывалился из толпы и побежал к лесу, озираясь и закрывая голову. Майор Калинин разразился разбойничьим свистом, а Плющихин засмеялся:
– Пипец, мужики, стопроцентное попадание в целевую аудиторию!
– Дурни, чего стоите? – со смехом вторила ему Эльвира, выбравшая роль наблюдательницы. – Бегите в лес, пока вас окончательно не покалечили!
Выстрелы не стихали. Люди пятились, кричали. Вот еще один развернулся, за ним другой, третий. Покалеченная публика ковыляла прочь. Кто-то прихрамывал, у кого-то руки висели плетьми. Чубатому узбеку добротный «массаж» обработал спину, он кандылял как парализованный. Вся толпа рванула к лесу, и безумный замысел ментов становился более-менее понятным. Покалечить, лишить мобильности, загнать в лес (из которого, ввиду особенностей ландшафта, нет выхода), а там уж и устроить безопасную охоту с избиением и «расстрелом». Прекрасное занятие для выходного дня. Такая релаксация… Практически все арестанты бежали к лесу, только один сменил направление и подался к реке, буйствующей под обрывом. Он бежал замысловатыми восьмерками, подволакивая ногу и озираясь. Под одобрительные выкрики подельников майор Джулай вскинул ружье и картинно прицелился, расставив ноги. Грохнул выстрел. Арестант продолжал удаляться. Ругнувшись, Джулай переломил ствол, зарядил, снова прицелился. И снова промазал! А несчастный уже приближался к обрыву, и только Богу известно, что было у него на уме.
– Охотой тебе не прокормиться, Серега! – засмеялся Шалашевич.
Пролаял выстрел. Еще одна картинная поза – моя соседка Эльвира стояла, расставив ноги на ширину плеч и выбросив вперед правую руку с черным пистолетом. Это был хороший выстрел. Пуля просвистела у беглеца над ухом. Намек понятен – следующая мимо не пролетит. Он рухнул на колени, не добежав до обрыва нескольких метров, опустил голову, сделав руки в замок на затылке, и повернул трясущуюся от страха физиономию. Эльвира выразительно повела стволом, показывая на лес. Арестант соображал туговато. Прогремел второй выстрел – практически показательный. Пуля опалила висок и едва не отхватила оттопыренный палец. «Мыслитель» сообразил – подпрыгнул, засеменил, подволакивая ногу, к лесу. Его товарищи по несчастью уже скрывались в чаще. На заключительном этапе безумного кросса в них уже никто не стрелял. «Расстрельная команда» перезаряжала. Худощавый субъект с окладистой бородкой забросил за спину «стрелялку», поднял бейсбольную биту, валявшуюся под ногами.
– Ну, что, леди и джентльмены? – возвестил майор Калинин, озирая войско, предвкушающее развлечение. – Зверье в капкане. Сделаем это? Не посрамим родное ведомство? А главное, не забываем, что нам противостоят злостные рецидивисты и прочая криминальная шелупонь, которую, собственно, и не жалко.
– Разговорился ты, Пашуня, – засмеялась Эльвира. – Ладно, топаем и поменьше болтаем.
Полтора десятка человек, растянувшись цепью, неторопливо побрели к лесу.
– Эй, а я? – обиженно выкрикнул тот, что держал меня за шиворот.
– Сегодня не твой день, Демидыч! – не оборачиваясь, бросил Плющихин.
Вайман встрепенулся и что-то казал Эльвире. Последняя, поколебавшись, кивнула, глянула в мою сторону, и косая усмешка скособочила лицо.
– Я тебя заменю, Демидыч! Мужики, без меня начинайте! – крикнул Вайман и припустил обратно.
– Подумаешь, цаца какая… – ревниво покосился ему в спину Джулай.
– Вайман, держи! – Эльвира швырнула Вайману наручники, и тот поймал их в прыжке на бегу – как баскетболист мяч. – Закончишь, прикуешь ее куда-нибудь. Да понадежнее! И не сильно усердствуй, она еще нужна!
– Яволь, фрау! – загоготал, подбегая ко мне, Вайман. Он раскраснелся, даже язык высунул в предвкушении. Смена караула прошла без церемоний. Обрадованный Демидыч припустил за товарищами, а Вайман швырнул на землю наручники, короткое ружьецо, стреляющее резиновыми пулями, рухнул на колени и уставился на меня оголодавшим взором.
– Что, детка, поскучаем? Эльвира Алексеевна дала свое высочайшее «добро».
Меня в очередной раз пронзил махровый ужас. Затряслись поджилки, зуб на зуб не попадал. Я хотела подняться, но тело ниже пояса сделалось ватным, не слушалось команд мозга.
– Не хочешь скучать? – вник в мои терзания старший лейтенант полиции. – Ничего, дорогуша, сейчас излечим… Знаешь, как это называется? – покосился он на своих товарищей, исчезающих в лесу. Ясное дело, не хотел набрасываться при свидетелях.
Я знала, как это называется! Страхом негативной коммуникации!
Его заводил мой трепет, он млел от него, мял меня, месил, как котлету… и вдруг метнулся – я не успела даже выставить кулачок. Я стонала от отвращения, а он придавил меня к земле, дыхание его срывалось, сочилась слюна. За что мне такие страдания! Я яростно мотала головой, а он ржал, продолжая вдавливать меня в землю, и стал расстегивать пуговицы.
– Ну, давай же, крошка, не сопротивляйся… Сейчас ты добьешься того, что мне нужно…
Я обезумела от страха и ненависти. Клянусь, дай мне автомат, запас патронов и свободу действий, я бы собственной рукой вколотила все эти патроны ему в глотку! С ясной отчетливостью я поняла: а ведь сейчас он сделает это! Шутки кончились, его никто не остановит. Трещали кости, скрюченная длань уже рвала молнию на джинсах. Я мычала, описывая фигуру, похожую на знак бесконечности, и разбросала руки, отчаянно шаря ими по земле. Боже, помоги! Почему в американских фильмах все герои, оказываясь в подобных ситуациях, обязательно что-нибудь находят, чем можно треснуть противника по голове? Кирпич, пустая бутылка, кусок железной трубы… А рядом со мной сейчас ничего не было!
Насильник в обличии полицейского уже справился с моими джинсами, отчасти их стащил, порвал вполне приличные трусики из прошлогодней коллекции «Anabel Arto» (специально приобретенные, чтобы пощеголять перед Вадиком, но он, скотина, их даже не заметил) – и теперь принимался за молнию на собственных штанах. Вайману было неудобно, но он справлялся. А я извивалась из последних сил. Не сказать, что я совсем ничего не нашла, – это было что-то большое, железное, оказавшееся ружьем, брошенным Вайманом. Дотянувшись до кончика ствола, я никак не могла подтянуть его к себе, да и как справиться с этим ружьем одной рукой? Я выгнулась и дотянулась до чего-то еще, тоже из металла. Наручники – то, чем нужно приковать меня после акта страстной любви! Две разомкнутые стальные дуги и тонкая цепочка между ними! Насильник, шумно отдуваясь, уже раздвигал мои ноги, а я обхватила дугу, при достатке воображения способную сойти за кастет. Мало, этой штукой его не одолеть. В моих руках отнюдь не геркулесова сила. Я быстро перебирала пальцами цепочку, подтянула к себе вторую дугу, сложила их вместе, сжала в кулачок… И когда он набрал полные легкие воздуха, чтобы добиться наконец моей «благосклонности», треснула его по виску самодельным кастетом!