— Семена новых обиталищ, — тихо сказала девушка, — из каждого должен был вырасти дом для молодого эльфа, который смог бы принести тепло и счастье в дома населяющих реальность людей. Но это место поглотит и их тоже. Наверное, я не права, — добавила она, повернувшись к Кэшелу, и в ее голосе, хоть и не сердитом, прозвучали стальные нотки. — То, что здесь происходит, все-таки самое настоящее зло.
— Пойдем-ка дальше, — предложил Кэшел, и Мона тут же двинулась вверх по тропе.
Не успели они одолеть половину пути, как налетел ветер. Он вихрем закручивался вокруг скалы и поэтому постоянно дул Кэшелу, который двигался по огибавшей ту же скалу тропинке, прямо в лицо. Опять зарядил дождь, редкий, но очень крупный, так что капли лупили по телу с силой хорошего града. Туника Моны не имела рукавов и была длиной всего лишь до колен, однако даже при этом Кэшел опасался, как бы эта одежонка не сыграла роль паруса и не позволила ветру сдуть девушку со скалы. Однако саму Мону ни ветер, ни дождь не смущали: она шагала уверенно и твердо, ни разу не запнувшись и не потеряв равновесия.
Вершина скалы, как оказалось, представляла собой плоскую, словно столешница, площадку, в центре которой высился замок. Впрочем, свободного пространства от его стен до обрыва оставалось не больше, чем в размах рук юноши. Он задумался о том, не была ли и эта площадка выровнена искусственно, с тем чтобы служить замку неким подобием пьедестала, но потом вспомнил, что, по словам Моны, и здание, и скала представляли собой части единого — то ли сотворенного, то выращенного — целого.
Вход в замок находился не прямо напротив того места, где на плоской вершине заканчивалась тропа, поэтому девушка двинулась направо, и Кэшел последовал за ней. Теперь, оказавшись, рядом со зданием, он понял, что издали видел не окна, а лишь очертания былых проемов: все отверстия были даже не закрыты ставнями, а заложены камнем.
Дождь пошел сильнее, к тяжелым каплям добавились еще и настоящие градины, каждая размером с перепелиное яйцо. Юноше даже пришлось прикрыть ладонью глаза, а в том, что у него появится множество синяков и шишек, сомневаться не приходилось. Ледяные шары, с треском ударяясь о камень, разлетались мелкими, острыми, больно ранившими лодыжки осколками.
— Ведущая в одну из башен дверь находилась в нише. Мона стала возиться с замком, а Кэшел, сгорбившись, встал позади, чтобы заслонить девушку от залетавших под каменный навес градин.
Стук града заглушал даже гром, однако его могучие раскаты вызывали дрожь камня под ногами. Юноша пробежался по стене кончиками пальцев, стараясь нащупать места соединения каменных блоков, но если там таковые и имелись, они были слишком незаметными для осязания или зрения.
Видя, что у девушки ничего не получается, он предложил:
— Мона, может, я попробую ее вышибить? Говорить ему пришлось громче, чем обычно, ибо любые звуки заглушала дробь града.
Поверхностный слой легко отшелушивался при прикосновении. Хотя замок и стоял под открытым небом, камень гнил, как бывает со статуями, погребенными в едкой кислотной почве леса.
— Не надо, у меня уже получилось, — ответила девушка, и дверь действительно отворилась.
Мона вошла внутрь, Кэшел последовал за ней, стукнувшись о косяк. Дверь, косяки и даже петли — все было сделано (сделано ли?) из такого же камня, как и стены. Стоило вошедшим оказаться внутри, как дверь захлопнулась со звоном, более походившим не на стук камня о камень, а на звук ксилофона.
В это же мгновение шум бури смолк.
— Здесь есть свет! — удивленно воскликнул Кэшел.
И действительно, мягкое, не отбрасывавшее теней свечение испускалось самими каменными стенами холла. Мебели в помещении не было, зато стенная резьба по вычурности и замысловатости могла соперничать с гравировкой на парадных столовых сервизах знатных особ. Правда, сохранилась эта резьба далеко не везде: о ее былом великолепии можно было судить лишь по некоторым участкам. Гниение поразило замок не только снаружи, но и внутри, затронув большую часть стен.
Мона переступила порог внутренней двери, Кэшел — за ней, и они оказались в коридоре, столь тесном, что, дабы не тереться локтями о стенки, ему пришлось идти, прижав руки к бокам.
Неожиданно впереди появилась стройная, приветственно протягивавшая руку женщина. Кэшел выпрямился, не сдержав удивленного восклицания. Кому могло прийти в голову, что в этом, заброшенном с виду, замке можно встретить живую душу.
— Ее зовут Гиглия, — пояснила Мона, направляясь к женщине. — Она приносила дворцу удачу с того самого времени, как граф Хафт его выстроил. Ни одна фея домашнего очага не умела проделывать со стеклом такие штуки, как Гиглия: каждый раз, на рассвете, окна сверкали, словно тысяча радуг.
Кэшел провел языком по нижней губе и, выставив вперед посох (не в качестве угрозы, но как барьер между ним и странной женщиной), спросил:
— А почему она молчит и не шевелится?
— Потому что она мертвая, Кэшел, — ответила Мона. — Постарела и умерла, что вполне в природе вещей. Без смерти не может быть и обновления.
Она потянулась к мертвой женщине, похожей на нее, как сестра-близнец, и, едва коснулась пальцами ее щеки, Гиглия рассыпалась на мельчайшие пылинки. Только протянутая правая рука упала на пол неповрежденной, но тут же тоже взметнулась гейзером тонкой, кружащей в воздухе пыли.
Сладковатая сухая взвесь забивалась в ноздри, и Кэшел, хотя и не видел в этом особой беды, все же прикрыл нос мокрым рукавом своей туники.
— Мона, — обратился он к своей спутнице, — как нам отсюда выбраться? Я хочу сказать, как нам попасть обратно во дворец? Или хоть куда-нибудь?
Вместо ответа девушка зашагала к дальней двери прямо по заклубившимся под ее ногами останкам Гиглии. Юноша поморщился, но ему не оставалось ничего другого, как пойти следом.
Помещение за дверью оказалось темнее прочих. У его дальней стены стоял грубо высеченный из камня трон, на котором восседало столь же примитивное грубое изваяние — существо мужского пола, человекоподобное, но с обезьяньим лицом и бивнями. В правой руке истукан держал каменную дубинку длиной с посох Кэшела.
— Здесь что, часовня? — поинтересовался юноша. — Это, наверное, бог, которого тут почитают.
Башня содрогнулась. Раздался треск и хруст крошащегося камня, клыкастая статуя закачалась на троне из стороны в сторону.
Кэшел резко повернулся. Наружная дверь захлопнулась, но он надеялся, что сможет выбить ее ударом.
— Землетрясение! — вскричал юноша. — Нам надо срочно отсюда выбраться!
— Это не землетрясение, — спокойно ответила Мона, не двинувшись с места. — И выбраться отсюда, до тех пор пока это место существует, мы не сможем. Чтобы существовать, эльфийскому обиталищу необходим хозяин, вот оно и сотворило хозяина по своему подобию.
Статуя поднялась на ноги. Кэшел подумал, что, наверное, не смог бы дотянуться до макушки истукана, не привстав на носки, хотя такого намерения у него вовсе не было.
Каменный исполин поднял дубинку и двинулся вперед.
— Мона, с дороги! — проревел Кэшел и, выставив перед собой посох, попятился к двери в центральную комнату, где было больше света и необходимого для боя свободного пространства.
Камень застонал. Лик статуи дрогнул, уста зашевелились.
— Я уничтожу тебя, — прогрохотал истукан. Голос его походил на рокот камнепада, едва ли не слишком низкий для человеческого слуха.
Точно зная, что дверь находится у него за спиной, Кэшел сделал ложный выпад, целя в голову статуи, и тут же отступил. Посох он держал вертикально, чтобы не зацепить им за дверную раму. Присутствие Моны лишь ощущалось им, поскольку все внимание было сосредоточено на ожившем изваянии. Он надеялся, что девушка сообразит держаться подальше от схватки и не мешать — больше он ничего для нее сделать не мог.
Юноша отступил за дверь. Следом, задевая за косяк, сквозь дверной проем протиснулся и истукан. Здесь, при лучшем освещении, он выглядел еще более отвратительно.
— Теперь тебе не уйти, — проскрежетал каменный монстр бесстрастным, лишенным эмоций голосом.
Кэшел крутанул свой посох по часовой стрелке и обрушил его на сжимавший каменную дубинку бесформенный кулак. Послышался треск, сопровождавшийся вспышкой голубого магического огня. Статуя взревела, как надвигающаяся лавина.
О бегстве Кэшел и не помышлял. Он пришел сюда, чтобы сразиться.
Истукан размахнулся каменной дубиной, чтобы нанести удар по голове ¦своему противнику, но Кэшел выставил свой посох вперед, будто копье. Железный наконечник ударил статую в каменный кадык, вызвав очередную голубую вспышку.
Голова статуи откинулась назад. Удар чудовищной каменной дубины пришелся впустую: описав в воздухе дугу, она врезалась в пол, выбив в нем заметное углубление. Каменная рука разжалась.
Кэшел, тяжело дыша, попятился. Удар был нанесен им стремительно, изо всей силы, а вспышка магического света означала, что он использовал не только силу своих могучих мускулов. Вообще-то юноша не любил иметь дело с чарами — он ведь пастух, а не колдун, — но в битве с таким противником все средства были хороши.
Истукан поднял к лицу ладони, словно упрятанные в каменные варежки: отдельно торчали только большие пальцы. Своим грубым и нечетким обликом чудище походило на слепленную неумелыми руками глиняную куклу. Разинув рот, истукан издал звук, напоминавший скрежет трущихся жерновов.
— Берегись! — закричала Мона, но Кэшел не нуждался в наставлениях насчет того, как вести себя в бою.
Каменный урод метнулся к нему, подобно выпущенному из огромной катапульты ядру, однако юноша отклонился в сторону и сделал низкий выпад, так что плотное дерево угодило между каменными лодыжками. Посох прогнулся, но выдержал, а вот истукан споткнулся, потерял равновесие и с грохотом, так, что все кругом содрогнулось, ударился головой о стену.
Камень потрескался, на месте удара осталась выбоина. Истукан рухнул ничком, но тут же начал приподниматься, помогая себе руками.
Кэшел, держа посох, как таран, ударил противника по затылку, отчего тот снова врезался в стену. Двойной удар — железа о камень и камня о камень — вызвал еще одну ярко-сапфировую вспышку.
Пастух снова отступил, слегка пригнувшись и втягивая воздух открытым ртом. Истукан шевелил руками, но вяло и сумбурно, словно младенец, пытающийся плыть. Наконечник посоха, раскалившийся в момент удара до ярко-оранжевого цвета, теперь, остывая, стал тускло-красным. Юноша, вложив в удар всю силу обеих рук, обрушил посох на каменную макушку.
Истукан, однако, снова попытался поднять голову, и Кэшел, метнувшись к нему, нанес еще один удар по макушке. Со вспышкой и раскатом грома голова статуи взорвалась, а массивное тело начало крошиться и рассыпаться, словно песчаный замок под натиском приливной волны.
Чувствуя, что его шатает из стороны в сторону, юноша, опираясь на посох, едва не рухнул на колени. Дыхание его было хриплым и надсадным, кровь молотом стучала в висках.
От всего могучего истукана осталась лишь вытянутая в сторону противника каменная лапища, но и та почти мгновенно превратилась в пыль с сухим сладковатым ароматом, который напоминал об исчезнувшей Гиглии.
А потом не осталось даже пыли, ничего, кроме странного запаха в неподвижном воздухе да следа на полу, похожего на то ли оплывший, то ли оплавленный камень холмов, по которым они добирались к замку.
Некоторое время Кэшел не двигался с места. Собственно говоря, он мог бы заставить себя пошевелиться, но поскольку особой надобности в каких-либо действиях не было, юноша решил, что ему не помешает отдохнуть. Глаза его оставались открытыми, однако, сказать по правде, смотреть было не на что.
— Ты готов вернуться домой, Кэшел? — спросила Мона.
Юноша встрепенулся, к нему вернулась способность воспринимать окружающий мир. Повернув голову, он слегка смущенно улыбнулся девушке — та, наверное, уже давно ждет, когда он очухается.
— Со мной все в порядке, — промолвил Кэшел, хотя полной уверенности в том, что это утверждение соответствует истине, у него не было. Тем не менее встать — главным образам благодаря силе рук и упору на посох — ему удалось, а если его слегка и повело в сторону, то ведь так частенько бывает с человеком, который резко выпрямится.
— Со мной все в порядке, — повторил юноша, ухмыльнувшись, ибо теперь не сомневался в своих словах. — Но как нам вернуться домой, а, Мона?
Произнося эту фразу, Кэшел, прищурившись, уставился на стены.
— Мона, — обеспокоенно произнес он, — здесь что-то неладно. Камень выглядит… слишком тонким. Раньше так не было.
— Этот мир приходит в упадок, — отозвалась девушка, — настало его время. А вот нам, Кэшел, нужно отсюда выбираться. Идем.
С ключом в руке она прошла в ту комнату, где они нашли статую. Юноша последовал за ней, что, собственно, делал почти постоянно, исключая схватку с каменным исполином.
Что ж, все складывается наилучшим образом. Тем более что Мона ему определенно нравилась: девушка не терялась в трудной ситуации, но в то же время, когда за дело брался он сам, не путалась под ногами и не лезла под руку.
— Прости, что пришлось нарушить твои планы, — сказала, оглянувшись, Мона. — Но без твоей помощи мне не обойтись.
Кэшел пожал плечами.
— Тебе не стоило обманывать меня — могла бы просто попросить. Но как вышло, так вышло, можешь не извиняться.
Трон истукана превратился в кучу пыли и мелких камней, как и восседавшее на нем существо. Оказалось, что позади него, в стене, находилась дверь. Мона прикоснулась к ней ключом, и, хотя никаких признаков замка и даже замочной скважины не было видно, дверь распахнулась.
— Проходи, Кэшел, — сказала девушка, улыбнувшись, как утреннее солнце. — Спасибо тебе. Мы все благодарим тебя.
Кэшел, однако, заколебался.
— Ты ведь тоже идешь со мной, Мона? — спросил он, не в силах отвести взгляда от странной круговерти цветов и вспышек света в дверном проеме.
Ее улыбка стала задумчивой.
— Я должна освободить семена, которые мы видели. — Девушка уставилась на ключ, только что открывший невидимый замок. — Иначе они не прорастут, как положено, а сгниют.
— Но что будет с тобой?
— Возвращайся обратно в свой мир, Кэшел, — строгим, хотя и не резким тоном произнесла Мона. — А этому миру требуется обновление.
Возразить на это было нечего. Кивнув, он направился к выходу, и, когда уже занес ногу, чтобы вступить в размытое пятно света, девушка напутствовала его:
— В твоем доме, друг мой, навсегда поселится счастье.
На миг юноша оказался в пустоте и тишине, столь глубокой, что единственным звуком было оглушительное биение его собственного сердца, но уже спустя мгновение он, пройдя сквозь ничто, услышал, как его сапог ступил на камень. Итак, Кэшел находился в знакомом коридоре, том самом, по которому направлялся на обед к принцу.
— Ой!
Испуганный слуга выронил пару серебряных кувшинов, которые он нес, чтобы снова наполнить их из колодца во внутреннем дворе. Они покатились по полу, издавая попеременно то нежный звон, то глухой стук. Кэшел присел на корточки и, держа свой посох в одной руке, подхватил тот из кувшинов, который находился ближе к нему. Возможно, на нем появилось несколько новых вмятин, но вряд из-за такой мелочи слуге будут грозить крупные неприятности.
— Прошу прощения, милорд, — пролепетал малый. Он принял кувшин из рук Кэшел а, но дрожал при этом так сильно, что, казалось, мог уронить его в любую секунду. — Я… я не заметил!
Кэшел оглянулся на дверь, из которой только что вышел, и ничего не увидел, кроме глухой стены.
— Прости, приятель, — сказал юноша извиняющимся тоном. — Я не хотел испугать тебя.
С этими словами он продолжил путь в том направлении, в котором шел, когда услышал жалобный возглас Моны.
Дворец ему никогда не нравился. До прибытия Гаррика, сменившего графа Хафта в качестве наместника, это было мрачное и запущенное, лишенное надлежащего присмотра место. Но — странное дело! — хотя вроде бы никаких видимых перемен не произошло, коридор уже выглядел не таким унылым, как совсем недавно. Мысленно отметив это, Кэшел улыбнулся. А будь у него музыкальный слух, он, наверное, еще и насвистал бы какую-нибудь веселую мелодию.