— Кто это?
— Это что — допрос? Хочешь увидеть всю мою клиентскую базу? — Я стояла в белье и колготках и старалась не опускать глаза — так легче убедить Светика в правдивости моих слов.
— Нет, конечно, но…
— Договаривай. Ты мне не веришь?!
— Варя, я не могу тебе не верить, но твое поведение…
— Да что ты заладил, как заведенный? Я не воспитанница детского сада, а ты не воспитатель! И не надо мне говорить о поведении, ясно?
— Успокойся, пожалуйста, — попросил Светик виновато, и я поняла, что снова его одолела — он уже сомневается в своих подозрениях и стыдится их. — Возможно, я не прав, мне просто показалось. Ты голодна?
— Нет.
— Ах, ну да… ты же с банкета… Может, чаю?
— А вина нет у нас?
Светик молча встал и, ссутулив плечи, побрел в кухню, загремел там посудой, вынимая бокал. Раздался сухой звук вынутой из горлышка пробки. Когда я вошла, Светик наливал в два бокала красное вино:
— Оказывается, еще осталось бордо, которое я из Франции привозил.
— Отлично.
Я села, подтянула второй стул и вытянула ноги, случайно задев локтем бокал, стоявший возле меня. Он опрокинулся, и вино вылилось на белый банный халат. Замерев от ужаса, я смотрела на красное пятно, расплывавшееся по ткани, и чувствовала, как похолодело все внутри. Светик, обернувшись от раковины, кинулся ко мне, схватил за руки и затормошил:
— Варя, Варенька… успокойся, все в порядке, это просто вино… сейчас, погоди… — Он начал развязывать пояс халата. — Мы сейчас снимем, и все будет в порядке… Это просто вино…
Но я знала, что в этот момент мы оба думаем об одном и том же.
Утром, обнаружив себя в постели совершенно голой, я не могла вспомнить, как именно оказалась здесь и почему без рубашки. Светика рядом не было — он уже возился в кухне, готовя завтрак. Судя по всему, ночью между нами что-то было — муж напевал «Турецкий марш», и это свидетельствовало о его отличном настроении. Надо же, я совсем ничего не помню… Видимо, шоковая реакция. А Светик молодец, не растерялся…
— Ты проснулась? — Он заглянул в открытую дверь, широко улыбаясь. — Доброе утро. Сегодня день чудесный будет — снежок, тепло, нет ветра. Может, в Загорянку поедем?
— Не хочется. Я лучше полежу, не обижайся, ладно? — Мне совершенно не хотелось выбираться из постели, из квартиры.
— Ну, как скажешь. Тогда я, пожалуй, прогуляюсь один до рынка. Что-то рыбы захотелось пожарить, пойду поищу, пожалуй, ледяную.
Светик был фанатом кулинарии, прекрасно готовил, умел выбирать продукты. Единственным недостатком был, пожалуй, тот бардак, который оставался в кухне после его кулинарных экспериментов. Хорошо, что сейчас мы могли позволить себе домработницу, приходившую три раза в неделю, а вот раньше утро понедельника мы встречали в унавоженной кухне, и эта же кухня ждала меня вечером — я вооружалась моющими средствами, рулоном бумажных полотенец, надевала резиновые перчатки и битых два часа отмывала результат вчерашней Светиковой готовки.
— Ты не пойдешь сегодня в театр?
— Я отменил репетицию.
— Светик, у тебя точно все в порядке?
Он улыбнулся, но улыбка вышла какая-то жалкая, вымученная:
— Конечно, Варенька, все хорошо. Мне просто нужно отдохнуть. Я пройдусь, подышу, подумаю… Потом ужин приготовлю и вечером просмотрю новую партитуру. Может, ты хочешь что-то еще, кроме рыбы? Я мог бы купить.
— Нет, не нужно, я с удовольствием рыбки поем. Я сейчас встану, Светик еще полчасика поваляюсь — неделя была не из легких.
— Отдыхай.
Он закрыл дверь, и я снова нырнула под одеяло. Очередной скучный выходной… Но, наверное, время развлечений для нас ушло безвозвратно? Если бы были дети, то нам бы волей-неволей приходилось организовывать их досуг, который стал бы и нашим, но их нет. Я не страдаю по этому поводу, а Светик, если даже и думает на эту тему, то деликатно молчит, уважая мой выбор.
Повалявшись еще немного, я решила позвонить Анастасии — совсем вылетело из головы, что должна была это сделать. Пришлось вылезать из постели, искать трубку, надежно спрятанную в таком тайнике, о котором даже муж не подозревал, и снова забираться под одеяло. Анастасия ответила не сразу, видимо, не носила телефон с собой.
— Варя? Здравствуй. А я жду звонка.
— Ты могла бы сама позвонить, если что-то срочно нужно.
— Я постеснялась в субботу утром…
— Глупости. В следующий раз обязательно звони. Что-то случилось?
— Да. У Алены заканчивается ингалятор, нужен новый.
— У нее что — астма?
— Да, я совсем забыла сказать. Хорошо, что у нас как раз был новый флакон, хватило…
Я разозлилась: ну как можно быть такой безголовой и забыть, что твоему ребенку постоянно нужен препарат? А если бы баллон был не новым? А ведь Анастасия еще и курит постоянно в присутствии дочери. Вот бестолочь…
— Скажи мне название, я постараюсь срочно купить и передать с Арамом.
Записав название на бумажке, я спросила, не нужно ли Потемкиной еще что-то, но та заверила, что у них с Аленой все есть, они ни в чем не нуждаются, вот только лекарство. Пообещав отправить его как можно быстрее, я попрощалась и набрала номер Арама.
— Я могу купить сам, — выслушав мою просьбу, ответил он, — это не проблема. Хорошо, что вы сказали, теперь сам буду следить. Анастасия — очень глупая женщина, она заботится только о себе.
— Это не мое дело, Арам.
— Понимаю. Это все? Больше ничего не нужно?
— Нет, это все, спасибо.
Мы попрощались.
От разговора остался неприятный осадок — неделю назад Анастасия уверяла меня, что никого, кроме дочери, у нее нет, и при этом даже Арам заметил равнодушие женщины по отношению к больному ребенку. Наверное, есть тетки без материнского инстинкта — такие же, как я, например. Но я, зная за собой это, и не стремилась рожать. Для Потемкиной же, видимо, Алена была способом обеспечить себе безбедную жизнь. Как все перевернулось в мире… Женщины стараются продать себя подороже, то же самое, кстати, пытаются сделать и мужчины… Дети лишь средство для выколачивания денег из супруга, а крепость отношений измеряется каратами подаренных бриллиантов и крутизной марок машин. Все на продажу, все на сбыт — страна торговых представителей. Девчонки не умеют сварить кашу, зато знают, сколько силикона нужно вогнать в организм, чтобы привлечь внимание богатого «папика». Мне, конечно, не пришлось пробивать себе путь, получая кровавые мозоли, однако зарабатывала я на жизнь самостоятельно, а потому могла пользоваться и наемным трудом, и какими-то еще благами — считала себя вправе делать это. Тех же, кто думал, что априори имеет право на что-то по факту наличия молодости и — пардон муа — сисек, всегда презирала. Наверное, дело в моей природной независимости ни от кого, и от мужчин — в частности. И это при том, что идеи феминизма никогда не были мне близки и понятны.
Закончив с делами, я все-таки уговорила себя выбраться из постели и позавтракать, что было весьма условно — время приближалось к обеду. Светика все не было, но отсутствие мужа меня мало беспокоило: я привыкла к его частым отлучкам, поездкам, гастролям и длительным репетициям. Так было даже лучше: мы не нарушали личное пространство друг друга, не мозолили глаза и не очень привязывались. Для меня это было самым ценным в отношениях — муж-друг, ни к чему особенно не принуждавший, зато готовый пойти за меня в огонь и в воду.
От нечего делать я пощелкала кнопками телевизионного пульта, не нашла ничего интересного и уже собиралась выключить, когда мое внимание привлек выпуск новостей — показывали здание театра, где репетировал оркестр Светика. Я прибавила громкость и услышала:
— …Тело концертного директора Ирины Косолаповой было обнаружено рано утром охранником, делавшим обход здания. По предварительной версии, в финансовых делах оркестра Лемешинского существовали нарушения, в которых обвиняют Косолапову. Именно она заключала последние договоры о гастролях оркестра в Австрии и Болгарии, однако гонораров оркестранты так и не получили. Основной версией следствия является самоубийство.
Новость была убойной… Ирка покончила с собой в здании театра. Интересно, Светик уже знает? Должен знать — раз назвали его фамилию, значит, гарантированно уже оповестили и вызвали. Нужно срочно ехать и тащить с собой Кукушкина — Димочка будет, если что, представлять интересы Светика.
Я кинулась одеваться, на ходу набирая номер Димочки. К счастью, он не уехал на выходные, как планировал, а был еще в постели — сказывалось недельное напряжение. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он мгновенно отреагировал:
— Выезжаю, встретимся у театра.
Следующим был звонок мужу. Голос Светика звучал растерянно и глуховато:
— Я у театра, Варенька, здесь оперативники… думаю, надолго.
— Ни с кем ничего не обсуждай, пока мы с Димкой не подъедем! — велела я. — Мы скоро.
— Ни с кем ничего не обсуждай, пока мы с Димкой не подъедем! — велела я. — Мы скоро.
— Варя, может, не нужно… вдруг…
— Так, молчи! Я скоро приеду.
К счастью, машин на дорогах было немного, и я на своем «Смарте» довольно быстро добралась до здания театра. Несколько полицейских автомобилей, какие-то люди… а вон и Димочка бежит с другой стороны здания. Я вышла из машины и направилась наперерез ему:
— Извини, что выдернула в субботу.
— Да ну что вы, — отмахнулся он. — Вы Святослава Георгиевича еще не видели?
— Нет. Сейчас поищем. — Я решительно пошла ко входу в театр.
Димочка двинулся за мной, но уже на крыльце нам преградили дорогу:
— Вы куда, гражданка? — спросил молодой полицейский, и я сунула ему «корочки». — Понятно. Сейчас я старшего позову.
Но звать никого не пришлось: Светик вышел сам, неся в руке пакет с рыбой и какими-то продуктами. Выглядел он точно так же, как в старых фильмах изображали рассеянных гениев: с авоськой, растерянный, разве что без очков в круглой проволочной оправе.
— Варенька, я же говорил, что не нужно ехать, — мягко сказал он, приближаясь к нам. — Ты ничем не поможешь.
Он пожал руку Димочке, рассеянно пробормотал приветствие. Я видела, что он совершенно деморализован и напуган, но мне точно нужно было знать, что случилось с Ириной.
— Светик, соберись. Что с Иришкой? — жестко спросила я, сжав холодную кисть мужа.
— Что? А, с Иришкой… да-да, с Иришкой… — повторил он, глядя поверх моей головы.
— Светик!
— Да, Варенька, сейчас… никак в себя не приду… очень неожиданно. Такая ужасная, нелепая смерть… Ведь ее никто не обвинял, все понимали, что возникла проблема… А она — в петлю…
Ого… значит, Иришка повесилась. Серьезное решение, волевое. Но почему мне кажется, что здесь что-то не то? Веселая, позитивная Иришка никак не вязалась у меня с образом самоубийцы-висельницы. Что должно было произойти, чтобы такая девушка вдруг полезла в петлю? И сколько денег должно было пропасть?
— Светик, а какая сумма фигурирует? — осторожно поинтересовалась я, не очень рассчитывая на ответ — муж в этих вопросах был полный профан.
— Точно не знаю… кажется, около полутора миллионов рублей…
Н-да… в принципе не такие большие деньги, если разделить их на весь коллектив, но если долг повесили на Ирку — могу понять. Совершенно одинокая девка, съемная однушка в Бутово, ни ребенка, ни котенка — только музыка. Такую сумму ей никогда не собрать, если действительно она ее растратила.
— Ты уверен, что Ира ни при чем? — спросила я, отчаянно жалея, что не захватила с собой портсигар.
Светик ошарашенно посмотрел на меня:
— Даже думать так не смей! Ира — кристально чистый человек, она копейки чужой не взяла бы!
— Тогда почему именно эта версия пришла в голову следователям? Кто еще был в курсе проблем с гонорарами?
— Глупый вопрос… все…
Да, это я упустила. Разумеется, все оркестранты в курсе. Но кто из них мог подбросить эту версию? И почему именно Ирку обвиняют, а не бухгалтера, к примеру? Логичнее заподозрить как раз его.
— А Людмила Валерьевна? Ты с ней не говорил?
— С ней сейчас оперативники разговаривают, вытащили из дома, она чуть не в бигуди приехала.
Димочка тем временем что-то быстро записывал в блокнот, и лицо его было сосредоточенным и хмурым.
— Святослав Георгиевич, а вы сами гонорар получили за последние гастроли? — вдруг спросил он, и лицо Светика мгновенно побагровело:
— Вы что хотите этим сказать? Что я обираю своих музыкантов?!
— Нет, что вы, конечно нет…
— Тогда как вы смели задать мне подобный вопрос?
Я взяла мужа под руку, успокаивающе погладила по груди:
— Успокойся, дорогой, тебя никто ни в чем не обвиняет. Я ведь лучше остальных знаю, что ты никаких гонораров не получал.
Это на самом деле было не в правилах Светика — он всегда получал причитавшуюся ему сумму последним, потому что считал это правильным. Более того, он, насколько я знала, легко давал в долг, если у кого-то из оркестрантов возникали затруднения, и однажды оплатил из своего кармана операцию больной дочери одной из скрипачек, отказавшись потом взять деньги, хотя женщина приезжала к нам домой и очень просила его сделать это. Нет, мой муж определенно не годился на роль финансового авантюриста.
— Но на счета вашей конторы суммы поступали? — не отставал Димочка.
— Я этого не знаю! — раздраженно ответил Светик. — Не хватало еще подобными вещами самому заниматься! Мое дело — музыка, я не финансист, я даже не знаю, в каком банке у нас счет открыт!
— Зря… я бы поинтересовался хотя бы для того, чтобы просто быть в курсе.
— Мне нет дела до таких мелочей! — почти фальцетом выкрикнул Светик, а Димочка только хмыкнул:
— Ну, не такие уж мелочи…
— Полтора миллиона рублей?! И вы считаете, что я способен…
Но я перебила, стараясь быть как можно более спокойной:
— Я тебя прошу, не нервничай. Конечно, ты не должен знать этого! И не знаешь. Успокойся! Мы дождемся Людмилу Валерьевну и с ней все обсудим. Может, тебе лучше домой поехать?
— Да-да… — пробормотал он, сжимая переносицу пальцами. — Конечно… лучше я поеду домой… ты останешься здесь, Варенька?
— Останусь. Вот ключи, поезжай. Я вернусь, когда выясню все, что мне нужно.
Мне показалось, что Светик облегченно вздохнул, когда совал в карман связку ключей от «Смарта». Он удалился быстрым шагом, как будто торопился сбежать с места преступления, к которому был непричастен. Но так даже лучше — он совершенно не приспособлен к решению проблем, тем более такого масштаба. Ничего не попишешь — в нашей семье не сразу было понятно, кто мужик. Наверное, у каждого свое предназначение. У Светика — это музыка, а у меня — такие вот проблемы.
— Ну что, будем ждать бухгалтера? — спросил Димочка, тоже провожая моего мужа взглядом.
— Нет выбора. Может, нам она расскажет больше, чем полиции?!
Я поежилась — было прохладно, и я совершенно зря надела осенние сапоги без каблука, потому что в них проще вести машину. Но ведь я не рассчитывала, что придется остаться на улице! Если Людмила пробудет в здании долго, мне обеспечена ангина — это точно. Но ничего, справлюсь бабушкиным методом. Тмин и коньяк — это наше все.
Мы прождали больше часа, то и дело бегая по очереди греться в Димочкину машину, однако бухгалтер так и не появилась.
— Убили они ее там, что ли? — зло спросил помощник, когда я в очередной раз пришла сменить его на «посту».
— Не знаю. Что-то долго. Может, выемку документов производят?
— Это что же — без санкции?
— Да уж получили, поди…
— Долго мы еще тут мерзнуть будем?
Хороший вопрос… Еще бы знать, что ответить!
— Ты можешь ехать, — разрешила я, но Кукушкин замотал головой:
— Ну вот еще! Как я вас брошу?
— Ночевать будем?
— Если надо… А нельзя ее завтра, например, побеспокоить?
— Да можно… Просто сейчас, пока она напугана, наверное, будет легче.
— Не думаю. Если ее опера хорошо потрясли, то она мало на что годится. Сколько ей лет?
— Ну, она не юная дева, ей лет пятьдесят с чем-то. А что?
— А то! — передразнил помощник. — Люди старой закалки, пообщавшись с нашими правоохранителями, редко выходят от них в благодушном настроении. Скорее наоборот — ей валидолу бы.
— Это ты зря. Людмила — тетка тертая, она вряд ли раскиснет.
Тут мы оба увидели, что к зданию театра подъезжает карета «Скорой» со включенными проблесковыми маячками. У меня неприятно заныло внутри.
— Видишь? — кивнула я, поглубже засовывая ледяные руки в рукава. — Что-то мне нехорошо.
— Это не за вами.
— Да уж лучше бы за мной.
— Думаете?..
— Скажем так — не исключаю.
Через десять минут я убедилась в собственной правоте. Людмилу вынесли на носилках и оперативно запихнули в машину.
— Черт… А ты был прав, — с досадой сказала я, провожая отъезжающую «Скорую» взглядом. — Довели нашу тетку.
— Ну, что ни делается — все к лучшему, — резюмировал Димочка. — Я вас довезу домой, тут ловить нечего.
С этим утверждением я спорить, разумеется, не стала.
Домой вернулась с отвратительным привкусом поражения — такое чувство, что меня провели как ребенка. Не то чтобы я хотела заниматься делами Светика, нет. Просто было ощущение, что это не с ним случилось, а со мной кто-то затеял непонятную игру. И с каждым днем в нее втягивается все большее количество моих близких и знакомых. И совершенно очевидно, что все это как-то связано с делами «Снежинки» и ее обитателей. Меня еще никогда не подводила интуиция, я привыкла полагаться на нее, и сейчас она говорила: разберись с делами вдовы и сразу поймешь, кто и что. Но как, как я могу с ними разобраться, если не получается найти никаких подходов ни к кому из членов семьи Потемкина? С Анастасией все более-менее понятно, а вот ее пасынки… Один чуть не угодил на тот свет, а второго вообще найти невозможно — все номера телефонов, что дала мне вдова, оказались неработающими. Интересно, это только я не могу его поймать или те, кто жаждет видеть его автограф на документах, — тоже? И знала бы Анастасия, если бы Юрий подписал что-то? Ведь не исключено, что он уже это сделал. Придется снова ей звонить и спрашивать напрямую.