Полицейский из местного Капитолия заметил эту активность и медленно подошел к ним осведомиться, в чем дело.
— Я собираюсь объявить о том, что баллотируюсь на выборы в Верховный суд, — громогласно объяснил Клит. С двух сторон его защищали упитанные молодые люди в темных костюмах, один черный, другой белый, оба почти таких же внушительных размеров, как сам Клит.
— У вас есть разрешение? — спросил офицер.
— Да. Я получил его в офисе генерального прокурора штата.
Полицейский исчез без особой спешки. Стенд собрали довольно быстро — он составил двадцать футов в высоту, тридцать футов в длину и был сплошь усеян лицами. Выпускные портреты из школы, личные снимки, семейные фотографии, все цветные, в увеличенном формате. Лица людей, которые уже умерли.
Пока добровольцы суетились, начали прибывать репортеры. На треножниках устанавливали камеры. На трибуне крепили микрофоны. Фотографы принялись снимать все без разбору, и Клит был в экстазе. Приехала еще одна группа добровольцев с домашними плакатами с лозунгами вроде «Выгоним либералов с помощью голосования», «Поддержим смертную казнь» и «У жертв есть голоса».
Полицейский вернулся.
— Я не могу найти никого, кто бы знал хоть что-нибудь о вашем разрешении, — сказал он Клиту.
— Что ж, вы нашли меня, и я говорю вам, что разрешение у меня есть.
— От кого?
— От одного из ассистентов генерального прокурора.
— Фамилию его вы знаете?
— Освальт.
Полицейский ушел искать мистера Освальта.
Волнения привлекли внимание находящихся в Доме суда, и работа остановилась. Слухи полетели по кабинетам, и когда до четвертого этажа дошли новости о том, что кто-то собирается объявить об участии в кампании за место в суде, трое судей бросили все и поспешили к окну. Другие шесть, сроки службы которых заканчивались много позже, тоже отважились взглянуть, но больше из любопытства.
Кабинет Шейлы Маккарти выходил окнами на Мэйн-стрит, и его скоро заполонили клерки и другой персонал, все в крайнем возбуждении. Она шепнула Полу:
— Почему бы тебе не пойти вниз и не посмотреть, что там творится?
Другие сотрудники суда и генерального прокурора тоже побежали вниз. Клит еще больше воодушевился при виде толпы, которая быстро собиралась напротив его трибуны. Полицейский вернулся с подкреплением, и прежде чем Клит собрался начать выступление, его окружили стражи порядка.
— Сэр, мы должны попросить вас уйти.
— Успокойтесь, ребята. Я закончу через десять минут.
— Нет, сэр. Это незаконное собрание. Распустите его сейчас же или соберитесь в другом месте.
Клит шагнул вперед, став лицом к лицу с полицейским, который был намного ниже его, и сказал:
— Не орите как сумасшедшие, ладно? Все записывается на телевизионные камеры. Просто сохраняйте спокойствие, и я уйду отсюда прежде, чем вы заметите.
— Простите.
С этими словами Клит уверенно направился к трибуне, и стена добровольцев сомкнулась за ним. Он улыбнулся в камеру и сказал:
— Доброе утро, благодарю, что пришли сюда. Меня зовут Клит Коули. Я юрист из Натчеза и хочу объявить, что выставляю свою кандидатуру на выборы в Верховный суд. Я баллотируюсь против судьи Шейлы Маккарти — несомненно, самого либерального члена этого суда, который потворствует преступникам и ничего не делает. — Добровольцы взревели с явным одобрением. Репортеры заулыбались, предчувствуя, как у них в карманах зашуршат деньги. Некоторые почти засмеялись.
Пол с трудом сглотнул, услышав столь ярую критику. Человек на трибуне был дерзким, бесстрашным, ярким и наслаждался каждой минутой полученного внимания.
Пока он только разогревался.
— За моей спиной вы видите лица ста восьмидесяти трех человек. Белых и черных, старушек и грудных детей, образованных и безграмотных, из всех уголков штата и с самыми разными судьбами. Все они невинны, все мертвы — и все умерли насильственной смертью. Их убийцы, как мы говорим, как раз готовятся к обеду в тюрьме Парчмана и ждут смертной казни. Все они были должным образом приговорены присяжными этого штата к смертной казни и отправлены для исполнения наказания. — Он сделал паузу и величественно махнул рукой в сторону лиц невинных жертв. — В Миссисипи приговорены к смерти шестьдесят восемь мужчин и две женщины. И они спокойно сидят в тюрьмах, потому что штат отказывается их казнить. Другие же штаты поступают иначе. В других штатах серьезно относятся к соблюдению законов. С 1978 года в Техасе казнено триста тридцать четыре убийцы, в Виргинии — восемьдесят один, в Оклахоме — семьдесят шесть, во Флориде — пятьдесят пять, в Северной Каролине — сорок один, в Джорджии — тридцать семь, в Алабаме — тридцать два и в Арканзасе — двадцать четыре. Даже по северным штатам, таким как Миссури, Огайо, Индиана, можно предоставить подобную статистику. Черт возьми, да в Делавэре казнили четырнадцать убийц. А на каком месте Миссисипи? Сейчас на девятнадцатом. Мы казнили только восемь убийц, и вот почему, дорогие друзья, я баллотируюсь на выборы в Верховный суд.
Полицейских местного Капитолия набралась уже почти целая дюжина, но, похоже, они собирались только смотреть и слушать. Подавление бунтов не было их прямой обязанностью, к тому же этот человек отличался красноречием.
— Почему мы не казним? — вскричал Клит, обращаясь к толпе. — Я скажу вам почему. Потому что наш Верховный суд потакает этим головорезам и затягивает апелляции на целую вечность. Бобби Рэй Рут хладнокровно убил двух человек во время ограбления винного магазина двадцать семь лет назад. И он до сих пор ожидает смертной казни, получает еду по три раза в день, видится с матерью раз в месяц, и дата казни не маячит перед ним даже в отдаленной перспективе. Уиллис Брайли лишил жизни свою четырехлетнюю падчерицу. — Клит остановился и указал на фотографию маленькой девочки-негритянки в верхнем ряду стенда. — Вот она, хорошенькая малышка в розовом платье. Сейчас ей было бы тридцать. А ее убийца, человек, которому она доверяла, уже двадцать четыре года ждет смертной казни. Я мог бы продолжать бесконечно, но смысл уже ясен. Пора изменить этот суд и показать всем, кто совершил убийство или только собирается, что в этом штате серьезно относятся к исполнению законов.
Он сделал еще одну паузу, раздался гром аплодисментов, и это явно вдохновило его.
— Судья Шейла Маккарти голосовала за отмену осуждения на смертную казнь чаще, чем все остальные члены суда. Ее взгляды отличаются юридическим педантизмом, который греет душу любого адвоката, защищающего уголовного преступника в этом штате. В Американском союзе защиты гражданских свобод ее обожают. Ее убеждения пронизаны сочувствием к этим убийцам. Они дают надежду мерзавцам, ожидающим смерти. Настало время, леди и джентльмены, забрать у нее мантию, ручку, голос и власть, которой она попирает права невинных жертв.
Пол даже подумал о том, чтобы записать кое-что из сказанного, но был слишком потрясен, чтобы сдвинуться с места. Он не был уверен в том, что его начальница так часто голосовала в защиту приговоренных к смертной казни, но не сомневался, что фактически все решения об осуждении в конечном счете подтверждались. Независимо от неэффективной работы полиции, проявлений расизма, злоупотреблений со стороны прокуроров, нечестных присяжных и глупых решений председательствующих судей, независимо от того, насколько неправильно был проведен процесс, Верховный суд редко оправдывал осужденного. Пол находил это удручающим. Голоса судей обычно разделялись как 6 к 3, притом что Шейла возглавляла возмущенное, но тем не менее явное меньшинство. Двое судей никогда не голосовали за то, чтобы оправдать осужденного на смерть. Один никогда не голосовал за то, чтобы оправдать осужденного в уголовном порядке.
Пол знал, что втайне его начальница не одобряла смертную казнь, но при этом поддерживала строгое следование законам штата. Огромную часть времени она тратила на изучение дел об убийствах, и он ни разу не стал свидетелем того, что она поставила личные убеждения выше строгого следования букве закона. Если судебный протокол не вызывал сомнений, она тут же присоединялась к большинству и утверждала решение.
Клит не устоял перед соблазном поговорить дольше, чем собирался. Он понизил голос, добавив в свой образ искренности, и закончил такими словами:
— Я призываю всех жителей Миссисипи, которых волнуют законность и порядок, всех тех, кто устал от случайных бездумных преступлений, присоединиться ко мне в борьбе с этим судом! Спасибо!
И вновь буря аплодисментов.
Двое полицейских повыше подошли к трибуне. Репортеры начали задавать вопросы:
— Вы когда-нибудь служили судьей? У вас серьезная финансовая поддержка? Кто эти добровольцы? У вас есть конкретные предложения по сокращению сроков апелляций?
Клит собирался начать отвечать на вопросы, когда полицейский схватил его за руку и сказал:
— Достаточно, сэр. Праздник окончен.
— Идите к черту! — воскликнул Клит, выдергивая руку. Остальные стражи порядка бросились вперед, расталкивая добровольцев, многие из которых начали кричать на них.
— Пошли, дружище, — настаивал полицейский.
— Исчезните! — рявкнул он и завопил, обращаясь к камерам: — Посмотрите на это! Лояльны к преступникам, зато свободу слова послали к чертям!
— Вы арестованы.
— Арестован?! Вы арестовываете меня, потому что я выступаю с речью! — С этими словами он спокойно и добровольно сложил руки за спиной.
— У вас нет разрешения, сэр, — сказал один из полицейских, пока двое других надевали на Клита наручники.
— Посмотрите на этих охранников Верховного суда! Их прислали с четвертого этажа те самые люди, против которых я баллотируюсь.
— Пойдемте, сэр.
Сходя с трибуны, Клит продолжал кричать:
— В тюрьме я долго не просижу, а когда выйду, то расскажу всем правду об этих либеральных ублюдках! Можете на это рассчитывать!
Шейла наблюдала за спектаклем с безопасного расстояния — из окна своего кабинета. Другой секретарь, стоящий рядом с репортерами, передавал новости по мобильному телефону.
Этот сумасшедший внизу выбрал ее.
Пол оставался у окна, пока не убрали стенд и не рассосалась толпа, а потом бросился вверх по ступенькам к кабинету Шейлы. Она стояла у стола с другим клерком и судьей Макэлвайном. Воздух казался тяжелым, и в целом атмосфера была мрачная. Они посмотрели на Пола так, будто он мог принести хорошие новости.
— Этот парень сумасшедший, — сказал он.
Все закивали в знак согласия.
— И непохоже, чтобы он был пешкой в руках богатых бизнесменов, — сказал Макэлвайн.
— Я никогда о нем не слышала, — негромко произнесла Шейла. Похоже, она была в шоке. — Судя по всему, год, который казался легким, станет весьма сложным.
Идея о том, чтобы начать кампанию с нуля, представлялась просто невообразимой.
— Во сколько обошлись ваши выборы? — спросил Пол. Он пришел работать в суд два года назад, как раз когда судья Макэлвайн попал под удар.
— Миллион четыреста тысяч.
Шейла что-то проворчала и засмеялась:
— На моем счету на кампанию лежат шесть тысяч долларов. И лежат они там уже лет сто.
— Но у меня был серьезный соперник, — добавил Макэлвайн. — А этот парень чокнутый.
— За чокнутых любят голосовать.
Двадцать минут спустя Тони Закари уже смотрел это шоу, запершись у себя в кабинете в четырех кварталах от места происшествия. Марлин снял все на видео и с удовольствием наблюдал за действом еще раз.
— Мы создали чудовище, — сказал Тони со смехом.
— Он хорош.
— Может, даже слишком хорош.
— Вы еще кого-то хотите включить в эти гонки?
— О нет, я думаю, на данный момент бюллетень закрыт. Отличная работа.
Марлин ушел, и Тони решил «порадовать» новостью Рона Фиска. Неудивительно, что занятой юрист ответил с первого раза.
— Боюсь, это правда, — серьезно заявил Тони и рассказал о выступлении и аресте.
— Парень, должно быть, сумасшедший, — сказал Рон.
— Определенно. Но мне почему-то кажется, что все не так плохо. На самом деле это даже может обернуться нам на пользу. Выходки этого клоуна будут активно освещаться в СМИ, а он, похоже, не прочь метнуть секиру в Маккарти.
— Почему же у меня комок в горле?
— Политика — грубая игра, Рон, это тебе еще предстоит усвоить. Я не волнуюсь, по крайней мере сейчас. Мы будем действовать дальше по нашему плану, ничего не меняется.
— Мне кажется, толпа сторонников помогает только кандидатам на переизбрание, — заметил Рон. И он был прав, если уж говорить о большинстве.
— Необязательно. Но у нас нет причин для паники. К тому же мы не можем помешать остальным, которые хотят присоединиться к гонкам. Сосредоточься на своих задачах. Давай подождем до завтра, а там и поговорим.
Глава 18
Дерзкое выступление Клита Коули пришлось как нельзя более кстати. Во всем штате не было истории интереснее, чем эта. Пресса подхватила объявление Коули и носилась с ним, как курица с яйцом. И разве можно было их в этом обвинять? Нечасто удается показать публике яркий репортаж о том, как юриста заковывают в наручники и утаскивают прочь, в то время как он вопит: «Либеральные ублюдки!» Да еще такого горластого и внушительного юриста? Его запоминающийся стенд с лицами погибших производил огромное впечатление. Его добровольцы, особенно родственники жертв, с огромным удовольствием болтали с репортерами и рассказывали свои истории. Наглость, с которой он решился провести акцию протеста прямо под носом у Верховного суда, вызывала улыбку и даже восхищение.
Клита немедленно отправили в город в центральное отделение, где его зарегистрировали, сняли отпечатки пальцев и сфотографировали. Он вполне благоразумно предположил, что его фотопортрет из личного дела быстро попадет в печать, поэтому пару минут подумал о том, что хочет показать своим видом. Злобная гримаса может утвердить публику в подозрении о том, что этот парень немного не в себе. Глупая улыбка приведет к вопросам о его искренности: кто улыбается сразу же после ареста? Он решил принять самое простое выражение лица с немного удивленным взглядом, словно хотел сказать: «И чего это они ко мне прицепились?»
Правила требовали, чтобы каждый заключенный разделся, помылся и переоделся в оранжевую униформу, и все это обычно происходило до фотографирования. Но Клит намеревался обойтись без этого. Обвинения ограничивались простым нарушением закона с максимальным штрафом 250 долларов. Выйти под залог стоило вдвое дороже, и Клит с карманами, набитыми стодолларовыми банкнотами, продемонстрировал достаточно денег, чтобы дать властям знать: он собирается выйти из тюрьмы, а не наоборот. Поэтому они пропустили этап душа и униформы, и Клита сфотографировали в великолепном коричневом костюме, накрахмаленной белой рубашке и безукоризненно завязанном шелковом галстуке с орнаментом пейсли. Его длинные седеющие волосы были причесаны волосок к волоску.
Процесс занял меньше часа, и когда Клит вновь появился на публике уже свободным человеком, то с радостью обнаружил, что большинство репортеров последовали за ним. Стоя на тротуаре одной из улиц города, он отвечал на их вопросы до тех пор, пока они наконец не устали.
В вечерних новостях говорили по большей части о нем и драматических событиях сегодняшнего дня. В ночных новостях он совершил триумфальное возвращение. Он смотрел все это на широкоформатном телевизоре в баре байкеров на юге Джексона, где засел на всю ночь и покупал напитки каждому, кто смог пройти в дверь. Его счет составил более чем 1400 долларов. Это, разумеется, будет списано на расходы кампании.
Байкерам он понравился, и они пообещали приехать на выборы всей толпой, чтобы помочь ему выиграть. Разумеется, ни один из них не являлся зарегистрированным избирателем. Когда бар закрылся, Клита увезли в ярко-красном «кадиллаке-эскалейде», только что арендованном за счет кампании за тысячу долларов в месяц. За рулем сидел один из его телохранителей, белый молодой человек, чуть более трезвый, чем его босс. Они добрались до мотеля без дальнейших арестов.
В офисе «Судебных юристов Миссисипи» на Стейт-стрит Барбара Меллингер, генеральный директор и главный лоббист, встретилась за утренним кофе со своим ассистентом Скипом Санчесом. За первой чашкой они размышляли над утренними газетами. У них было по экземпляру четырех ежедневных газет южного округа — из Билокси, Хаттисберга, Лореля и Натчеза, — и лицо мистера Коули красовалось на всех четырех. В газете Джексона тоже только об этом и писали. «Таймс-пикаюн» из Нового Орлеана, которую читали на побережье, опубликовала статью агентства Ассошиэйтед Пресс с фотографией (в наручниках) на четвертой странице.
— Быть может, нам стоит посоветовать всем кандидатам попадать под арест, когда они выступают, — сухо сказала Барбара, причем в ее словах не было и доли шутки. Она не улыбнулась ни разу за последние двадцать четыре часа. Она осушила первую чашку и взялась за вторую.
— Кто такой, черт возьми, этот Клит Коули? — спросил Санчес, разглядывая разные фотографии мужчины. В газетах Джексона и Билокси разместили его тюремные фотографии, на них он выглядел как человек, который сначала готов ударить, а только потом задать вопрос.
— Я вчера вечером позвонила Уолтеру в Натчез, — сказала она. — Он говорит, Коули крутится там уже давно, постоянно занимается какими-то темными делишками, но всегда достаточно осторожно для того, чтобы его поймать. Уолтер полагает, что когда-то он занимался нефтью и газом. И была какая-то неприятная сделка с займами малому бизнесу. Теперь он воображает себя хорошим игроком. И никогда ближе чем на шесть кварталов к зданию суда не подходил. Он неизвестная личность.