Бросает подозрительную кисточку. И на плохой случай отскакивает в сторону от мольберта.
*В дверях вернувшаяся Инна:
— Ну что? Познакомились?
— Он х-х-хотел, — объясняет Коля. — Хотел мою к-кисточку.
— Да ладно, — смеется Инна. — Он наш сосед.
Хозяйчик-сосед уже обрел себя и свою натужную значительность:
— Инночка, привет… А где сестра? Где Ольга?
— На митинге.
— Ах да, митинг! Митинг!.. Сегодня же утренний митинг!
Инна включает телевизор, немые секунды на поиск, и вот уже на экране что надо — Артем Константа. Он произносит речь.
Политик на трибуне — толпа внимает.
Кадр укрупнился. Видна Ольга. Она в близком окружении Артема, она неразлучна, она рядом.
— Вот! — Хозяйчик возбужденно тычет пальцем в экран: — Вот! Вот где они все!
Инна: — А вот вам и Ольга рядышком!
АРТЕМ (он на экране крупно, потом медленно отдаляясь, чтобы зримей толпа): — Сегодня, во-первых, мы требуем отмены прописки — этого уродливого запрета на жизнь… Требуем свободы передвижения и свободы места жительства. А теперь я опять и опять возвращаюсь к главному… нам нужна гласность. Нам не нужны ядовитые остатки притаившейся цензуры… Осколки нашего рабства!
МИТИНГУЮЩИЕ: — Ур-ра!.. Правильно!.. Ур-ра, Константа!
АРТЕМ: — Долой остатки цензуры в любом ее виде!
Аплодисменты. Толпа ликует.
Коля по-тихому садится за свой мольберт и делает наконец первый шаг в мир живописи — перерисовывает репродукцию.
Вцепившись в свою драгоценную кисточку.
Юнец счастлив.
АРТЕМ (завершая выступление): — Да, да! Население — это не народ. Но бывают дни, бывают часы, когда население становится народом!.. Святые часы!
Последний всплеск аплодисментов.
Митинг заканчивается.
Инна выключила телевизор: — Сейчас прямо с трибуны они по машинам — и нагрянут сюда.
— Как? сейчас? — Хозяйчик взволнован.
— А что?.. Утренний митинг не бывает больше часа.
— А может, они к обеду?
— Еще чего!.. Не знаю, как народ, но население любит расслабиться сразу после митинга.
Хозяйчик взволнован еще заметнее.
— Но зачем они сняли у меня всю пивную? Все столики разом с утра… Весь зал и чтобы без музыки… Это тоже чтобы расслабиться?
— Не волнуйся, дядя. Толпы не будет.
— Столики…
— Все столики — это чтоб лишних ушей не было. И лишних глаз. И лишних языков.
— Значит, элита?
— Думай, дядя, попроще. Не умничай. Считай, что сюда привалят поговорить-выпить-закусить.
— Я разве против. Я за.
— Во-первых, организаторы митинга. И Константа тоже привалит с окружением… И кое-кто из прессы. И конечно, денежный мешок, который всю эту говорильню содержит!
— Дочка. Инна… Я, собственно, за этим и пришел… Спросить… Хотел с Ольгой посоветоваться. Мы ж соседи… Говорят, этот их спонсор крутой. Слушок такой про него. Скажи — крутой?!
— Да, молчаливый.
— Я же хотел им отказать, но они силой наперли. Надавили. Телохранитель какой, а? Морда, а?.. Видела?.. И почему именно дохлая моя пивная?
— Не дрожи, дядя. Не будь тупым… Твоя пивная только потому, что крутому спонсору нужен крутой Артем. А Артем живет у Ольги. А Ольга твой сосед. Только поэтому ты и понадобился.
— А-а!.. Вот оно!.. Всё рядом, всё по-соседски… Какая ты, дочка, умница!
Хозяйчик уходит, кивнув в сторону Коли:
— Малюет… Я бы тоже мог сидеть и мазать кисточкой. Вернуться бы в детство!
*Инна неслышными шагами подходит сзади. Видит, как неуверенно водит подросток кистью.
— Рисуешь?
— П-просто так.
Начинающий мазилка чем-то привлекает ее. К тому же у Инны изрядное преимущество возраста. Ей 26, а ему 15…
— Покажись.
Инна бесцеремонно поднимает его со стула и разглядывает. Руками берет за плечи. Поворачивает туда-сюда.
— Ручонки хилые, — констатирует она. — Ты на стрельбах бывал?
— Б-бывал.
— Пистолет в руке сам держал?
— И вообще, как тебя, такого чахлого, взяли в школу ГБ?.. У них же классные ребята!
Отнимает у него кисточку.
— Рассказывай.
— Что?
— Гэбистская школа тебе нравилась?
— М-майор Семибратов о-о-очень следил за п-п-питанием.
— А чего вялый? Тебе что — девчонки не нравятся?
— Я у к-к-католиков хорошо учился… А у гэбистов почему-то никак. Х-хуже всех…
— Совсем плохой?
— Только по памяти трояк с п-плюсом.
— По памяти?
— Остальное — одни д-двойки.
Инна усаживает юнца вновь на его стул, вернула ему кисточку — ладно, пацан! рисуй!
— Здесь тебе будет хорошо. Вместе с твоими двойками-тройками. Артем и моя сестра тебя обогреют.
— Я не у-умею рисовать. Но я же могу к-копировать. Я с-сделаю х-х-хоть сто копий!
— А что?.. Заделаешься здесь студийцем. Старайся… Студия начнет работать в сентябре.
Юнец держит кисточку. В некоторой заторможенности продолжает рассказывать о себе:
— На с-связного учился. По рации… На стукача тоже хотел. Д-доносы писал… П-правда, с ошибками.
— Пойду переоденусь. Дневной, но как-никак банкет!.. Я специально сбежала с митинга пораньше.
Коля продолжает свое: — Стрелять мне не давали.
— А хотелось?
— Иногда.
— С завязанными глазами и на шорох в кустах?
— А чего ты с-с-смеешься?
Но Инна уже ушла.
Коля переставляет мольберт поближе к рисунку. Пытается сосредоточиться. Задумался:
— Странно это… Сказали, м-можешь рисовать… А сами м-мешают.
Переодетая, эффектная, появляется Инна. Спортивный стиль ей к лицу.
— Слышал?.. Не пропусти. Банкет рядом — в нашей соседней пивнухе! Можешь поучаствовать. Ты же любишь поесть.
— Меня н-не звали.
— Я зову. Ольга зовет… А Константа сам первый сказал — прихвати, Инна, мальчишку. Пусть вкусно поест… Голод — кнут Истории!.. Так он выразился.
— К-к-кнут?
— Он имел в виду, что в смутные исторические дни еда всегда нахаляву и всегда кстати!..
Инна смотрит на юнца оценивающе: — Тебе бы рубашку почище.
*Тем временем, в ожидании банкета, из пивнушки изгонялись завсегдатаи. Молодежь, как всегда, судьбой недовольна. Как же так! Они с утра недопили! они с такого светлого, с такого чудесного, солнечного… что еще?.. с такого хорошего утра даже и вполовину не пьяны… Свинство!
Их строптивые бунтующие голоса перекрывает повелевающий голос Хозяйчика:
— Вон!.. Всех вон!.. Чтоб в десять минут!.. Вышибала! Где вышибала?.. Гнать всех вон.
Молодые выпивохи вылетают из дверей, получив жесткий пинок под зад.
Но музыка пока что играет.
Инна и подросток Угрюмцев все еще в К-студии.
— А к-кто платит за банкет?
— Догадаешься.
— Б-богатых совсем не отличаю.
— Слышишь?! — потирая руки, радуется Инна. — Уже по воплям недовольных и изгоняемых понятно, как вкусно, как алчно покушаем мы сегодня. Любишь вкуснятинку?
— Меня н-не звали.
— Уверяю тебя, пацан. Еда будет повеселее, чем в гэбистской школе у майора Семибратова.
— Ш-школу уже разогнали.
— А майор?
— Долго за школу б-бился. Б-боролся.
— А потом?
— Он стал б-б-буддистом.
В пивнушке уже в одиночку горланит молодой рок-музыкант по имени Максим, для своих Макс Квинта — последний, кто пытается здесь остаться:
— Мы — музыканты. Хам!.. Зачем же музыку вон?
— Тебя вон в первую очередь.
— Что за банкет без музыки!
— Очень даже банкет! — улыбается Хозяйчик.
*Чтобы ему не голодать в ожидании банкета, Инна сотворила юнцу огромный бутерброд… с ветчиной!
Коля ест, знакомятся ближе.
— Пивнуху закроют. Со дня на день… Артем обещал… А что в школе ГБ — было интересно?
— Мне — нет… Странно это. П-память у меня правильная, но мне не д-давались д-даже доносы.
— Неталантливо писал? — смеется Инна.
— Н-н-неправдоподобно.
— А вот Артем намекал, что тебя оценили и приняли в школу за пейзажик с лошадкой.
— Не-е-ет. Это он п-просто так.
— Просто так?
— Чтобы п-поддержать меня. Чтобы к-красиво.
— А пейзажик чужой?
— Чужой.
— Чей?
— Не знаю. Я п-подобрал на помойке… Возле девятиэтажного дома. Человек умер. Во втором п-подъезде… Его вещи выбрасывали.
Инна разочарована:
— Я бы заик не брала в ГБ.
Юнец пожал плечами:
— Люди заикам верят б-больше. Майор Семибратов сказал.
— А кликуха у тебя была?
— Люди заикам верят б-больше. Майор Семибратов сказал.
— А кликуха у тебя была?
— Ребята д-дали.
— Ну?
— Она н-несмешная. Трояк-с-плюсом.
— А я совсем недавно… — откровенничает в свою очередь Инна. Рассказывает с восторгом. — Я видела настоящего стукача!.. Мы в Питер на экскурсию группой ездим… Одни бабы. Такая группа. И вдруг парень вроде тебя… Извини… Затесался в нашу бабскую группу. Какой-то недоделанный. Мы всё шептались и гадали — стукач? Или голубой?..
— Это н-непросто, — соглашается знающим тоном юный Коля.
— Нормальный вроде парень, но что-то в нем этакое. Что-то утонченное. Я так и не поняла до конца поездки… Деликатен. Опрятен слишком. И взгляд внимательный.
— Б-бывает.
— Похоже, стукач косил под голубого?
— А вот это н-невоз-зможно. З-запрещено.
— Ну, значит, наоборот. Значит, голубой работал… Под неопытного стукачика. Это же вполне возможно?
— В-возможно.
— А я тогда винца в обед выпила и расшалилась. И знак ему сделала. Пальчиком постучала по пуговке у меня на кофте: тук-тук-тук… Мол, как живется — как стучится в наши перестроечные дни?.. А он улыбнулся. И мне сразу же ответил. Тоже нежным пальчиком… По своей пуговке на пиджаке: тук-тук-тук…
Знаток Коля морщит лоб, задумывается. И приходит к выводу:
— Г-г-г-голубой.
3
Уйти бы сейчас к Ольге, а не пьянствовать с ними. Артем устал. Но, конечно, боец… А боец не жалуется.
Артем как-то неожиданно скоро выдохся сегодня на митинге. Но ведь застолья не избежать. Застолье — обязательный жирный довесок. Как второй тайм. Ввалившиеся в пивнушку после митинга, они все хотят пить, еще и еще пить — люди Босса!.. И, воздав Артему, ощутить его победу — как свою.
Босс, он же спонсор, мог бы уже первым спокойно отвалить, уйти. Дело на сегодня сделано… Но Босс сидит и жует победу — будут сидеть и остальные. Вся команда.
Босс называет их «своими».
Артему уйти бы сейчас к Ольге… Ее К-студия рядом! Пять шагов… Ну, десять-пятнадцать.
«Свои» без церемоний, напористо, вдруг разом рассыпавшись, заняли места за квадратными пивными столиками — составленными в линию.
— Бульдозерная! — кричит Стратег. — Все знают и чтут Бульдозерную выставку! Уже легенда!.. Хрущевский идиотизм двадцатилетней давности неотменяем!..
— А меж тем всего полгода назад была не менее знаковая выставка художников, которую власть тоже сгоряча помяла… Водометная, так ее окрестили.
«Свой», которого уважительно называют Стратегом, сразу повернул застолье в наши недавние боевые дни. А как же!.. Напомнить!
Напомнить и вызвать повтором гулкое горное эхо Бульдозерной!..
Так что отдохнуть, отмолчаться, тихо налечь на выпивку Артему не удастся. Стратег не зря помянул. Артем как раз один из героев той, недавней Водометной выставки.
А Босс, он же спонсор, любит и ценит рыцарскую тему разборок художников с властями. Отвагу нашей интеллигенции ценит!
— Когда началось задымление, народа уже не было. Там были одни менты.
— Но там были пожарники, — возражает один из «своих».
И тут же ожидаемый спор. «Свои» загудели. Их человек семь или восемь. Артем в сколоченной команде недавно и плохо их различает. По номерам. Свой-1… Свой-2… Свой-3…
— Это крутились менты, переодетые в пожарников.
— А тогда кто поливал из шлангов! Менты?.. Они что, умеют профессионально поливать из шлангов?
«Свои», как в разношенные домашние тапки, влезли в родную для всех нас застольную позицию. Выпьют всё, что на столе. С криками и с перестроечно вольными жестами. С расширенными зрачками!.. Артему ли не знать, что «свои» пьют много, «свои» пьют безразмерно, никогда, однако, не пьянея до точки. Сказочная черта. Не падают!
«Своим» как бы противостоят (отчасти, в меру) люди Ольги. Прямо с митинга приглашенные сюда и слегка важничающие… Их всего двое, оба, конечно, художники.
Уйти бы Артему к Ольге…
— Господа!.. — кричит Художник. — Эти политизированные выставки уже оплаканы. К чертям их… Это уже сама История! Слюни!
Но «свои», отлично помня, что их Босс-то как раз и любит послушать, узнать про саму Историю и ее свисающие холодноватые слюнки, поднимают дружный шум несогласия:
— А что? менты не сразу сумели задымление?.. Неужели?
— Еще как сумели!.. Имитировали пожар с четырех углов. И подмигивали и посмеивались. А потом совсем развеселились! И вместо того, чтобы разгонять выставку, стали нет-нет и шутейно поливать пожарников.
— Из красных шлангов! нечаянно!
«Свои», с расширенными зрачками, уже страстно вовлечены в подсказанный им спор.
Художник не прочь поддержать их благородную болтовню. Но, конечно, с подблюдной джентльменской иронией: — Господа и друзья! Все было по-честному… Пожарники честно ликвидировали задымление… а огонь недовольных честно заливали водой, конечно, менты.
— Все мы были на выставке героями. Как оказалось наутро. Чудесная новость!
— Это что? Ирония?
— Но согласитесь! Согласитесь, господа!.. Как здорово наутро узнать о своем геройстве… И совершенно не важно, поливал вчера ты из красного шланга пожарников (которые на самом деле были менты)… или ты поливал ментов, которые были чуть-чуть пожарники…
— Чего этот мужик хочет? Он пьет с нами или не пьет? — кричат рассерженные «свои».
— Иронист!
— А заблудившемуся надо подсказать, где из-за стола выход.
— Все иронисты — ничтожества. И ничтожеством своим неплохо живут!
— Ладно, ладно, господа, — смеется Художник. — Я согласен вместе выпить за прошлое. За наше боевое прошлое, где… Где все мы — герои. Все, как один. Даже я.
Стол силен выпивкой! стол серьёзен закуской!.. Гуляй, ребята!
Нервничая и нет-нет поглядывая на тающую снедь, вдоль и вокруг похрустывающего застолья снует волнующийся Хозяйчик.
Но не зря же совершенно спокойно делит с ними застолье мерно выпивающий и пока что недоступно молчаливый Босс. За его спиной, в двух шагах, каменно застыл Телохран. Скрестив руки.
*Вбежал опоздавший Свой-Смишный.
Телохран, сделав настороженный мягкий шаг ко входу, тотчас его встретил лицом к лицу. Заглядывает в свою для памяти бумажку: — Так… Такое, значит, ваше имечко… Кликуха… Сме… Смешной?
Опоздавший поправляет со снисходительной улыбкой: — Не Смешной, а Смишный… Я отвечаю за СМИ.
Прошел и садится за стол.
Понятно, что Смишный — человек здесь, несомненно, значащий. «Свои» ему сразу, без подсказки, с двух сторон наливают.
Стратег: — Мы тебя ждали. Очень ждали.
Смишный: — Ну, вот он я.
— Господа! — Стратег наново ощупывает разговор. — Мы «свои». И мы отмечаем свое. Мы вслух и громко!.. Мы празднуем прекрасное, смелое… сегодняшнее выступление Артема Константы на важном митинге в Московской думе.
Все кричат: — Да, да, прекрасное! Да, да, смелое!.. Да!.. Да!.. Да!.. Да!
И выпили.
Стратег, он деловой, паузку, однако, дал небольшую:
— Мы тебя ждали, дорогой наш Сми. Выкладывай. Мы тебя слушаем! Ну как?.. Ты отвечаешь за «ящик»?.. Ну?
Свой-Смишный сесть сел, но еще не расслабился за столом! Он только-только! первая стопка!
— Телевизионщики обещали. Дело сделано. Сначала сговорились на отрывки из Константы. А затем — я напомнил им подскочивший рейтинг — на полный текст его выступления. Я как камень. Я их дожал… Додавил… По многочисленным просьбам москвичей.
Стратег: — Петров сам обещал?
— Сам.
— Отлично.
— Я дожал. Я из них выдавил! весь их сок! всю их жижу!
Смех.
— …Все их сопли… слюни… слезы… Какая там еще у нас жидкость на «с»?
Стратег подчеркнуто мазнул взглядом, осердился:
— Пошлости побоку. Напоминаю… Главное, чем мы сейчас живем, — это выдвижение Артема Константиновича в Комитет по культуре Московской думы.
— Ура…
— Тише!.. Рано «ура»… Выпьем тихо. Чтобы и нашему Артему тихо, но реально засветило стать министром в Московском правительстве уже этого созыва.
А у входа некоторое столкновение интересов. Впрочем, пустяки.
Телохранитель аккуратно вправляет мозги хозяину пивной, то бишь Хозяйчику:
— Сказано — тебе сытно заплатят! Не торопись. Наш никого еще не обидел. Ты понял?.. Видишь, там сидит человек…
— Вижу.
— Для тебя он — бог. Вон тот. Справный такой. Нет, нет!.. Не толстый, как ты, а справный… Кто он?.. Он для тебя Пал Палыч.
— Но мне надо знать, сколько он заплатит?
Цыкнув на холуев, Стратег продолжает:
— …За Артема… Пал Палыч. Вы наш вдохновитель. Но близок час, когда вы будете вдохновлять не нас, пеструю команду… не нас, жалкую свору… не нас, чиновничью свиту — а всю тучную, ожиревшую Московскую думу. Можно выпить нам за это, Пал Палыч?.. Мы чуть-чуть волнуемся. Мы чуть-чуть торопимся. Мы чуть-чуть забегаем и спешим, Пал Палыч, но… Но все-таки мы выпьем уже сегодня, уже сейчас!.. за это?!