Нет, маркиза де Помпадур не желала отдавать его величество всем этим противным святошам, она страстно мечтала вернуть короля к жизни, к прежней жизни.
Но как, не устроишь же праздник или фейерверк!
Не было больше веселых ужинов со многими шутками, не звучал так раздражавший придворных смех фаворитки, не слышна музыка… Да, Людовик предпочел плакать у нее на плече, именно ей доверял свое горе, свои страхи и боль, но Жанна предпочла бы видеть прежнего короля.
Людовик лежал прямо на ковре, положив голову на колени любовницы, сидевшей также на полу, и задумчиво глядел в никуда. Жанна осторожно перебирала его локоны пальчиками…
Какая уж тут поездка в армию! В таком состоянии его величество способен скорее провалить любую спланированную операцию, чем вдохновить кого-то на победу. Ехать никуда нельзя… Никуда? Почему никуда?
– Сир, давайте съездим в замок Креси?
Он только перевел на нее взгляд, ничего не ответив.
– Нет, нет, там никого пока нет, только стоит большой красивый дом… Вы лишь посмотрите на красивые места, где течет река, ласково журчит вода у берега… прогуляетесь по лесу… Никакой охоты или праздников, нет. Просто побыть в прелестном имении.
Король сел, обхватив согнутую в колене ногу. Похоже, предложение его заинтересовало.
– Может быть, вы что-то мне посоветуете в переделке. Конечно, все переделки не сейчас, после окончания траура, мы только посмотрим…
Они поехали, и маркиза не ошиблась, король буквально воскрес в новом месте, где ничто не напоминало о смерти. Ему понравилось все: дом, затеянные любовницей переделки, окрестности, вид на реку… А еще ужин, поскольку повар у маркизы всегда бывал на высоте. Конечно, ужин был скромным и спокойным, но побыть наедине с любовницей в столь красивом месте, развеяться, скинуть свое траурное оцепенение – дорогого стоило.
Фаворитке удалось вернуть короля к жизни, это стоило многих часов размышлений и страданий (Жанна просто не могла видеть мрачного, грустившего Людовика!), зато теперь она знала, как удержать его от приступов меланхолии. Нужно просто не давать покоя ни минуты.
Им было не до любви в постели. Вот когда маркиза добрым словом вспомнила герцогиню де Бранка. Фаворитка стала близка королю не столько как любовница, она сумела остаться близкой и необходимой даже в отсутствие жарких объятий и запретных ласк, Помпадур стала необходима королю как распорядительница его жизни.
В этом сказался весь Людовик. Став королем в пять лет, он был абсолютно уверен, что все если не в мире, то уж во Франции для него, ради него. Но к тому же привык, что все достается без малейших усилий, все придумано и организовано, все предусмотрено, остается только получать удовольствие.
Временами его охватывало чувство раскаяния, вроде того, что появлялось при упоминании о де Майи, но оно быстро проходило, если не переходило в жуткий приступ меланхолии. Людовик тяжело допускал в свою жизнь новых людей и так же трудно расставался с прежними, даже если понимал, что они больше вредят, чем помогают. Для него было настоящим подвигом кого-то назначить или уволить с должности, сменить министра, придворного или даже слугу. Об этом даже задумываться не хотелось.
Именно поэтому он с легкостью подчинился маркизе де Помпадур, когда та все взяла в свои руки. Назначенный по настоянию Жанны на должность директора королевских зданий де Турнеэм прекрасно справлялся со своими обязанностями? Значит, маркизе можно доверять в подборе на должности. Приобретен и перестроен новый замок, отремонтирован старый? Тоже отлично, там приятно находиться, пусть маркиза займется этими вопросами. Отделка новых апартаментов? На это есть де Турнеэм и маркиза де Помпадур, одна придумает, второй исполнит…
Но одно дело – менять интерьеры и устраивать праздники, и совсем другое – влиять на политическую жизнь.
Первую возможность маркиза получила довольно скоро, причем неожиданно. Дофину еще не похоронили, до конца траура оставалось много времени, а его величество уже спешно подбирал кандидатуру на ее место. Почему ему так срочно понадобилось снова женить только что овдовевшего сына, Жанна не понимала, но поспешила внести свою лепту в выбор невесты. Ей очень не хотелось повторения отношений с прежней дофиной, надеясь, что ставшая наследницей престола с ее помощью Мария Жозефа Саксонская будет к ней куда более благосклонна, чем была Мария Терезия Испанская, маркиза активно поддерживала именно ее кандидатуру.
– Ах вы коварная! – смеялся Людовик. – Говорят, принцесса некрасива.
– Сир, а разве прежняя дофина отличалась совершенными чертами лица? Зато она отличается отменным здоровьем, куда больше подходит его высочеству по возрасту, кроме того, дамы ее семьи отличаются плодовитостью.
Спорить было не с чем, король согласился с предложением фаворитки, дофину было все равно, а к мнению королевы не слишком прислушивались, хотя ей-то не было особенно приятно видеть рядом с собой представительницу рода, свергнувшего с польского престола ее собственного отца, короля Станислава Лещинского. Победила фаворитка, дофиной стала Мария Жозефа Саксонская, что обоснованно позволяло Жанне надеяться на ее особое к любовнице короля отношение. Кому, как не фаворитке, должна быть благодарна та, что станет королевой Франции в свое время?
Жанна не подозревала, что в угоду мужу Мария Жозефа довольно быстро превратится в одного из ярых ее врагов, напрочь забыв, кому обязана своим положением (не одна она). Но и королевой неблагодарной дофине стать не суждено, потому что король Людовик пережил своего сына Луи-Фердинанда. Только Жанна этого уже не узнала. А Мария Жозефа Саксонская действительно оказалась плодовитой и родила (помимо прочих детей) трех будущих королей – Людовика XVI, Людовика XVIII и Карла X. У всех троих были трагические судьбы, особенно у Людовика XVI, которого вместе с супругой Марией-Антуанеттой казнили во время Великой французской революции.
Но тогда до этого было еще очень далеко, во Франции правил король Людовик XV, а его фаворитка маркиза де Помпадур рассматривала предложения первого дворянина королевских покоев герцога де Жевра по организации празднеств по поводу новой женитьбы дофина.
Очень много времени и сил требовали театральные репетиции. Спектакли проходили с завидной регулярностью и частотой, а их вдохновительница и организатор просто сбивалась с ног. Зато это была прекрасная возможность развлечь короля и блеснуть самой.
Далеко не всем пришлась по душе деятельность фаворитки, напротив, гораздо большему числу придворных она встала поперек горла, многие почувствовали себя ненужными, ведь в театр из-за небольшого количества мест приглашали далеко не всех, парадные приемы король теперь устраивал реже, только по необходимости, многие жесткие правила этикета теперь не соблюдались.
Старики ворчали, что вот-вот его величество начнет отменять и должности, а это была уже катастрофа. Как же можно жить, если не нужно вставать чуть свет и топтаться в приемной короля, чтобы согласно своему должностному праву надеть на правую ногу короля туфлю? Или (страшно подумать!) доверить ночной горшок его величества слугам?! Кроме престижа должности давали еще и хороший доход и надежду повысить его, став, например, держателем королевского чулка вместо держателя королевской трости или третьим смотрителем ночного горшка вместо первого.
Разрушить этикет значило разрушить саму систему ценностей «этой страны», а любое разрушение чревато крупными неприятностями. И кто во всем виноват? Новая фаворитка, потому что она из Парижа, для нее «эта страна» чужая, как и сама новоиспеченная маркиза для двора. И никогда не станет своей, потому что родилась и выросла в Париже, а не в Версале, не впитала уважение к этикету и преклонение перед ним с молоком матери, а потому ненавистна всем придворным.
Ничего, что она пока соблюдает все правила и весьма четко, не за горами время, когда эта буржуа начнет их изменять. Все ее действия просто кричат об этом. Завести театр прямо во дворце и заставить играть в пьесках придворных, словно актеришек! Дамы прижимали ладони к щекам, стараясь, чтобы слой пудры не осыпался или не отвалился кусками, шепотом ахали, делая круглые глаза. Гримасничать нужно было осторожно, вообще в Версале не полагалось открыто выражать свои эмоции, смеяться можно только прикрывшись веером и тихонько, разговаривать едва разжимая губы, вполголоса… Неудивительно, черные зубы и дурной запах изо рта иначе не скроешь.
Конечно, менять правила этикета Жанна не собиралась, пока, во всяком случае, но отношения к ней завсегдатаев «этой страны» это не меняло. Она – буржуа и влиять на короля может только отрицательно – таков был вердикт придворных!
Против маркизы с первого дня стали складываться самые разные группировки, иногда в них оказывались люди, которым она не только не сделала ничего плохого, но и помогла.
Против маркизы с первого дня стали складываться самые разные группировки, иногда в них оказывались люди, которым она не только не сделала ничего плохого, но и помогла.
Слуга Жером с самого утра был не просто на ногах, а в мыле. И не он один, когда у хозяина неприятности, и довольно крупные, покоя нет никому, даже тем, кто от него довольно далеко, а уж ближним слугам доставалось сполна.
Герцог д’Аржансон был столь взбешен, что попросту оторвал кружева на своем рукаве! Король объявил о его отставке и замене на ставленника Париса де Монмартеля маркиза де Пюизье. Герцог ни на минуту не усомнился, чьих это рук, вернее язычка, дело. Конечно, виновата маркиза де Помпадур, которую он всегда считал выскочкой, недостойной не только распоряжаться чем-то при дворе, но и вообще при нем появляться. В «этой стране» не место буржуа!
Если честно, то д’Аржансон прекрасно знал, что маркиза здесь вовсе ни при чем, но предпочитал думать, что именно она виновата в столь крупных неприятностях, постигших его. А уж думать о том, какое удовольствие ненавистной маркизе принесло сообщение о его отставке, герцог не мог вовсе, сразу начинали болеть зубы.
Что себе возомнила эта бабенка из Парижа?! Если ей когда-то удалось влезть в постель короля, не следует, что она может диктовать свою волю и свой вкус двору. Подумать только, низкородная буржуа, дочь бывшего лакея посмела встать вровень с аристократами и даже подчинить их своей воле. Смотреть не на что, ни фигуры, ни внешности, а туда же!
И снова герцог лукавил сам с собой, маркиза была хороша, очень грациозна и прекрасно сложена. Конечно, были и красивей, но не было столь же утонченной, столь же умеющей себя преподнести, очаровать и околдовать. Все оказавшиеся рядом подпадали под чары маркизы де Помпадур, но вынуждены были признавать, что это не только женские чары, но и чары умной, прекрасно образованной, много знающей актрисы.
А д’Аржансон имел вескую причину ненавидеть маркизу не только потому, что под ее влиянием находился король, но и потому, что самому герцогу в свое время не удалось очаровать тогдашнюю мадам д’Этиоль. Тех, кого не смогли победить, обычно ненавидят. Ненависть герцога была столь же сильна, сколь он сам умен и хитер. Нажить себе врага в лице бывшего министра иностранных дел очень опасно, но Жанна предпочитала этого не замечать.
Зря, потому что герцог нашел совершенно неожиданную союзницу в окружении фаворитки, тем более неожиданную, что она была близкой подругой маркизы де Помпадур…
Но фаворитку вовсе не занимало положение герцога д’Аржансона, ни бывшего министром иностранных дел, ни переставшего им быть. Жанна придумала новое развлечение для короля, у которого приступы меланхолии стали ужасающе постоянными. Она вспомнила о театре.
Ездить на представления из Версаля в Париж было не только неудобно, но и почти бессмысленно. Каждое появление короля в своей ложе вызывало ненужный ажиотаж, к тому же парижане вовсе не были в восторге от появления рядом с ним фаворитки, как и от ее появления вообще. Жанне становилось все труднее развлекать короля и не скучать самой.
Его величество, как капризный ребенок, все время ожидал сюрпризов, одаривая любовницу дорогими подарками вроде все новых и новых замков и домов в Париже и окрестностях, он ждал от маркизы искрометного юмора, интересных бесед, всезнайства, бесконечных развлечений, совершенно не задумываясь, когда она должна все успевать.
Жанне становилось все труднее придумывать для короля праздники, разбираться с министрами, вникать в строительство или обновление интерьеров зданий, принимать множество прошений ежедневно… заниматься действительно тысячей и одним делом и при этом выглядеть веселой, красивой, доброжелательной… Она не имела права быть не в настроении, на что-то пожаловаться, оказаться не в состоянии остроумно поддержать беседу, просто плохо себя чувствовать или быть не в духе. Фаворитка должна была соответствовать, соответствовать и соответствовать. То, что легко прощалось другим, могло стоить фаворитке ее места, потому Жанна не жила, а существовала в непрерывном старании быть лучше всех. Прежде всего это делалось для Людовика. Жанна прекрасно понимала, что малейший ее промах скажется на короле, а ее успехи приятны Людовику.
Шли месяцы, складывались в годы, а его величество не только не собирался избавляться от фаворитки, но и все больше попадал под ее влияние!
Буржуа из Парижа постепенно брала верх над высокородными, диктуя им свои вкусы. Конечно, вкус у маркизы был хорошим, но подчиняться ему те, в чьих венах текла кровь старинных родов, не желали. Они по-прежнему лелеяли мечту убрать от короля выскочку, заменив фаворитку пусть некрасивой, глупой, развратной, какой угодно, но своей дамой.
Заговоры вокруг Помпадур продолжали роиться…
Чем опасны близкие подруги
Герцог д’Аржансон спешил по коридору Версальского дворца в необычной для себя роли тайного посетителя. Ему нужно было срочно перемолвиться парой слов со своей любовницей маркизой д’Эстрад, считавшейся подругой фаворитки, но после начавшейся любовной связи с герцогом ставшей скорее ее врагом. Известие было весьма важным и не могло быть передано ни запиской со слугой (мало ли кому попадется на глаза), ни немного погодя на приеме (мало ли кто услышит, ведь в Версале уши есть и у стен). Пришлось отправляться самому. Конечно, тоже рискованно, но если и попадется, то все посчитают, что бегал на свидание. Смешно герцогу бегать, однако бывают случаи…
Он осторожно поцарапался в дверь к маркизе и стоял, оглядываясь. Нет, вроде никто не заметил… Царапанье в Версале заменяло стук, считалось, что так услышит меньше ненужных ушей.
С той стороны раздались торопливые шаги, и голос горничной поинтересовался:
– Кто?
– Это я, – шепотом ответил герцог и тут же был вынужден прикрыть нос платочком, потому что в отворенную дверь понесло не совсем приятные запахи даже для Версаля.
Д’Аржансон не успел сказать, что зайдет позже, как горничная ловко втянула его внутрь и дверь тут же закрылась.
Маркиза не относилась к высшей категории придворных, потому ее покои во дворце были весьма скромны, то есть состояли из двух комнат небольшого размера. Из второй, служившей спальней, с которой герцог был неплохо знаком, доносились весьма характерные звуки – маркиза ставила клистир перед вечерним приемом. Вернее, клизма уже была поставлена, и теперь кишечник просто освобождался от бывшего обеда.
Это было совершенно обычным делом для дам Версаля, клистир способствовал хорошему цвету лица и тонкости талии, а потому его обязательно делали перед каждым балом или когда надо выглядеть хорошо. Выглядеть надо было всегда, потому запахи и звуки последствий клистира тоже были обычны для дворца.
Из спальни донеслось:
– Кто там?!
– Это я, мадам. У меня одна новость: сегодня!
Видно, новость была весьма важной, потому что звуки прекратились, а сама маркиза тут же показалась из двери, одергивая подол платья.
– Сегодня? О, как я рада! Неужели удалось?
Рановато вышла мадам, жестокая необходимость позвала ее обратно в спальню, а герцог поспешил убраться вон, махнув на прощание рукой:
– Потом обсудим.
Провожали его горничная и все те же звуки из-за двери…
Мадам д’Оссэ закончила ночной туалет маркизы, но уходить почему-то не спешила. Жанна удивленно вскинула на горничную глаза:
– Вы можете идти.
– Мадам… позвольте мне кое-что сказать.
– Слушаю.
Жанна вдруг подумала: что, если д’Оссэ попросит отпустить ее с должности, это будет ощутимым ударом, ведь вокруг оставалось все меньше преданных людей и все больше готовых ужалить исподтишка. Она устала, очень устала постоянно слышать за спиной шипение, видеть завистливые и злые взгляды…
Нет, Жанна вовсе не была идеальной, но как же тяжело, когда вокруг только ненавистники! Даже отношения с королем в последнее время стали прохладными. Нет, она по-прежнему старалась всячески развлечь его величество, ставились спектакли, то и дело устраивались увеселительные прогулки, фейерверки, организовывались поездки, давались обеды… Но Людовику была нужна постель. Каждую ночь и до изнеможения, а у Жанны изнеможения хватало и без объятий. Однако дело не в том, что она смертельно уставала за день, все же приходилось крутиться, а в том, что организм все больше давал сбой, причем в той части, которая должна быть здоровой именно у нее. Каждая ночь превращалась в мучение, она чувствовала боль, поэтому ни радости, ни удовольствия не получала. Больше не было тех пылких объятий, которые сделали Жанну фавориткой, она просто физически больше не могла соответствовать Людовику как любовница.
Это не осталось тайной для Версаля, где вообще невозможно сохранить ничего в тайне.
Как же обрадовались все, кто твердил, что фаворитка долго не продержится. Она продержалась долго, до сих пор. Но что дальше? Людовик все чаще оставался неудовлетворенным, это плохо, очень плохо…