Геликаон опустился на колени рядом с плачущим Пердиккой.
— Ты меня помнишь? — мягко спросил он.
— Помню… Мне так жаль, господин. Так жаль!
— Почему нападение было таким поспешным? Вы должны были прийти ко мне домой или подождать до темноты. Почему среди бела дня?
— Отцу сказали, что ты отплываешь на юг сегодня или завтра. Не было времени все спланировать.
Он снова ударился в слезы.
— Пожалуйста, прости меня, Геликаон.
— Я тебя прощаю. Ты помогал своему отцу. Разве ты мог поступить иначе?
— Пыток больше не будет?
— Думаю, не будет.
— Слава богам.
После этого Геликаон ушел, поднявшись по лестнице из вонючей темницы на яркий солнечный свет.
Пердикка не будет благодарить богов, когда его вытащат оттуда и швырнут, связанного, с кляпом во рту, на погребальный костер человека, которого он убил.
Геликаон подумал о том, что сказал ему обреченный юноша. Микенец знал, что он отплывает на юг. Означало ли это, что на борту «Ксантоса» есть предатель? Или предатель был в тесном круге приближенных Приама? А может быть, какой-то моряк хвастался шлюхе насчет предстоящего путешествия, а шлюха передала его слова микенскому шпиону? Если так, то ничего страшного. Никто из команды не знал, куда именно они идут, все знали только, что на юг. Однако, если предатель был во дворце, враги будут знать, что он направляется на Теру.
Ветер стих. Восточный небосклон стал бледнее, приближался рассвет.
Через мгновение Геликаон почувствовал, что кто-то украдкой движется неподалеку. Проворно шагнув влево, он вытащил меч и быстро обернулся. В нескольких шагах от него косматый козел встал на задние ноги и прыгнул под прикрытие камней. Геликаон улыбнулся, вложил меч в ножны и пошел обратно вдоль вершины утеса.
Он помедлил, глядя вниз, туда, где стоял «Ксантос».
Теперь в мыслях Геликаона смешались радость и сожаление. То был корабль его мечты, и он все еще ясно помнил день первого плавания судна — и неуклюжую команду, уронившую амфору с вином, и внезапно поднявшийся ветер, который сдул за борт шляпу Халкея. Какой это был день! Команда боялась плыть на Корабле Смерти — даже Зидантос, всегда заявлявший, что ничего не боится, стал пепельно-бледным, когда разразился шторм.
Зидантос! Убитый и обезглавленный микенцем. Как были убиты и Диос, и Павзаний, и Аргуриос, и Лаодика. И маленький Дио, и его мать Халисия.
Воспоминания были болезненными, но, когда Геликаон стоял в бледном предрассветном сиянии, в душе его не было гнева. Вокруг него как будто плавали тени прошлого, молча предлагая утешение и вечную дружбу.
«Ты становишься сентиментальным, — предупредил он себя. — Мертвые ушли, и ты здесь один».
Но он впервые за долгое время почувствовал себя спокойнее.
На берегу теперь двигались люди, подкладывая хворост в костры, чтобы прогнать холод ночи. Геликаон увидел, как Андромаха поднялась со своих одеял. Его сердце забилось сильней, когда он вспомнил поцелуй, которым они обменялись в мегароне в ночь битвы. Он сердито отвел от нее глаза.
«Не думай об этой ночи», — приказал он себе.
Его внимание привлекло движение на море. Команды двух маленьких рыбачьих лодок забрасывали за пределами бухты сети с грузилами. Геликаон некоторое время наблюдал за ними. Лодки были старыми, вероятно, построенными еще в те дни, когда дедушки рыбаков были юношами, полными надежд и мечтаний.
«Войны начинаются и кончаются, — подумал Геликаон, — но рыбаки будут всегда».
Он зашагал с утеса вниз по тропе, спрыгнул на песок и подошел к костру, на котором готовилась еда. Моряк налил в деревянную миску бульон и протянул миску Геликаону. Тот поблагодарил, взял ломоть хлеба и пошел дальше по берегу. Усевшись на камень, он приступил к завтраку.
К Геликаону направилась Кассандра, ее плащ волочился по песку.
— Я ищу твоего друга, — сказала она. — Где он?
Не сразу Геликаон понял, что она имеет в виду козла.
— Может быть, прячется, — ответил он.
— А зачем ему прятаться? — спросила девушка, склонив голову к плечу.
— Думаю, ты его напугала, — пошутил он.
— Да, напугала, — ответила Кассандра серьезно. — Я нечаянно. Могу я доесть твой хлеб?
— Конечно, можешь. Но у костра есть еще много хлеба и хорошего бульона.
— Твой будет вкуснее, — заявила она. — Еда других людей всегда вкуснее.
Сняв плащ, она расстелила его на песке, как одеяло, и уселась.
Геликаон смотрел, как она ест; души его коснулась печаль. При всем богатстве своего отца, при всей своей красоте и уме, Кассандра была всегда одинока, заперта в мире воображаемых призраков и демонов. «Будут ли о ней как следует заботиться на острове Тера? — гадал Геликаон. Будет ли она там счастлива?»
Темноволосая царевна молча доела хлеб, стряхнула песок с плаща и набросила плащ на плечи. Шагнув ближе, она поцеловала Геликаона в щеку.
— Спасибо тебе за хлеб, — сказала она и побежала прочь по берегу, к кораблю.
Три дня ни плохая погода, ни вражеские суда не тревожили «Ксантос». На четвертый день за ним погнались критские галеры, но ветер дул в корму, и «Ксантос» оставил их далеко позади. Прошло еще несколько дней, и впервые с тех пор, как началось пушествие, пошли сильные дожди. На море стали вздыматься волны, ветер усилился, в небе собрались грозовые тучи. Потом ударил раскат грома, и небеса разверзлись.
Андромаха и Кассандра укрылись в приготовленном для них шатре на носовой палубе, но неистовый порыв ветра порвал парусину. Корабль швыряло и качало, и Андромаха, зацепившись рукой за страховочную веревку, притянула к себе Кассандру. Она слышала, как Геликаон твердым голосом выкрикивает команды гребцам.
Моряки бросились убирать парус с черным конем, туго натянувший канаты.
Андромаха обернулась и бросила взгляд назад, ища Геликаона. Тот стоял на кормовой палубе, его длинные черные волосы развевались по ветру, как знамя.
Над головами сверкнула молния, начал хлестать дождь.
Кассандра закричала, но не от страха. Андромаха увидела, что глаза девушки сияют от возбуждения. Огромная волна перекатилась через нос, стена воды ударила в женщин. Кассандру вырвало из объятий Андромахи. Упав на спину, Кассандра попыталась встать, но нос «Ксантоса» взлетел на следующей волне, и она снова тяжело упала и покатилась вниз по залитой дождем палубе.
Гершом, стоявший у круглого сиденья, сооруженного вокруг мачты, увидел, как упала девушка. Опасность, что ее смоет за борт, была невелика, но сейчас она была совсем беспомощна и могла разбить голову о скамью гребца. А такой хрупкий ребенок, как Кассандра, легко мог сломать и шею.
Корабль швыряло, как щепку, и Гершом знал, что Кассандра ни за что не сможет сейчас подняться на ноги. Поэтому, выпустив страховочную веревку, он бросился на палубу и нырнул к девушке. Кассандра врезалась в него, Гершом обхватил ее за талию и притянул к себе. «Ксантос» снова качнуло, их обоих ударило о мачту. Гершом ухитрился извернуться так, чтобы принять удар на плечо. Крякнув от боли, он выбросил руку вперед, она стукнулась обо что-то твердое, и пальцы его вцепились в этот предмет: то было основание сиденья вокруг мачты. Перекатившись на колени, он поднял Кассандру на сидение.
— Держись за веревку, — приказал он.
Кассандра послушалась, и Гершом, подтянувшись, сел рядом с ней.
Погода еще ухудшилась, дождь превратился в сплошной поток. Гершом видел гребцов, налегающих на весла, слышал, как Геликаон выкрикивает команды. Посмотрев влево, египтянин увидел контур скалистого берега.
Медленно, с трудом, двигаясь против ветра, «Ксантос» шел под прикрытием мыса. Теперь, когда высокие утесы защищали его от самых резких порывов ветра, судно уже не так качало.
Геликаон приказал убрать весла и бросить якоря. Гребцы, потягиваясь, поднялись со своих скамей и зашагали по палубе.
Спустя некоторое время дождь ослабел, в небе появились голубые заплатки.
Гершом посмотрел сверху вниз на черноволосую девушку, прижавшуюся к его боку.
— Теперь ты в безопасности, — сказал он, надеясь, что она отодвинется.
— Я все время была в безопасности, — ответила Кассандра, положив голову ему на плечо.
— Глупая девчонка! Твоя шея могла бы сломаться, как прутик!
Она засмеялась:
— Мне не суждено умереть на корабле.
— Да уж! Геликаон сказал мне, что ты собираешься жить вечно.
Она кивнула и улыбнулась.
— И ты тоже будешь жить вечно.
— За эту мысль стоит держаться. Мне никогда не нравилось думать о смерти…
— О, ты умрешь, — сказала Кассандра. — Все умирают.
Гершом почувствовал, как в нем поднимается раздражение, и попытался успокоиться. В конце концов, девушка была, той, которой коснулась луна. Однако один вопрос ему нужно было задать.
Она кивнула и улыбнулась.
— И ты тоже будешь жить вечно.
— За эту мысль стоит держаться. Мне никогда не нравилось думать о смерти…
— О, ты умрешь, — сказала Кассандра. — Все умирают.
Гершом почувствовал, как в нем поднимается раздражение, и попытался успокоиться. В конце концов, девушка была, той, которой коснулась луна. Однако один вопрос ему нужно было задать.
— Как же я могу и жить вечно и в то же время умереть?
— Наши имена будут жить вечно.
Кассандра нахмурилась и склонила голову набок.
— Да, — сказала она. — «Вечно» — неточное выражение. Наступит день, когда не останется никого, кто мог бы помнить. Но дело в том, что столь долгий срок вполне можно назвать вечностью.
— Если я умру, почему меня должно заботить, что мое имя будут знать какие-то незнакомцы? — спросил Гершом.
— Я не говорила, что тебя будет это заботить, — заметила она. — Ты знаешь, где мы?
— Внутри Великого Круга. Геликаон говорит, что скоро мы доберемся до Теры.
Кассандра показала вперед:
— Это остров Делос, центр Круга. Священное место. Многие верят, что там родились Аполлон и Артемида.
— А ты не веришь?
Она покачала головой.
— Солнце и луна не растут на море, как цветы. Но Делос и вправду священный остров. Он обладает могучей силой. Я чувствую ее.
— Какой силой?
— Той, что разговаривает с сердцем, — ответила Кассандра. — Ты сам ощущал такое, Гершом. Я знаю, что ощущал, — она улыбнулась. — Сегодня ночью я разведу молитвенный костер, а ты будешь сидеть со мной под светом звезд. Тогда ты начнешь узнавать.
Гершом поднялся на ноги.
— Ты можешь развести костер, если хочешь, царевна, но я не буду у него сидеть. У меня нет желания видеть то, что видишь ты. Я просто хочу жить, чтобы дышать и пить сладкое вино.
Я хочу жениться и растить сыновей и дочерей. Меня не заботит, будет ли мое имя жить вечно.
С этими словами он пошел прочь, к задней части палубы.
Шторм окончательно утих только далеко после полудня.
Геликаон посмотрел на расписанное красными полосами небо. Зимнее солнце заходит быстро, и скоро совсем стемнеет.
— Гребцы, по местам! — выкрикнул он.
Люди поспешили рассесться по скамьям, отвязали весла и вставили их в уключины. Ониакус послал людей на нос и на корму, чтобы поднять якоря. Потом взошел на кормовую палубу и встал у рулевого весла.
— На юг, — сказал ему Геликаон.
— На счет три, — пропел Ониакус гребцам. — Один — готовься! Два — погружай! Три — налегай!
Восемьдесят весел вонзились в воду, и «Ксантос» устремился прочь от маленького островка, в открытое море.
— И… налегай! И… налегай! И… налегай!
Ониакус некоторое время продолжал задавать ритм. Потом гребцы начали орудовать веслами совершенно синхронно, и его голос затих.
Когда мыс остался позади, Геликаон увидел вдали только несколько рыбачьих лодок — и никаких вражеских военных судов. Ветер был благоприятным, и шесть моряков стояли вдоль мачты, готовясь развернуть парус. Они смотрели на Геликаона, но тот покачал головой.
— Еще рано! — крикнул он.
Подойдя к левому борту, он пристально уставился вниз, на два ряда весел, которые разом поднимались и опускались. Потом перешел на правый борт и посмотрел, как движутся весла там.
— Шестое весло здесь работает хуже, чем шестое весло правого борта, — сказал Ониакус.
— Да, — ответил Геликаон. — Что случилось с гребцом?
— Прищемил палец крышкой люка. Ничего серьезного. Вероятно, лишился ногтя.
Присоединившийся к ним Гершом заглянул через борт.
— Я не вижу, чтобы с шестым веслом было что-то не так, — заметил он.
— Присмотрись повнимательней, — велел Геликаон.
Египтянин сощурил глаза, но в конце концов признался:
— Я не вижу того, что видишь ты.
— Ритм прекрасный, но весло не входит в воду так глубоко, как полагается. Движение чуть-чуть неровное. Если ты закроешь глаза, ты это ощутишь.
Геликаон увидел, что Гершом недоверчиво смотрит на него.
— Это не шутка, друг мой.
Гершом резко повернулся к Ониакусу.
— Ты можешь ощущать это… из-за одного весла из восьмидесяти? Говори правду!
Ониакус кивнул.
— Из-за боли в руке гребец слегка вздрагивает, когда погружает весло в воду. Я говорил ему, чтобы сегодня он отдохнул, но он гордый человек.
Несколько черноголовых чаек появились вверху, то взмывая ввысь, то резко опускаясь.
— Ты чувствуешь это? — внезапно спросил Гершом.
— Что? — откликнулся Ониакус.
— Одна из чаек насрала на палубу. Подожди, дай мне сменить позу, чтобы приспособиться к новому распределению веса судна.
Ониакус рассмеялся.
— Мы не издеваемся над тобой, Гершом. Если бы ты провел столько лет на борту корабля, сколько провели мы, ты бы тоже чувствовал малейшее изменение в движении «Ксантоса», как только у нас станет меньше припасов и осадка уменьшится, или когда парус намокнет, или когда устанут гребцы.
Гершома, казалось, не убедили его слова, но он пожал плечами.
— Я поверю тебе на слово. Итак, куда мы двинемся этим вечером?
— Может, на Наксос, может, на Миною. Я еще не решил.
— На Берегу Крона есть хорошее торговое поселение, — заметил Ониакус.
— И есть критские воины, — ответил Геликаон.
— Верно, но из местных. Готов поспорить, они не откажутся немного заработать. Я устал от сушеного мяса и жидкого бульона. Тебе запомнится это место, потому что там прекрасный пекарь.
— Ониакус меня убедил, — сказал Гершом. — Где находится Берег Крона?
— На острове Наксос, — ответил Геликаон.
— На самом большом острове Великого Круга, — добавил Ониакус. — Невероятно красивое место. Именно там я повстречал свою жену.
За этими словами последовало неловкое молчание. Потом Геликаон обратился к Гершому:
— Ониакус прав. Это красивый остров, но на Миное может быть безопасней. Тамошний царь еще не объявил, что вступает в войну. Он хитер и станет выжидать до тех пор, пока не будет знать наверняка, какая из сторон победит. Что еще важнее, у него только пять военных галер, и он не будет торопиться напасть на «Ксантос».
Зашагав прочь от Гершома, Геликаон дал знак стоявшим у мачты людям развернуть парус. Как только черный конь затрепетал у всех на виду, Ониакус выкрикнул приказ сушить весла.
Снова пошел дождь, слегка забрызгав палубу. Геликаон посмотрел в сторону носа. Маленький шатер уже починили, и Геликаон видел стоявших у борта Андромаху и Кассандру.
— Андромаха чем-то тебя оскорбила? — спросил Гершом.
— Конечно, нет. А почему ты так подумал?
— Ты почти не говорил с ней с тех пор, как началось путешествие.
Это было правдой, но Геликаон не желал обсуждать это с Гершомом. Вместо этого он пошел по центральному проходу к женщинам. Подойдя ближе, он увидел, что они наблюдают за дельфином. Когда Геликаон приблизился, Андромаха подняла взгляд, и он почувствовал притягательную силу ее зеленых глаз. Но первой заговорила Кассандра.
— Кавала все еще с нами, — сказала она, показав на дельфина.
— Ты ушиблась, когда упала? — спросил Геликаон.
— Нет. Гершом меня поймал. Он очень сильный.
Девушка задрожала.
— Хотела бы я, чтобы у нас был огонь. Очень холодно.
Геликаон увидел, что губы ее приняли голубой оттенок. Стащив свой тяжелый плащ, он набросил его на плечи Кассандры, и та плотно завернулась в ткань.
— Посиди некоторое время в шатре, подальше от ветра, — посоветовал Геликаон.
Она улыбнулась ему:
— Ты беспокоишься обо мне? Или хочешь поговорить с Андромахой наедине?
— Я беспокоюсь о тебе, маленькая сестренка.
— Тогда я пойду, — ответила она. — Ради тебя.
Наклонив голову, она исчезла в шатре.
Геликаон внезапно занервничал. Он встретился взглядом с Андромахой и сказал:
— Я редко чувствовал себя так неловко.
— Поэтому ты избегал меня с самого начала путешествия?
Ее глаза были холодными, в голосе слышался сдерживаемый гнев.
— Да. Я не знаю, как…
Голос его прервался. Что он мог сказать? Что всю жизнь мечтал найти любовь и что Андромаха была воплощением этой мечты? Что каждый день, с тех пор как он ее встретил, она в его сердце? Что, засыпая ночью, он мысленно видит ее лицо, а просыпаясь, первым делом думает о ней?
Геликаон вздохнул.
— Я не скажу, что у меня на сердце, — проговорил он наконец. — Только не жене дорогого друга и матери его сына.
— Да, — ответила Андромаха. — Сына человека, которого я люблю — люблю всем сердцем.
Эти слова, произнесенные со всей искренностью и страстью, рванули Геликаона за душу; он сделал шаг назад.
— Я рад за тебя, — сумел выговорить Геликаон — и увидел на ее глазах слезы.