Александр Подольский Твари из Нижнего города
Крысы мешали спать вторую ночь подряд. Пока молнии перечеркивали больное небо Нижнего города, а дождь затапливал подворотни, рядом копошились эти твари. Местное пойло не помогало отключиться, ведь шорохи в стенах и полу проникали даже в сон, обращаясь новыми кошмарами. Лампы вокруг устроенной в кресле постели горели до утра, и грызуны не показывались. Но я чувствовал их присутствие, как и они — мое. Потому что зверь всегда чует другого зверя.
По стеклу словно сползала болотная жижа, размазывая вид на трущобы. Озеро приближалось. С каждым годом оно увеличивало границы, пухло, пожирало берега, принося в жертву своему главному обитателю рыбацкие бараки. Накинув плащ, я открыл окно, выбрался на решетчатую площадку пожарной лестницы и закурил. Дождевые капли заплясали вокруг башмаков, а струйка дыма едва не утонула в потоке воды. Никаких долговязых зданий, никакого засилья техники, никаких верениц газовых фонарей. Все это осталось в Верхнем городе. Здесь властвовал мрак. Заводские трубы выплевывали в небо облака копоти, и черные тучи нависали над уродливыми домишками, не давая выглянуть солнцу. Трущобы напоминали живой организм. Они росли вдоль береговой линии, к ночи расцветая огнями костров и пожаров. Тысячи прижатых друг к другу комнатушек, каждая из которых больше походила на собачью конуру, сплетались в медленно уходящий под воду лабиринт. Где-то там и должен был прятаться убийца Анны.
Пятиэтажная ночлежка в этой части города выглядела настоящим небоскребом. Выплюнув потухшую сигарету, я поднялся на крышу. Флюгер порос ржавчиной, но стороны света на нем все еще узнавались. С юга тянулась единственная нормальная дорога в Верхний город, с которым меня больше ничего не связывало. Не считая пресвятых карточных долгов. Одинаковые здания топорщились из земли, будто перевернутые кружки на стойке грязного кабака. Бары, притоны, подпольные игровые клубы и сутенерские помойки — всего этого здесь было едва ли не больше, чем обычных жилых домов. Поймав новый порыв ветра, флюгер заскрипел костями и повернулся ко мне. На север.
— Куда пялишься? — спросил я уродца, что напоминал ежа. Хотя дураку понятно, чье изображение поставили на крыше.
Я тоже развернулся и взглянул на темно-синие волны вдалеке. Утренний туман поднимался из низины, где оживали трущобы. Озеро казалось бескрайним, словно и не было остального мира за кромкой воды. Вспомнились кошмары, что начались, как только я заселился в «Морок». Перед глазами встали рыбаки… Фанатики считали, что сказывалась близость к нему, не зря ведь Обитателя озера называли еще и Властителем мертвых снов. Если раньше подобная чушь жила только в мозгах рыбаков, то теперь и самые обычные люди верили в этот бред. Спящая на дне тварь силами чокнутых, газетчиков, любителей наживы на словах давно превратилась в древнее божество, каким его и видели служители культа Глааки.
Вторая пожарная лестница спускалась с другой стороны здания, плюс дверь на чердак еле держалась на одной петле. В случае чего, уйти можно было через крышу. Но эти же ходы наверняка пригодятся и незваным гостям, если тем хватит ума искать здесь. А искать они начали еще вчера.
В комнате было тихо, движение в гнилых перекрытиях «Морока» исчезло с наступлением утра. Разложенная на столе колода вновь предвещала неприятности. Карты всегда зарабатывали мне на жизнь, с подростковых годов и игр на сигареты с друзьями до закрытых турниров с участием городской верхушки. Они давали мне очень многое, ничего не прося взамен. Как выяснилось, просто выжидали момент, чтобы забрать все и сразу. Удача, как и любая опытная шлюха, вмиг перекинулась к другому, ведь всегда найдется тот, у кого и кошелек потолще, и член побольше. Но карты все еще говорили со мной, пускай теперь я сам надеялся на ошибку. Черный джокер Глааки приходил раз за разом, исключая возможность совпадения.
Проститутка очнулась. В заплаканных глазах отражался страх, на запястьях под веревкой проступили кровоподтеки.
— Ну что, надумала говорить?
Она послушно закивала, и я вынул кляп.
— Мне нужен великан. Уродец из рыбаков, одноглазый. И у меня мало времени, так что советую переходить сразу к делу.
— Если ты думаешь, что я работаю одна, — процедила назвавшаяся Евой шлюха, — то ты конченый. Ты за это ответишь!
Наряд проститутки ей подходил: молодое горячее тело в нижнем белье пряталось под коротким плащом, который едва прикрывал шикарную задницу. Стройные ноги в чулках, высокие каблуки, чернильные волосы до плеч — для местных уродов слишком хороша. К животу присосалась татуировка в виде осьминога. Верхние щупальца поддерживали крепкие груди, а нижние переплетались друг с другом и заползали под ткань шелковых трусиков. В пупке, который выступал глазом подводного чудища, красовалось серебряное кольцо. Назвать Еву красавицей мешали только синяки на ребрах да исколотые до черноты вены.
— Меня ищут люди куда серьезнее твоих дружков. Это раз. Я знаю, что несколько дней назад ты с ним виделась. Это два. И если ты не заговоришь, я тебя убью. Это три.
Если у меня с такой легкостью забрали самое дорогое, почему я должен ограничиваться в средствах? Анну разорвали белым днем в одном из переулков Верхнего города. Просто так, ради забавы. Через полгода после нашей свадьбы. Оказавшийся рядом полицейский ничего поделать не смог — ему выжгли глаза какой-то кислотой. В последние месяцы это превратилось в странный ритуал, на улицах все чаще встречались люди с ожогами вместо глаз, но шумиху никто не поднимал, будто так и надо. Что еще удивительней — калеки и не ждали помощи от законников и даже в больницу не обращались, привыкая к жизни в вечной темноте. Настолько силен был страх. Похоже, чешуйчатые так отвечали на появление молодежных банд, которые отлавливали рыбаков и избивали до полусмерти, запрещая показываться в Верхнем городе. Как бы правительство ни старалось сохранить нейтралитет между людьми и любителями глубины, столкновения случались почти каждый день.
— Значит, не хочешь по-хорошему? Я в любом случае вытащу из тебя правду, уж поверь.
Тогда полиция вздернула пару полубезумных рыбаков и закрыла дело. Однако мне этого было мало. Я наведался к пострадавшему. Полицейский, совсем еще мальчишка, явно недоговаривал. Трясущееся от ужаса тельце выдавало новоиспеченного калеку с потрохами. Боялся он не только и не столько меня, сколько того, о ком не смел говорить. Но я всегда был мастером переговоров. Крича от боли, полицейский выложил все. Анну убил здоровенный рыбак, больше любого из местных, больше многих людей, и вместо правого глаза на лице ублюдка была отпечатана паутина шрамов. А еще слепец расслышал последние слова Анны: «Только не ты». С тех пор эта фраза поселилась в моей голове. Неужели Анна знала убийцу? Откуда?
Спустившись к хозяйке, я взял у нее граммофон и пару пластинок. Музыка и слова на чужом языке наполнили комнату, зазвенели под потолком, отражаясь от оконных стекол. Нашарив в карманах плаща Евы губную помаду, я расчертил ее тело короткими алыми линиями.
— Это для удобства. Чтобы ничего не забыть. Потому что теперь я собираюсь по всем этим черточкам пройтись ножом.
Смелости в ней поубавилось.
— Не надо, пожалуйста.
Я достал нож и сделал первый надрез. Ева взвыла, будто передразнивая певичку из граммофона.
— Говори. Мне нужен Циклоп.
— Сука, ты скоро сдохнешь! Сдохнешь! Тут и останешься!
Скучно, раз за разом одни и те же угрозы. Когда я выковырял кольцо из ее пупка, Ева закричала, что ничего не знает. Уже прогресс. Но она врала. В Верхнем городе одноглазого не было. Я облазил все излюбленные места сборищ рыбаков, посетил передвижные цирки уродцев, сходил в глубоководный театр в Центральном парке. Ничего. С помощью немалых денег достучался до чешуйчатых из держателей власти, ведь теперь эти твари заседали почти в каждой структуре. Дружба народов, мать их за щупальце. Но ни рыбаки, ни полукровки толком не помогли. Они узнали одноглазого и даже вспомнили имя — Циклоп, только вот в Верхнем городе его никто не видел. Тогда я завел целую сеть информаторов в Нижнем городе, чью работу оплачивали влиятельные и очень азартные люди. Правда, догадались они об этом только вчера, до того мошенничество за карточным столом проходило как по маслу. Беда в том, что и в Нижнем городе Циклопа не было. Он просто исчез, будто знал, что за ним открыли охоту. Два месяца тишины и впустую потраченных денег сменились вереницей долгожданных весточек: Циклоп вновь мелькает среди полуразваленных построек Нижнего города. И как бы я ни тянул с визитом в эту загаженную помойку, как бы ни пытался отмахнуться от детской боязни рыбьих лиц, время пришло. В Верхнем городе меня с остатками денег искала каждая собака, а в Нижнем ждал своего часа убийца. Все-таки жажда мести способна перебороть любой страх.
Я продолжал полосовать красивое женское тело, получая все новые проклятья в свой адрес. Девчонка попалась не из сговорчивых.
— И ты вот так просто меня убьешь? — От постоянных криков голос Евы охрип. — Ни за что?
— Да. Потому что убийцей я стал, едва родившись. Видишь это? — Я показал ей уродливые рубцы по обе стороны шеи. — Петля из пуповины — не лучший подарок новорожденному. Мать была шлюхой вроде тебя, я оказался ей не нужен. Но задушить меня не получилось — мамаша потеряла слишком много крови при родах. Получается, я убил ее, даже не зная, что она хотела убить меня. Забавно, правда?
— Ты просто больной. Больной сын шлюхи.
— Нет. Просто у меня скверный характер.
Я почти вырезал осьминога, когда Ева заговорила. Простынь настолько пропиталась кровью, что с кровати натекла целая лужа.
— Хватит, хватит, прошу, все, хватит… Я его не знаю, и никто из моих знакомых не знает… Живет где-то у озера.
— Озеро большое. Точнее.
— Не знаю, правда, не знаю я… там, говорят, на одном из островков у северной части, там, у топей…
— Очень мало информации. Понимаешь? У нас ведь с тобой еще и спина не охвачена.
— Не надо, прошу, — заскулила Ева. — Его долго не было, а недавно появился, да, наркотики искал, у нас тут все на них сидят, даже рыбаки, почти все… Затейник три дня уже не приезжал, я сама в ломках, а тут ты…
— Затейник — кто такой?
— Умелец один, старик, варит, химичит, делает дрянь всякую, кислоту, наркотики, все подряд, говорят, прямо из крови Глааки делает, да…
— Где живет?
— Не знаю.
Я вздохнул, окинул взглядом перечеркнутое открытыми шрамами тело. Теперь Еве придется серьезно скинуть цену на свои услуги. Если, конечно, она останется жива.
— Я правда не знаю, Затейник сам приходит, сам привозит, к себе никого не пускает потому что… Знаю только, что в трущобах где-то…
Отойдя к окну, я достал сигарету. За стеклом свистел ветер, разгоняя остатки дождя. На улицах посветлело, высыпал народ, загудели такси. Обычные будни рабочего квартала.
— Похоже на правду. Только зачем такие жертвы, почему сразу не рассказала? Боялась, что одноглазый накажет? Этот ваш Циклоп, считай, уже труп.
За спиной раздался булькающий смех.
— Неееет, — с улыбкой протянула Ева. — Скорее, ты труп. Потому что со дня на день Глааки проснется… Все говорят… Особенный рыбак его разбудит…
— Понятно, — выдохнул я, — так ты фанатичка.
— И тогда неверующие исчезнут… исчезнут те, кто не видит среди рыбаков нормальных… кто видит только свою злость.
— Они не могут быть нормальными, это грязные мрази, место которым в их болоте. А еще лучше — в банке собачьих консервов.
— Среди людей мразей еще больше.
Я не собирался ничего доказывать и отвечать. Десятилетия назад все решили за нас, теперь оставалось просто жить в таком мире. Бок о бок с такими обитателями. И ждать, чья чаша терпения переполнится первой. Я собрался и сделал музыку громче.
— Кляп вставлять не буду, дыши. Если не обманула, перевяжу, как только вернусь из трущоб. Если обманула, то лучше бы тебе сдохнуть до моего возвращения.
На улице меня окружила свора ребятни. Чумазые, беззубые оборванцы толкались и пихались, дергая за плащ.
— Добрый человек, дай денег! Помоги! На питание, добрый человек! А, добрый человек?!
— Попрошаек не кормлю, пошли вон, — процедил я.
— Зачем попрошаек? — удивился самый длинный, с горизонтальным шрамом на лбу. — За газету! Хорошая газета, добрый человек! Сегодня привезли из самого Верхнего города, да! Хороший город, хорошие новости!
Зверьки заплясали вокруг, а длинный достал из мешка бумажный сверток. Газета была заляпана черными пальцами, но выбирать не приходилось. Не расстреливать же их стаю средь бела дня.
— Давай сюда, — схватил я газету и швырнул мелочь в лужу у тротуара. Дети улицы кинулись к мутной жиже с такой радостью, будто добывали настоящее сокровище. Хотя для них, возможно, так оно и было. Когда я садился в такси, «газетчики» уже вились вокруг нового клиента.
Таксист помалкивал, чувствуя мое настроение. Мимо проносились серые стены домов и серые люди. Это был серый мир, в котором я чувствовал себя чужаком. Люди как-то приспособились к жизни рядом с животными, но только не я. У меня из памяти еще не вытравились времена, когда мы были хозяевами на своей земле. Когда по улицам не ходили сектанты, предлагая бессмертие в обмен на душу, когда рыбаки жили только у водоемов. Когда спящее на дне озера существо привлекало туристов, а не фанатиков.
«Культ Глааки принимает новых послушников».
На первой полосе изобразили самого Властителя мертвых снов. Из чудовищного слизня цвета озерного ила топорщились сотни металлических отростков, шкура из железных волос покрывала тварь, словно броня. Где-то в глубине этой массы едва виднелись глаза Глааки, которые могли оказаться обычными щупальцами. Вокруг Обитателя озера скучились люди в балахонах, воздевающие руки к своему повелителю. Смотреть на эту мерзость было тошно. Недоумки со всей округи в суеверном ужасе падали на колени перед озерным гигантом, но для меня он оставался лишь редким животным. И если вдруг когда-нибудь эта штука проснется, ее можно убить. Как и любое другое существо.
— Почти приехали, — подал голос таксист.
Дождь закончился. Я полистал газету и завис еще над одной статьей. Как ни странно, она была посвящена человеку.
«Очередное убийство человека-рыбы. Тридцать восьмой продолжает охоту».
Это был маньяк нового времени, человек, уничтожавший жаберных тварей по всему Верхнему городу уже несколько лет. Трупы находили в парках, у рек, в подворотнях, даже в рыбных лавках. Пресса тут же сделала из него психопата, который разрушает и без того хрупкое перемирие, мол, мы давно научились жить рядом с рыбаками и даже работать вместе. Только продажные писаки отказывались замечать, как эти лягушкоголовые уроды ведут себя с людьми, когда чувствуют свое превосходство. И, разумеется, никто не собирался подсчитывать число жертв с нашей стороны, хотя чуть ли не каждый месяц от перепончатых лап умирало несколько человек. Всем было плевать.
До конца дочитать я не успел — в окне уже виднелась линия деревянных развалин. Рыбаки здесь водились не только глубоководные, встречались и обычные старики с бамбуковыми удочками. Но все же у основной массы можно было обнаружить жабры, так что мурашки на спине я почувствовал, как только фонари такси растворились в дорожной пыли. С самого детства я и боялся, и ненавидел рыболицых, в их присутствии меня начинало колотить. Со своей фобией я боролся, как умел, но сейчас на это не было времени.
Повсюду ощущалось дыхание озера, от воды несло прохладой и тленом. Под ногами сновали крысы, ничуть не стесняясь человека, а местные жители лишь на мгновение поднимали ко мне глаза и возвращались к своим делам. Кто-то мастерил сети, кто-то запекал на углях странного вида мясо, голая детвора играла с собаками на дорожке, и матери поглядывали на довольных отпрысков из-за кривых заборов. Часть хижин оказалась сожжена, стекол не было почти у всех. Тропинки становились все уже, дома жались друг к дружке, точно выстраивая неудачную баррикаду, и мне приходилось шагать сквозь чьи-то жилища. На вопросы никто не отвечал, беседовать с чужаками здесь не привыкли. Я углублялся в лабиринт, путаясь в бараках, натыкаясь на одинаковые комнатушки и одинаковые лица. Переплетения стен кружили перед глазами, ведь среди исчезающих троп я давно заблудился, да еще и потерял счет времени. Казалось, либо я вот-вот выйду к самому Глааки, либо окажусь у того места, откуда начал искать Затейника. Внутри трущоб было темнее, словно умирающий поселок затащили в наскоро сколоченный гроб. Оставалось только захлопнуть крышку.
Наконец я разглядел вдалеке высокий черный столб и двинулся туда, точно сбившаяся с курса шхуна к маяку. Питаемая озерной водой почва кое-где проваливалась, и в очередной луже я раздавил нечто вроде каракатицы. Тварь напомнила осьминога на животе Евы. Я ускорил шаг.
Столб оказался сгоревшей сторожевой вышкой, на площадке возле которой из проволок и арматур собрали памятник Глааки. У железного отродья в два человеческих роста высотой на четвереньках сидела старуха. Она почувствовала меня, закончила молитву и поднялась.
— Ты не любишь Глааки, так ведь? — сходу спросила она, обратив ко мне выжженные глаза.
— Я ищу Затейника.
Ведьма протянула руку, на пальцах не было ногтей — только черные провалы.
— Ты не любишь Глааки, — теперь это было утверждение.
— Ты знаешь, как найти Затейника? Я могу заплатить.
— Глааки дарует тебе бессмертие, но ты должен верить. Должен почитать могущественного Древнего, величайшего из существ. Ты должен верить, и тогда у тебя будет шанс стать слугой Глааки. Затейник не верил, он принес в наш общий дом заразу и погубил себя. Глааки никогда не дарует ему вечной жизни!