В неведомом море
22 сентября фрегаты покинули Монтерейскую бухту и вышли в море.
Экспедиция оставила берега Америки и отправилась наперерез через весь Тихий океан к берегам Азии, в Китай.
Никогда еще до тех пор ни одно судно не совершало плавания между Северной Америкой и Китаем. Вся эта огромная часть океана была совершенно не исследована. Мореплавателям предстояло путешествие в десять тысяч километров по новым для европейцев водам.
— Надеюсь, нам хоть тут повезет, — говорил Лаперуз, — и мы откроем какие-нибудь значительные земли.
Опять на мачту повесили корзину и посадили в нее матроса с подзорной трубой. Путь держали прямо на восток. Неделя тянулась за неделей, а земли не встречали. Паруса и снасти беспрестанно напоминали о том, что фрегаты покинули Европу уже тринадцать месяцев назад. Канаты лопались ежедневно, матросы не успевали чинить паруса. Экспедиция за тринадцать месяцев произвела большую научную работу, сделала множество наблюдений, но все же ей не удалось открыть ни пролива, соединяющего океаны, ни какой-нибудь дотоле неизвестной земли.
Легко себе представить, с каким нетерпением глядели моряки на матроса, сидевшего в корзине. Но кончился сентябрь, прошел весь октябрь, половина дороги до Китая осталась уже позади, а вокруг фрегатов по-прежнему простирался безбрежный океан. Нигде не было видно ни малейшего признака земли.
Наконец 5 ноября с мачты раздался долгожданный возглас:
— Земля! Земля!
Вся команда «Компаса» выбежала на палубу. С «Астролябии», шедшей сзади, тоже уже заметили землю.
Но скоро обрадованных моряков постигло разочарование: открытая ими земля оказалась просто большим утесом, одиноко торчавшим из вод океана. В длину он имел не больше мили. В честь Неккера, одного из самых могущественных министров королевской Франции, Лаперуз назвал утес «остров Неккера». На всем острове Неккера не было ни одного дерева, ни одного ручья. Решено было на него не высаживаться, чтобы не терять попусту времени, а плыть дальше.
Море было спокойно. Вечером, когда стемнело, казалось, что корабли несутся по воздуху — так беззвучно было вокруг. Внезапно Лаперуз, стоявший на капитанском мостике, расслышал впереди слабый, чуть внятный плеск.
Что это?
Как будто волны плещутся о берег.
И вдруг во мраке он различил смутные очертания скалы. Она находилась в нескольких десятках шагов от «Компаса», летевшего к ней на всех парусах.
Лаперуз приказал рулевому сделать крутой поворот. Команда кинулась к парусам. «Успеем повернуть или не успеем?»— думал Лаперуз.
Грузный корпус фрегата стал медленно поворачиваться. Скала с каждой секундой становилась все ближе. И все же им удалось повернуть. Они прошли от скалы так близко, что камни слегка оцарапали левый борт.
— Мы чудом избежали гибели, — сказал Лаперуз. — Если бы море сегодня было хоть немного бурливей, я бы издали расслышал шум волн, набегавших на скалу, и нам не пришлось бы так рисковать. Благодаря этому предательскому спокойствию мы чуть не отправились на дно океана.
— Хорошо, что «Астролябия» шла не следом за нами, а сбоку, — сказал лейтенант Бутэн, — а то ей пришлось бы сделать такой же крутой заворот, и неизвестно, удалось ли бы ей выпутаться из беды.
Лаперуз назвал скалу, чуть было не погубившую его корабли, «Риф французских фрегатов». Он точно обозначил ее на карте, чтобы все будущие путешественники знали, где их подстерегает опасность.
Китайские пираты
В середине декабря неведомая часть океана осталась позади, и фрегаты вступили в воды, часто посещаемые европейскими судами, торговавшими с Китаем.
К удивлению всего экипажа, Лаперуз приказал канонирам постоянно дежурить у пушек и велел привести фрегат в боевую готовность.
— Зачем? — спросил любопытный Лессепс.
— Я опасаюсь, как бы на нас не напали, — ответил Лаперуз.
— Кто же может на нас напасть? Китайцы? Но отношения между Францией и Китаем самые мирные…
— У нас мирные отношения с правительством китайского императора, — ответил Лаперуз, — но не с китайскими пиратами. Китайские пираты — враги китайского императора и враги европейских купцов, торгующих с Китаем.
— Неужели какие-то жалкие разбойники осмелятся вызвать на бой два сорокапушечных фрегата — «Компас»и «Астролябию», гордость французского военного флота? Одни только англичане, пожалуй, решились бы помериться силой с нами. Нет, капитан, если здесь действительно есть пираты, они подымут все паруса и постараются исчезнуть как можно скорее…
— Не будьте так уверены, господин Лессепс, — сказал профессор Дажеле. — Китайские пираты гораздо могущественнее, чем вы думаете. Они вовсе не разбойники, а мятежники, повстанцы, восставшие против помещиков крестьяне. У них есть прекрасно вооруженный флот, состоящий из многих десятков кораблей, отбитых у китайского правительства и разных европейских торговых компаний. Пустынные островки у берегов Китая они превратили в свои крепости. Португальцам, голландцам и англичанам часто приходится им уступать свои корабли. Китайские власти трепещут перед ними. Пираты нередко высаживаются на берег, вступают в бой с регулярными китайскими войсками и побеждают. Знаете ли вы, каким образом португальцы завладели китайским портом Макао?
— Нет, не знаю, — ответил Лессепс.
— Португальцы первые из всех европейских народов завели торговлю с Китаем. Они стремились устроить в Китае колонию, но китайцы не соглашались уступить им ни клочка земли. Как раз в это время пираты истребили весь китайский флот, высадились на берег и стали брать один город за другим. Их дружины угрожали даже самому Пекину, и император испугался. «Выручите, — взмолился он к португальцам. — Избавьте меня от мятежников, и я дам вам в награду все, что вы пожелаете». В те времена у пиратов не было еще европейских кораблей. Их флот состоял из одних китайских джонок. Португальцы внезапно напали на них, половину истребили, половину разогнали. За эту победу китайский император уступил Португалии тот кусок земли, где стоит сейчас город Макао.
— Это была единственная победа португальцев над пиратами, — заметил Лаперуз. — Во всех дальнейших сражениях всегда побеждали пираты.
Хотя путешественники уже не надеялись открыть какую-нибудь землю, на мачте по-прежнему сидел матрос. Он должен был предупредить моряков о приближении пиратов. Но море было пустынно. Только в самом конце декабря матрос встревожил Лаперуза громким криком:
— Впереди видны паруса!
Однако тревога оказалась напрасной. Нет, это не пираты. Это мирные рыбачьи лодки, плавающие повсюду у китайских берегов. Рыбаки выезжали на ловлю целыми эскадрами, по сорок — пятьдесят лодок вместе. Чем дальше, тем чаще они попадались. Лаперуз иногда подзывал то одну, то другую лодку и за самую скромную плату покупал у рыбаков свежую рыбу.
Лессепс очень удивлялся, видя в лодках не только мужчин, но и женщин и маленьких детей. Были лодки, в которых находились даже собаки, козы, куры, петухи. Странно слышать «ку-ка-ре-ку» среди океана!
— У этих рыбаков нет другого дома, кроме лодок, — объяснил Лессепсу Дажеле. — Они с семьями и со всем своим хозяйством проводят всю жизнь на лодках в море и сходят на берег только для того, чтобы продать рыбу.
— Неужели они не боятся пиратов? — спросил Лессепс.
— Нет, не боятся. Китайские пираты никогда не трогают рыбаков.
Нежданное богатство
1 января 1787 года вдали увидели берег Китая, а на другой день фрегаты вошли в гавань Макао. Путь между Калифорнией и Китаем был пройден в три с половиной месяца.
Макао — китайский город, захваченный португальцами, — расположен на трех холмах. На вершине каждого холма было построено по крепости. Пушки этих крепостей держали в страхе весь город, населенный главным образом китайцами. Португальцы обращались с китайцами как с рабами, разоряли их налогами, пошлинами и штрафами, заставляли бесплатно на себя работать и поэтому постоянно опасались восстания. В крепостях жили солдаты-индийцы, привезенные из португальской колонии Гоа в Индии. Индийцы не знали китайского языка, и поэтому португальцы не опасались, что они перейдут на сторону китайцев.
В Макао в каждом квартале был католический храм или монастырь. Католические священники и монахи изо всех сил пытались обратить китайцев в христианство. Но это им не удавалось. Соглашались креститься только разные проходимцы и жулики, чтобы добиться всяких льгот и покровительства властей. Но, несмотря на то что большинство китайцев не было католиками, все они без различия должны были отдавать десятую часть своих доходов католическим монастырям. И монахи в Макао были богаче купцов.
Едва фрегаты вошли в гавань, их окружили лодки таможенных надсмотрщиков. Они потребовали у Лаперуза крупной суммы денег за право остановиться в порту Макао. Напрасно Лаперуз уверял, что морское министерство Португалии разрешило экспедиции бесплатно останавливаться во всех португальских портах. Надсмотрщики были неумолимы.
Проспорив с ними целый день, Лаперуз съехал на берег и отправился к губернатору. Губернатор принял его очень ласково и тотчас же приказал таможне оставить французскую экспедицию в покое.
Тогда на фрегаты явились купцы. Они оказались еще надоедливее таможенников.
— Продайте мне ваш товар, — шептал каждый Лаперузу. — Моя фирма заплатит вам лучше всех.
— Да у нас нет никакого товара, — отвечал Лаперуз. — Мы не торговцы, а ученые. Мы приехали сюда вовсе не для торговли.
Но португальские купцы смеялись ему в ответ. Нет, они не дураки, чтобы поверить, будто французы совершали такое трудное и длинное путешествие в Китай совершенно бескорыстно. Убежденные, что капитан обманывает их, желая набить цену своим товарам, они старались втереться в доверие экипажа, угощали матросов, пытаясь выведать, какие богатства хранятся в трюмах фрегатов. И через несколько дней по городу распространился слух, что французы привезли с собой из Америки груз драгоценных мехов.
Тогда к Лаперузу явился купец Хильярос, самый богатый человек в Макао.
— Я покупаю у вас все ваши меха, — заявил он. — В Китае нет пушных зверей, и богатые китайцы ценят мех на вес золота. За медвежьи, оленьи и лисьи шкуры я вам дам в восемь раз больше, чем вам заплатят в Париже. Скажите, какие у вас меха и сколько их?
Лаперуз протянул торговцу список шкур, полученных в Америке у индейцев в обмен на гвозди и обручи. И Хильярос предложил ему за них огромную сумму.
Через час весь экипаж обоих фрегатов был созван на палубу «Компаса». Матросы и солдаты построились рядами под командой своих офицеров. Лаперуз устроил им смотр и в заключение сказал:
— Мне удалось продать добытые в Америке меха. Эти меха я считаю общим достоянием экспедиции. Мы все — офицеры и простые матросы, ученые и солдаты — одинаково переносили лишения и рисковали жизнью. Поэтому вырученные деньги должны быть разделены поровну между всеми, без различия чинов. На долю каждого приходится по пятидесяти португальских пиастров.
Пятьдесят пиастров! Этим бедным людям не снилось такое богатство.
Лаперуз продолжал:
— Нам предстоит долгий трудный путь. Мы не выполнили еще и половины того, что поручило нам министерство. Кто знает, вернемся ли мы когда-нибудь на родину. Мало ли какие несчастья могут случиться с нами во время плавания! Если мы возьмем наши деньги с собой, они могут погибнуть вместе с нами, и наши семьи их никогда не получат. Приняв все это во внимание, я решил передать вырученные деньги в шведский банк, находящийся в Макао. Этот банк имеет отделение в Париже. Когда мы вернемся в Париж, нам выдадут наши деньги. А если мы в Париж но вернемся, их выдадут нашим женам и детям.
Тартария
Из гавани Макао «Компас»и «Астролябия» вышли 5 февраля 1787 года и, посетив принадлежавшие тогда испанцам Филиппинские острова, направились к северу вдоль азиатских берегов.
Лаперуз держал путь в таинственное Японское море, где не был еще ни один европеец.
Японское море расположено между островами Японии и Азиатским материком. О его существовании в Европе знали по японским и китайским картам. Но карты эти так отличались одна от другой, что доверять им не было никакой возможности.
Фрегаты прошли мимо китайского острова Тайвань и вошли в Корейским пролив. За Корейским проливом начинается Японское море. Тут открытия посыпались на них одно за другим.
Прежде всего они наткнулись на остров, которого не было даже на японских и китайских картах. Остров оказался густо населенным и хорошо обработанным. Лаперуз назвал его островом Дажеле. На остров моряки не высаживались, но занесли на карту его берега и мели, расположенные вокруг него. Это заняло много времени.
Покинув остров Дажеле, Лаперуз направился к западному побережью Японского моря. Неведомый западный берег этого моря носил у тогдашних географов название «Тартария». Европейцы знали эту страну только по названию. Даже китайцы и японцы имели о ней самые смутные понятия.
Лаперуз уже много дней плыл на запад, а берег все не показывался. Если верить китайским картам, он давно уже должен был находиться посреди суши, но вокруг по-прежнему простиралось необозримое море. Это служило новым доказательством того, как мало можно было верить картам азиатских географов. Лаперуз уже сомневался, существует ли Тартария или она всего только вымысел японских и китайских мудрецов.
Но 11 июня он увидел впереди темно-синюю полоску берега. Тартария не была вымыслом.
Новооткрытую землю приветствовали грохотом пушек.
Фрегаты Лаперуза подошли к берегу немного севернее того места, где впоследствии возник русский порт Владивосток. Берег был покрыт дремучим лесом, за которым подымались высокие горы. Но из-за густых древесных вершин не вырывалось ни одного дымка. Ни одной просеки, ни одной тропинки, ни одного возделанного клочка земли нельзя было заметить в этом краю. Край этот — теперь советский Дальний Восток — в те времена был почти необитаем.
Моряки стремились как можно скорее высадиться на берег, но нигде не могли найти подходящую бухту. И, к довершению всего, вдоль берега тянулись мели, преграждавшие путь кораблям. А послать к берегу шлюпки Лаперуз не решался — после катастрофы в Америке он стал осторожнее и не позволял шлюпкам отходить от кораблей на большое расстояние.
Фрегаты медленно поползли вдоль берега на север. Воздух был так чист и прозрачен, что моряки различали каждый камень, каждое дерево. Лаперуз и Бернизе трудились над составлением карты береговой полосы.
Всем хотелось как можно скорее ступить на эту никогда еще не хоженную землю. Но только 23 июня удалось им отыскать удобную бухту.
Едва якоря коснулись дна, все шлюпки полетели к берегу. Дремучий лес подступал к самому морю. Деревья здесь были те же, что и в Европе. Но нигде еще морякам не приходилось видеть таких свежих и ярких оттенков листвы. На берегу бухты паслось большое стадо оленей. Заметив людей, высадившихся совсем близко от них, олени не проявили ни малейшего беспокойства и продолжали пастись как ни в чем не бывало. Они видели людей впервые и поэтому нисколько не боялись их. И, только когда грянули выстрелы, они убежали.
На опушку вылез огромный бурый медведь. Увидев возле воды сборище двуногих, он потянулся, зевнул, почесал лапой за ухом и медленно побрел по своим делам. Пущенная ему вслед пуля пролетела мимо, и он не обратил на выстрел ни малейшего внимания.
Но доверчивее всех оказались птицы. Они садились матросам прямо на плечи и спокойно клевали зерна у них из рук. Одни только дикие гуси, улетевшие зимой в теплые края к берегам Китая, знали, что от человека лучше держаться на приличном расстоянии.
Речка, впадавшая в бухту, кишела рыбой. Моряки расставили там сети и в несколько часов наловили больше двадцати пудов.
Возле бухты моряки насыпали курган. На вершине кургана поставили столб и к столбу прибили доску с надписью, в которой указали год, месяц и число посещения этого побережья фрегатами Лаперуза.
Сахалин
27 июня корабли покинули бухту.
Несколько дней они шли вдоль берега на север, потом повернули на северо-восток.
6 июля они увидели гористую землю, заросшую сосновыми лесами. Это был остров Сахалин, которого до тех пор не видел еще ни один европеец. О существовании его знали только по японским картам, где он всякий раз был обозначен по-иному и, следовательно, неверно. Из этих карт нельзя было даже понять, является ли эта земля островом или полуостровом.
Сахалинские горы с кораблей казались еще выше и отвеснее. Самую высокую из них назвали «пиком Ламанона». Кое-где на берегу виднелись низкие бревенчатые хижины, и из-за леса вздымались дымки. Значит, Сахалин далеко не так пустынен, как соседняя Тартария.
Удобную бухту нашли почти сразу, и корабли бросили якоря. На берег поехал капитан де Лангль с несколькими офицерами. Возле того места, где они высадились, оказались две хижины. Де Лангль направился к ним, держа в руках ценные подарки — топоры и бусы. Перед хижинами в землю были вбиты колья, на которых торчали отрубленные медвежьи головы.
— Сахалинским медведям живется не так привольно, как тартарским, — сказал де Лангль, входя в открытую дверь хижины.
Но в хижинах не было ни души. Туземцы, очевидно, покинули их совсем недавно, потому что зола в очагах была еще теплая. Должно быть, их напугал грозный вид кораблей.
Де Лангль оставил подарки в хижинах и собирался уже возвращаться на корабль, как вдруг встретил на берегу семерых мужчин, одетых в долгополые халаты, сплетенные из тонко нарезанной древесной коры. Это были сахалинские гиляки. Ни обуви, ни шапок гиляки не имели. Только один седой длиннобородый старик, у которого болели глаза, носил нечто вроде фуражки с козырьком: козырек защищал его больные глаза от солнца.