Глава 9 В поисках шифера...
На этот раз Семена я нахожу в нашей старой доброй "Крякве" - этом последнем прибежище социальных нелегалов. В давние времена в Париже подобные кафе ютились на Монмартре, в Екатеринбурге приют философам-нетрадиционалистам дает лишь этот неказистый подвальчик.
С момента последней нашей встречи Семен ничуть не изменился, - все также волосат и неприбран, а колючие щеки его напоминают пару темных шерстяных заплат. Сидя за столом, этот красавец с глубокомыслием прожженного биржевика перелистывает истертый до дыр номер "Плейбоя", неспешно прихлебывает из кружечки маслянистый коньяк. Мимоходом киваю гиганту швейцару и по крутым ступеням спускаюсь в зал.
- Здорово, пиит!
- Привет, мазилка!
По обычаю озираюсь, проверяя количество полотен на стенах. Все вроде на месте, и потому успокоенно присаживаюсь. Забавная все-таки вещь! И грязно тут, и луком пахнет, а вот люблю я нашу "Крякву" - и все тут! За низкие уютные потолки, за романтизм тусклых ламп, за добрую славу. Хозяин трактира уверяет, что Ипатьевский подвал - несуразный вымысел историков и что на самом деле последние дни и часы царская семья встретила именно в его заведении. Особо доверчивым он даже демонстрирует закуток со стенами издырявленными дрелью, объясняя, что тут вот стоял царевич, а тут - дочери с отцом. И вот что странно, версия груба, нелепа, абсурдна, однако слухи по области циркулируют и в "Крякву", нет-нет, да заглядывают любопытствующие. Впрочем, им есть на что посмотреть. Именно в "Крякве" любой страждущий может вдоволь полюбоваться моими полотнами. Это свидетельство моего рейтинга у хозяина. Примерно раз в квартал трактирщик получает от меня по картине, за что позволяет бесплатно столоваться. Он из пролетариев, но из пролетариев просвещенных. Во всяком случае знает, что рококо это не семейство попугаев, и твердо верит, что лет через десять после смерти художника живопись умершего резко подскакивает в цене. Таким образом, приобретая мои картины, он как бы скупает долгосрочные акции серебряного рудника. То есть, серебра пока нет, но вот-вот обещают найти. Кажется, года два назад Семен под этим же соусом пытался всучить ему кое-что из своих творческих опусов, но на песни трактирщик не клюнул, раз и навсегда сохранив верность живописи.
- Чего поделываешь?
- Чай-кофе пью. Заодно миражами любуюсь, - Семен демонстрирует мне журнальный разворот. - Видал-миндал?
- Видал и лучше.
- Я не о том. Это же голимая подделка! Компьютерная графика в "корэл-дро" и "фотошопе"! Чтобы такие ножки к таким грудкам и такой шевелюре - да в жизнь не поверю!
- Сочини по этому поводу памфлет.
- И сочиню!..
Надо сказать, что Семен увлекается сочинительством вполне профессионально. Кое-кто называет его авангардистом, и толика правды в этом есть. Во всяком случае он первый додумался до повторов. Если не очень понятно, то поясню. Как-то ночью Сема вломился ко мне в дом и, сияя червивой улыбкой, сообщил, что отныне шлягеры у него повалят один за другим. Конвейером, колонной, могучим этапом.
- Я, старик, понял, почему умное не идет! Потому что не доходит! - Вещал он, бегая по моей квартире и беспорядочно дергая себя за огромный туфлеообразный нос. - Ум у людей телевидением размягчен, рекламой. Слышал клоунов из "Ноги врозь"? Дошлые ребята! Догадались сочинять тексты для даунов. Вот и ловят в силки четырнадцатилетних. Пока, правда, только девчонок. Парням песенная лексика труднее дается, но суть не в этом. Тут два пути - либо смысл упрощай и язык в камеру показывай, либо... - Семен хитро прищурился. - Либо повторяй текст по два-три раза. Для того припевы и придуманы. Народ он, Тема, не дурак, знал, для чего куплет с припевом чередуется. Чтобы, значит, запевая, люди о главном вспоминали. На куплете забыл, на припеве припомнил. Лихо, да? Только я, старик, лучше придумал! Все строчки решил повторять строго по два раза.
В ту же ночь Семен проблеял мне свой первый песенный шедевр, который позднее я раз сто или двести слышал по радио.
"Шел с пустыни мул, шел с пустыни мул,
В наш зашел аул, в наш зашел аул.
Я к нему бреду, я к нему бреду,
Словно бы в бреду, словно бы в бреду.
Видно, не судьба, видно, не судьба,
Знать, без вкуса ты, знать, без вкуса ты,
Видно, на мула, видно, на мула
Засмотрелся ты, засмотрелся ты!.."
И так далее, в том же духе. В чем-то Семен оказался пророком. Песню у него сходу купила какая-то столичная студия, чуть подкорректировав, выпустила в эфир. А дальше пошло-поехало. Многие из моих подружек (я сам слышал!) с удовольствием распевают Семины строчки и поныне. Будь Семен порасторопнее, давно стал бы преуспевающим песенником, но он скандалист и философ, а потому творческая слава ему изначально не светит.
- Тип-топ-модели! - Снова фыркает Семен и накрывает журналом лужицу разлитого кофе. - Этак и я могу себя под Ален Делона подравнять. Куда катимся, Тема?
- Все туда же. Кстати, я ведь снова денег пришел просить.
- Сколько? - жестом Рокфеллера Сема запускает руку в карман.
- Три тысячи американских фантиков.
Семина рука столь же вальяжно выныривает обратно. Разумеется, пустая.
- Я думал, тебе на метро...
Все яснее ясного. Денег у поэта-песенника нет. Ни трех тысяч долларов, ни даже трех червонцев. А то, что было с утра, он успел пустить в оборот. Это чувствуется по блеску его глаз, по амбре, чесночными волнами идущими от его дыхания. Даже коньяк Сема закусывает истинно по-русски - огурцами, холодцом и чесноком.
- А клип? Ты же говорил, тебе должны были что-то за клип. - Напоминаю я.
- Увы... Не поняли и не оценили. Заказчик оказался форменным ослом. Сказал, что такую лабуду он сам бы снял, представляешь?
- Значит, прокол?
- Почему прокол? Нам же процесс был важен. А деньги что? Бумага!.. - Семен крутит в воздухе прокурорским пальцем. - Знаешь, Тема, когда-нибудь я все-таки брошу пить. Может быть, даже завтра. Талант, конечно, зачахнет, зато здоровье сберегу.
- Здоровье? - Я трогаю лоб друга, однако лоб у Семы вполне нормальный - чуть склизкий от пота, энергично пульсирующий нетрезвыми мыслями. Тем не менее, сумбурная речь поэта наводит на подозрения.
- Что стряслось, Сема? Не таись, я же твой друг. Мне любопытно.
- А-а... - Он машет крупной рукой и наконец решается. - Я вчера, после нашей встречи к поэту одному завернул. Посидели, само собой, приняли малость. Не чай же пить! Потом по улице шли, он на трибуну к Ленину забрался, стихи стал читать. Словом, его в милицию забрали, а я свидетелем прикинулся, улизнул. После домой добрался - и бултых на диван. Все чинно, солидно, без извержений. А вечером жена пришла.
- Ну и что?
- Как что? Она же подруг привела. Гальку и Светку.
- Подумаешь, подруг! Дальше-то что?
Лицо Семы искажает досадливая гримаса. Ему не нравится моя недогадливость.
- Я же спал!
- Ну?
- А Вовчик мой, ему, ты знаешь, трех еще нет, - он не спал.
Меня уже разрывает от нетерпения.
- С Вовкой что-нибудь стряслось?
- Да нет... Он, понимаешь, в штаны навалил. Хорошо так постарался. Двое суток в горшок не ходил, а тут съел какую-то кочерыжку, его и пронесло. Взял и перевыполнил все одним махом.
- А ты?
- А я сплю между тем. Как ангел. Вовчик, значит, поканючил какое-то время, потом штаны с себя стянул, начал играть с какашками. В грузовичок их сперва нагрузил, стал по комнатам развозить. Во все углы по одной аккуратной кучке. Умный парнишка, ты же его знаешь. Потом ко мне подрулил, а я по-прежнему пузом вверх. Он ко мне залез и весь грузовик мне на физиономию.
- Ну?
- Что ну? Ты ведь в курсе, какой у меня сон. Я в таком состоянии ничего не чувствую. В прорубь можно опустить и вынуть - не замечу. Короче, так измазанным и проспал.
- А Вовка?
- Он тоже рядом прикорнул. Сын все-таки. Вечером звонок, я вскакиваю - и к дверям. Еще, блин, подумал, что лицо какое-то деревянное. Оно же там засохло все. Взял и открыл, как дурак... Ты зря ржешь. Знаешь, что с Галкой стряслось! Она же помешана на всяких спилбергах-хичкоках, видаки про чудовищ запоем смотрит. Так завизжала, что мне плохо стало. Жена за сердце схватилась, Светка одна на ногах устояла. И то, потому что близорукая, очки вовремя сняла... Вот ты икаешь, заходишься, а так оно между прочим все и было.
- Тебя хоть не побили?
- Разве они это умеют?
Я невольно поглаживаю правую щеку.
- Иногда умеют.
- Нет, эти темные. Дали раза три по шее и в ванну загнали. Главное, Вовке ничего, а мне втык. Вроде как я один виноват. - Семен растерянно дергает себя за ухо, с ожесточением скребет небритую челюсть. - Между тем, я так думаю, это с каждым может случиться. Не веришь? Вот будет у тебя сын, попомнишь мои слова.
- У меня, Сем, не сын, у меня - хуже. Рекитиры обложили.
- Тебя?
- Меня. Потому и денег пришел просить. Муж одной подруги чуть не застукал на адюльтере.
- На ком, на ком?
- Не изгаляйся, мне не до шуток.
- У меня, Сем, не сын, у меня - хуже. Рекитиры обложили.
- Тебя?
- Меня. Потому и денег пришел просить. Муж одной подруги чуть не застукал на адюльтере.
- На ком, на ком?
- Не изгаляйся, мне не до шуток.
- Ладно... Чей муж-то? Людкин, что ли?
- Да нет, Риткин... - Я коротко посвящаю Семена в свою нехитрую историю. Он сумрачно слушает и почесывается. Желтые ногти не пропускают ни единого места. Семен называет это творческим зудом. Чем больше, значит, зудит, тем более мощный у человека потенциал. А если ничего не чешется и голова не болит, так это зряшное существование. Пустоцвет и все такое.
- Да, Тема... Крыша тебе нужна, - наконец изрекает Семен. Крепкий надежный шифер.
- Где же его взять?
- Взять-то несложно, только и отдавать придется. Можно, конечно, позвать Мишу-Вампира, только ему обязательно группу крови нужно знать. Что попало он, гад, не сосет. Какая там кровь у Риткиного мужа?
- Откуда же мне знать?
- То-то и оно. Опять же, Мишка оплаты потребует.
- Кровью?
- Чем же еще! Если резус-фактор положительный, то пять литров, а отрицательный - и поллитра хватит.
- У меня столько не наберется.
- Не в этом дело. Я бы помог, если что. У меня, знаешь, какая кровь! Эх, Тема, такую кровь, как у меня, даже в Голливуде не найдешь!.. Другое плохо. Ненадежный Мишка партнер. Все больше по женщинам работает. Говорит, у них слаще.
- Врет, наверное?
- Конечно, врет! Как это слаще! От шоколадок, что ли?.. Семен на минуту задумывается. Наконец, очнувшись, бедово встряхивает головой. - Ладно, Тема, не все потеряно!
- Что-нибудь родил?
- А то! Классовую-то ненависть отменили, так? Значит, межнациональная теперь пойдет. С ней покончат, - религии схлестнутся.
- Это ты к чему?
- К тому, что без ненависти у нас никак не получается. А коли так, то щит добрый всегда пригодится. - Семен снова трясет головой, с любопытством разглядывает облако ниспадающей перхоти. - Эвона ее сколько! Вот бы падала на стол и в золото обращалась.
- Тогда ты был бы миллионером.
- Да уж... Тогда бы я тебе не три тысячи, а десять одолжил. А то и вовсе подарил. - Семен удовлетворенно кивает. - Ладно... Есть у меня один вариантец!
- Что за вариант?
- Петя швейцар. Я тут как-то болтал с ним о том о сем. По-моему, самый подходящий мужик. Можно его попросить.
- Петю?
- Ну да. Видал его кулачища? Как четыре моих. И служил в каком-то горячем многоточии. На вертушках в горы забрасывался. Чем не крыша?
- Так-то оно так. Только ты ведь знаешь, что говорил Гете. У швейцара нет героев.
- Швейцар, Тема, швейцару рознь. У Пети герои есть. Даже целых два. Во-первых, Арнольд Шварценеггер, а во-вторых, Юра Шевчук из ДДТ. Но главное, - Семен хитро улыбается, - швейцары - они как солдаты. Всегда мечтают о генеральских погонах и маршальских звездах. Да ты и сам сейчас убедишься...
***
Не проходит и минуты, как к нам подсаживается бронтозавр Петя. Стул под ним жалобно потрескивает, и на всякий случай Петя придерживается руками за столик. Семен знакомит нас и коротко повествует о моей проблеме. Петя, надо отдать ему должное, в суть вникает с воодушевляющей быстротой. Мужик он мощный и при этом явно не глупый. При этом - на лбу и загривке у него примерно равное количество складок, что тоже показатель не самый плохой. После рюмочки дешевого коньяка в недешевой бутылке, он указывает на меня мускулистым пальцем.
- Я видел, ты хозяину картинки рисовал. С фифами. Они действительно чего-то стоят?
- Во, загнул! - Сема хлопает себя по колену. - Это же искусство, Петя! Понимать надо! Не просто стоят, а очень даже стоят! Искусство - оно даже не в долларах оценивается, а в фунтах стерлингов.
- Хмм... А в долларах почему нельзя?
- Потому что в сравнении с фунтом доллар такой же деревянный, как наш рубль. Ты думаешь, у Арнольда дома блины от штанги по стенам развешаны? Гантели с гирями? Черта-с два! Картины у него висят! В спальне - Модильяни, в холле Пикассо, на кухне - натюрморты с голландскими помидорами. Все почему? Потому что это престижно, потому что в среде миллионеров это считается высшим шиком.
- Шиком, говоришь? - Круглое лицо Пети слегка розовеет. Он сосредоточенно думает, в рассеянности сворачивает штопором мельхиоровую вилку.
- Видал? - Сема вырывает у него из рук вилку, сует мне. Это даже не шифер, это много круче!
- Какой шифер?
- Мы о своем, Петя, не обращай внимания.
- Ладно... - Цедит швейцар. - Только предупреждаю сразу: у меня расклад чистый, и рейтинга я терять не хочу.
- Какие потери, Петя! - Семен прижимает пятерню к груди. - Мы же путные люди!
- Мне важно предупредить. - Добродушно басит Петя. Потому как ты мне приоритет дай, уважение сделай, тогда я подумаю.
- Так и мы ведь о том же! Только скажи, мы тебе и рейтинг и паблисити сварганим.
- Только чтобы мимоходом и без хиппишу.
- О чем речь!
- Тогда будет и маза.
- Значит, бартер?
Петя кивает.
- Одну картинку типа авансом - навроде вступительного взноса, а дальше по обстоятельствам.
- Я ведь сразу говорил, - чирикает Сема, разливая коньяк, - Петя - не жлоб, он такие вещи понимает. Это новые за пару баксов без штанов на проспект гулять выйдут. А Петр - свой исконный!
- Послушай, Петь, - я слегка растроган и чувствую, что со своей "крышей" должен быть предельно честен. - Картину я тебе, конечно, изображу, только ты тоже пойми, это не пьяный фуфел из подворотни. У него только частных магазинов - штук десять по городу.
- Ну, положим, парочка киосков у меня тоже имеется. А магазины - что ж... Значит, есть что терять.
- Но десять магазинов...
- Десять магазинов, - внушающе произносит Петя, - это десять подствольных гранат. Всего-навсего.
- А охрана? У него одних бойцов - десятка четыре!
- Полтора взвода, значит? - Петр переводит количество боевиков в понятные ему единицы, и глаза швейцара все более разгораются мрачноватым блеском. - С вертушки одним плевком положить можно. Охрана - это еще не бойцы.
- Ты, главное, скажи, на кого ссылаться! - Тормошит швейцара Семен.
- А так пусть и скажет: сержант, мол, Петр Селиванов. Особая рота спецназа сороковой армии.
Произносится это таким тоном, что мы прикусываем языки. Ясно, что посягать на сказанное - все равно что чихнуть на полковое знамя. Торжественно допив коньяк, мы жмем Пете медвежью руку и солидно откланиваемся.
Глава 10 Светить - и никаких гвоздей!..
Парни комплекции Рэмбо подлавливают меня в паре кварталов от родного дома. Скоренько и недружелюбно охлопав, прислоняют к теплому заборчику.
- Как со штрафом? Келарь скучать начинает.
- Как раз иду на почтамт.
- Это еще зачем?
- Может, перевод кто прислал.
Они не верят. Пальцем манят поближе. Я наивно шагаю вперед, и с дистанции плевка один из бритоголовых посылает свою правую кувалду мне в лоб. Я уклоняюсь ровно настолько, чтобы наткнуться на кулак его приятеля. Из глаз сыпятся искры.
- Указание шефа, - добродушно поясняет один из парнишек. - Чтоб, значит, не забывал про должок.
- Мне бы на секунду ваши мышцы, - бормочу я.
- Чего, чего?
- Деньги, говорю, на почтамте ждут.
- Не виляй, Тема.
- Я не виляю. Вы же это... Сказали - три дня.
- Три-то три, да только не шибко ты торопишься, как я погляжу. - Знакомый крепыш с головкой-тыковкой заправляет мизинец в ухо, ковырнув пару раз, сладко жмурится. Его добродушный вид вводит меня в заблуждение.
- А чего торопиться? Время еще есть.
- Да ну?
- Конечно. Вы когда у меня были? Вона когда. Почти вчера. А сегодня - еще сегодня.
Локоть ближайшего верзилы вонзается в мой живот. Шипя от боли, я опускаюсь на корточки.
- Чего это ты позеленел? Никак поплохело? - Обладатель головки-тыковки заботливо присаживается рядом.
- Отчего же... Всегда приятно ощутить локоть товарища.
- Ты дурочку не гони, шутник. Не верит тебе Келарь. И я не верю. Так что надо бы имущество твое проинспектировать. Так сказать, на всякий пожарный.
- Я уже говорил: у меня картины есть.
- Видели мы твои картинки, фуфло одно. Тем более - это все движимое, а нам недвижимое нужно. Разницу понимаешь?
Я трясу головой.
- Ну вот... Дача есть?
- Вы чего? Откуда!
- Может, садовый участок?
- Не-а.
- Гараж?
- Гараж есть.
- О! - Взгляд бригадира проясняется. - Чего же ты раньше молчал? Веди.
Делать нечего. С таким конвоем Сусанин и тот бы растерялся. Тем более, что гаражи совсем рядом. Через несколько минут мы уже на месте.
- Все, пришли. Ключ, правда, дома лежит, так что открыть не могу.
- Неважно. - Начальник конвоя вперевалку приближается к свежевыкрашенному гаражу соседа, щелкает пальцем по массивному амбарному замку. - Что внутри?
- "Жигули", восьмая модель.
Браток совсем веселеет.
- Ну вот, а ты переживал! Денег, болтал, нет. Вот же они - деньги!
- Так это не мои. Соседа.
- Чего?
- Я говорю - соседа. Его это гараж, а мой рядом, - я указываю пальцем поточнее, чтобы было понятно, что именно называется моим гаражом. Какое-то время обладатель головки-тыковки ничего не понимает. Полуметровый закуток между гаражами, затянутый тонкостенной жестью никак не согласуется в его представлении с гаражом.