Глава 14 Если друг оказался вдруг...
В город я действительно попадаю только под вечер. Без картины, зато с головной болью. Съедаю пару таблеток цитрамона, тянусь к чайнику, но, увы, вместо воды запивать лекарство приходится чужими голосами. Сначала звонит Маришка, участливо спрашивает, не шутил ли я насчет денег. Загробным голосом объясняю, что не шутил и кладу трубку. Но это только начало. Тут же звонит Настенька. Захлебываясь от восторга, рассказывает, что все записанное на кассету ночью, получилось превосходно. Агафон и впрямь постарался на совесть. Англичане в шоке и от зависти готовы сжевать собственные галстуки. Умоляют о повторном сеансе.
- Три тысячи, - бормочу я.
- Что?
- Хватит, говорю, гуманитарной помощи. Они не из Косово и не из Сомали. Так что сеанс будет стоить три тысячи долларов.
- А для меня?
- Для тебя бесплатно.
Третьей звонит Людочка. Нежным голосом людоедки она интересуется моим здоровьем, и я понимаю, что она уже в курсе о стоматологической помощи. Ей хочется услышать простое человеческое спасибо, и я не обманываю ее надежд. С заметным воодушевлением она тут же начинает рассказывать о соревнованиях своего мужа, и я опускаю трубку на стол. Минут через десять подхожу, чтобы услышать завершающую фразу.
- ..Вот я и спрашиваю, может, нам встретиться? Для начала на нейтральной территории. В кафе или ресторане.
- Если выживу, непременно.
- Но мы еще не решили - где!
- Разумеется, в "Крякве".
- Это там, где вамп-меньшинства собираются?
- Уверен, с тобой их можно не бояться. До скорого, киска!
Голова раскалывается, и я плетусь к дивану. Увы, добраться до него не успеваю. Снова взрывается трелью телефон.
- Это последний... - Цежу я и воздушным змеем делаю плавный вираж. Голова распухла до размеров дирижабля, и резкие повороты ей строго противопоказаны.
- Значит, так, - сипит в трубку Келарь. - Нашли мы твоего Петю, еще разок поговорили. В конце концов сошлись на дуэли, уяснил?
- Какой дуэли?
- Такой. Петя твой в ситуацию вник, в положение вошел. Договорились, что встретимся с тобой в заброшенной хрущевке на Репина. Знаешь, домик на окраине? Его еще к сносу третий год готовят. Вот там и встретимся. Каждому дадим по стволу, глаза завяжем - и вперед. Как решит судьба, так и будет.
На этот раз трубку кладет он. А мне приходится нервно стучать по клавишам, вызванивая предателя Петю.
- Слушаю.
- Это Артем. В чем дело, Петр? Какая, к черту, дуэль!
Петя чуточку смущен, но о решении своем объявляет твердо:
- Видишь ли, браток, Келарь ко мне сам пришел. Как обиженный. И картинку твою я ему показал. Он сказал - туфта. Вот если бы икона старинная или канделябр столетней давности, тогда другое дело.
- Да ты что! - Рычу я. - Ты нормальным специалистам покажи! Причем здесь Келарь?
- Извини, братан, война - дело дорогое. Одна "муха" как сто твоих картин стоила. Заступу я тебе обеспечил, и баста. Тем более, что дуэль - штука честная, все на равных. Либо он, либо ты. Я слышал, даже Пушкин с Лермонтовым на револьверах стрелялись. Не помню, кто там кого завалил, но факт есть факт.
- Ты обещал мне крышу, - упрямо цежу я.
- Я ее обеспечил. Келарь нос не задирает, предлагает нормальную сделку.
- Нормальную?
- Пойми, дуралей, он тоже рейтинга терять не хочет. Ты ведь его перед пацанами опозорил. Перед всем его войском. Вот и надо вас как-то развести.
Мы суховато прощаемся. Ничего не поделаешь. Если пейзаж с березками Пете не понравился, значит, без дуэли не обойтись. Пусть даже с завязанными глазами.
Зажмурившись, я пытаюсь пальцем коснуться носа. Увы, палец проскальзывает мимо головы. Стало быть, шансы мои невелики.
***
К бравому майору я заявляюсь прямо домой. Он без кителя и галифе, но выглядит столь же бедово. Семейные канареечного цвета трусы одеты поверх шелковых кальсон, белая майка вздута на животе парашютным куполом, на правой руке часы из желтого металла, на левой - из белого. То есть, на одной руке - наше время, на другой - московское. На стенах - конфискованные у школьников трофеи - рогатки и поджиги, катушечные арбалеты и пневматические пистолеты. На полках - дневники любимых учеников, книги, которые читались втихаря и под партой. Среди прочих я узнаю и свой любимый "Таинственный остров" Жюля Верна. Помнится, военрук изымал у меня его четырежды, и трижды я выкрадывал его обратно. В четвертый раз книгу он попросту унес домой.
- Готовишься к выборам? - Ласково улыбаясь, майор берет меня за плечо и ведет в комнату. - Я тоже приглядываюсь. Нет, думаю, не обманут на сей раз! Русский народ на грабли наступать не боится, но однажды все же берет эти грабельки в руки и начинает дубасить направо и налево. - Майор хитровато грозит пальцем вещающему с телеэкрана диктору. - Нет, брат! Не столь мы просты, как ты думаешь!
Диктор майора не слышит и потому продолжает бормотать свое:
- ..А сейчас, дорогие товарищи, перед вами выступит кандидат в депутаты городской думы господин Заливай-Терещенко...
Кандидат заполняет собой весь экран. Тугая наливная ряшка и столь же наливные, плавно перетекающие в живот бока. Он говорит скупо и обиженно. Приближается день города, а известку для фасадов все еще не завезли, президент обещал гвоздей и не дал, кроме того - катастрофически не хватает шурупов и молотков. С известки выступающий неожиданно перескакивает на нехватку розового итальянского мрамора. Глаза его становятся скорбными, как у дворняги, голос заметно дрожит.
- Смотри-ка, на жалость бьет! - Майор поворачивает ко мне прозорливое лицо. - И что смешно, многие будут сочувствовать. У нас ведь эмоции на первом плане. И невдомек никому, что мрамор этому дяде для котеджика нужен. У него там колонн каменных по проекту - штук десять или двадцать, вот он и дуется.
А кандидат в депутаты и впрямь дуется. Ему хочется на второй срок, но срок ему обещают совсем иного рода и в ином месте. Еще и подлому электорату надо как-то угодить, а косить под пролетария у кандидата не слишком получается. Толстые пальцы как бы ненароком крутят на столе пачку "Беломора", снятый с чужого плеча простенький пиджак явно жмет. На лацкане сияет вполне комсомольский значок, но на загривке наружу предательски выпирает массивная золотая цепь.
- Лучше бы глобус России придумали! - С пылом восклицает майор. - Венгрия себе глобус сделала, даже Латвия не поленилась, а мы по-прежнему ушами хлопаем.
- У Венгрии с Латвией комплекс стран-крохотулек. Успокаиваю я. - А мы с Аляской и прочими колониями - стабильно одну пятую света занимали. Нам, кстати, и глобус маловат, - на обоих полушариях торчим.
- Это точно! - Майор вздымает к потолку кулак. - Уж будь уверен, на их Тауэры с Бастилиями у нас найдутся свои Лефортово с Крестами!
Он прочувствованно вздыхает. По глазам его видно, что военруку страшно хочется встать и спеть пару куплетов из какой-нибудь задушевной песни - например, из государственного гимна или чего-нибудь столь же трагичного, но майор берет себя в руки. Вместо гимна я слышу очередную отповедь человечеству:
- Я, Тем, в Париж как-то ездил, хронику военную в музее смотрел, так про нас там ни слова, представляешь! Ты думаешь, это мы Берлин брали? Ничего подобного! Оказывается американцы с де Голлем. Будто и не было ни Курской Дуги, ни взятия Померанского вала. И война у них эта называется Неизвестной. У нас - Великая Отечественная, а у них Неизвестная. - Глаза военрука воинственно сверкают. Ничего... В один прекрасный день и они прозреют!
- Конечно, прозреют... - Я ширкаю носом. - А ведь я у вас помощи пришел просить.
- Помощи? У меня?
- Увы... - Я коротко излагаю свои проблемы. Военрук слушает молча и сосредоточенно. Желваки на его щеках чуть шевелятся, как у пережевывающего сено быка.
- Значит, нужна вооруженная поддержка? - Он смотрит на меня абсолютно серьезно и ехидничать вовсе не собирается.
- Похоже, что так, - я уныло киваю. - Дуэль, конечно, дуэлью, но сами знаете, по каким сейчас правилам играют.
- Хрущевка на Репина, говоришь? - Майор задумчиво хмурит опаленные сединой брови, и тень военрука становится на мгновение тенью отца Гамлета - столь же грозной и могучей. Ладно... Что-нибудь придумаю, Тема. - Он шумно дышит. - Они считают, войну - де Голль с Рузвельтом выиграли, а вот хренушки! Пора напомнить им кто и за что дрался...
Командный голос его мечется по квартире, а черная тень разрастается во всю стену, взбирается на потолок и дотягивается до лампы. Майор заглядывает в чулан и достает из простенка мелкокалиберную винтовку ТОЗ-8. Любовно оглаживая ее тряпочкой, глубокомысленно изрекает:
- Мы, Тема, должны жить так, чтобы даже наши враги нас уважали! Взгляни на эту старушку. Ты не поверишь, но со ста шагов я попадал из нее в комаров. Влет сбивал стервецов!.. Он ласково смотрит на меня. - Как насчет ужина? Бутерброд с маслом и сыром?
Я мужественно киваю. Мы идем на кухню и там выясняется, что ни сыра, ни масла у майора нет. Есть только хлеб, и по знакомой схеме мы скоренько сооружаем тюрю. Выхлебываем по тарелочке, жмем друг другу руки и мирно расходимся.
Я мужественно киваю. Мы идем на кухню и там выясняется, что ни сыра, ни масла у майора нет. Есть только хлеб, и по знакомой схеме мы скоренько сооружаем тюрю. Выхлебываем по тарелочке, жмем друг другу руки и мирно расходимся.
В сущности ничего конкретного мне не обещано, однако на душе все же становится легче. То ли от слов майора, то ли от чудодейственной тюри. Медленно и торжественно я спускаюсь по ступеням. Сквозной подъезд сипит и клокочет - все равно как горло каменного великана. Продуваемое постоянном ветром, оно давно простужено - и петь более звучно не в состоянии.
Выйдя во двор, я просветленно наблюдаю, как галдящие двухметровые подростки носятся вокруг песочницы, швыряя друг в друга охапками листьев. Их подруги, четырнадцатилетние пигалицы, ведут себя более степенно - с пивом и сигаретками сидят на лавочке, вполголоса обсуждают достоинства и недостатки своих кавалеров. Слегка русский мат касается моего тонкого слуха. Из груди вырывается ностальгический вздох. Хорошая пора - детство! Лотерейный билет в придачу к вороху надежд.
Я бреду мимо киосков и насупленных тополей, мимо связанных собственными руками влюбленных парочек и разрисованных заборов. Небо хмурится, и задувает пахнущий шашлыками ветер, но перед дуэлью все кажется величественным и прекрасным.
- Четки! - Кричит женщина у лотка. - Четки из сандалового дерева. Натуральные!
Ее багровое, похожее на тарелку лицо видится мне загадочным и томным. Кто-то стареет без труда, а кто-то воюет со временем всеми доступными способами. Чудно, но старость тоже способна объединять людей. Как общая беда, как единая лодка с пробоиной в днище. Хочешь, не хочешь, а вместе со всеми вынужден вычерпывать воду. И друзья, состарившиеся подле вас, - друзья вдвойне и втройне...
Трескуче покашливают небеса. Дождь начинается благородно и неторопливо. Давая возможность разбежаться, выдает легкий предупреждающий душик и только потом принимается хлестать в полную силу.
Я не цветок, но покорно позволяю себя поливать со всех сторон. В родном подъезде вижу пса Грымзю. Он лежит под батареей в сухости и тепле. Глаза его прикрыты, лапы явственно подрагивают. Во сне он, вероятно, снова от кого-нибудь убегает. Это неудивительно. Собачья жизнь порой случается и у собак...
Дома насухо вытираюсь полотенцем, мокрую одежду бросаю в тазик. На недоуменное постукивание барабашки заученно повторяю историю своих напастей. Агафон тронут доверием. Избегая цирковых кульбитов, осторожно поднимает с плиты чайник, наливает в стакан воду. Жаль, Настенька не видит. Вот бы порадовалась девочка!.. Колышущийся стакан осторожно подплывает к моим рукам. Напоенный дождем, я совершенно не хочу пить, но Агафон по-своему желает утешить меня, и воду я послушно выпиваю.
Глава 15 Пуля, как известно, дура...
Ученые давно выяснили, мазохизм - не роскошь и не причуда зажравшихся, - всего-навсего самозащита униженного существа. Его обижают, а он горд и непоколебим! Формула проста, как таблица умножения. Нас травят, а мы бодры и веселы! Постепенно подобное состояние начинает нравиться и входит в привычку. Мы ждем даже не удара, а собственного негодующего отклика на этот удар. Загадочная российская изнанка, причина первородного бунта. Вот и я гордо бреду к месту своей будущей казни. Мимо площади и мимо моста. Памятники, застывших на Плотинке Бажова и Мамина-Сибиряка напоминают пришедших на панихиду страдальцев. И тот, и другой помечены птичками, и того, и другого мне беспричинно жаль.
Уже на улице Репина, не выдержав, ступаю на газон и порывисто обнимаю ближайшую березку. Прощай, кареглазая! Черные руки, белая рубашка. Свидимся ли еще?..
Из сорванных с акации стручков дети делают свистульки. В сопровождении их пронзительного завывания я шагом приговоренного взбираюсь по ступеням своего каменного эшафота. Дом до того ветхий, что лестница подо мной ощутимо раскачивается. Впрочем, возможно, меня покачивает после вчерашней тюри.
Переборки на втором этаже разрушены, и я оказываюсь на краю огромного зала. Здесь меня уже поджидает свита Келаря. Хозяин головки-тыковки замечает меня первым, с уважением присвистывает.
- Смотри-ка, пришел!
- Пришел, - эхом повторяю я.
Покручивая мышцами, Келарь приближается ко мне.
- Правила простые, Артем. Берем по пушке, завязываем глаза. Пацаны разводят нас на двадцать шагов и дают команду.
- А дальше?
- Дальше жми курок и стреляй на звук. В магазине девять патронов, так что не забывай считать. Главное условие уложиться в десять минут и не подглядывать. Сорвешь повязку, получишь пулю вне очереди. Уж будь спокоен, ребятки проследят.
- А как я буду знать, что ты не подглядываешь?
- Мне, корешок, это без надобности. А потом ты тоже мог секундантов привести. Пожалуйста! Пусть бы наблюдали.
Он прав. Это упущение с моей стороны. Петю я не позвал по причине обиды, Семену ничего не сказал по причине его трехлетнего Вовчика. Ну, а дамочек приглашать на дуэли как-то не принято.
- Что будет, если я попаду?
Свита Келаря снисходительно посмеивается.
- Попадешь, значит, такая твоя фортуна. Никто ни в кого не попадет, повторяем все снова. Так сказать, до первой крови. Раненого повезем в больницу, убитого с почестями предадим земле.
- Что ж, я готов.
- Молоток! - Келарь кивает через плечо. - Пескарик, принеси стволы.
Нам подают по большому черному пистолету.
- Ну вот, Тема, на том и порешим. Площадка тут, как видишь, просторная. Можно ходить, прижиматься к стенам. Главное - не срывать повязку.
Правила и впрямь простые. Нам завязывают глаза шарфиками, разводят в стороны.
- На счет три начинаем! - Объявляет Келарь, и я слышу, как он ступает куда-то вправо. Секунданты тоже торопливо разбегаются, издалека выкрикивают цифры:
- Один, два, три...
Я поднимаю руку с пистолетом и растерянно понимаю, что курок нажать не могу.
- Ну же, Тема!..
Где-то поблизости шуршит каменная крошка. Я поворачиваюсь и оглушенно вздрагиваю от выстрела. Скорее от испуга спускаю курок. Отдачей пистолет почти вырывает из пальцев. И тотчас гремит ответная канонада. Что-то дергает за рукав, и я не сразу понимаю, что это пуля.
- Чего молчишь, Тема? Я думал, ты разговорчивее будешь.
Я снова вскидываю пистолет, но выстрелить не успеваю. Ойкает Келарь, а еще через мгновение здание содрогается от гулкого взрыва, после чего начинает разваливаться на составные части. Крики перемешиваются с грохотом осыпающихся камней, и сам я лечу куда-то вниз. Из-за чертовой повязки не видно, что происходит, и кто знает - может, оно и к лучшему.
От неласкового соприкосновения с землей, рассудок мой погасает, словно перегоревшая лампа. В себя я прихожу почти сразу, но уже почему-то в больничной палате - с загипсованной ногой и марлевой кокетливой повязкой на голове.
***
Множественные ушибы и один закрытый перелом - таковы последствия моей скороспелой дуэли. Хрущевка и впрямь сложилась карточным домиком, едва не похоронив нас под обломками. По слухам - Келарь и его секунданты лежат в соседних палатах. А в моей палате в вазах стоят веселые цветочки. Это постарались Настенька с Маришкой. Первая пришла с известием, что англичане согласны заплатить три тысячи долларов, вторая принесла фамильное украшение из золота. Чуть позже заявляется Людочка и загадочным тоном сообщает, что в долг она, пожалуй, может собрать для меня искомую сумму. И даже расписки, наверное, не попросит. Я польщенно улыбаюсь и с некоторым недоумением ощущаю, что отказываться от подношений тоже приятно.
В полдень мне приносят в палату телефон. Это Петя Селиванов.
- Слышь, браток, накладка вышла. Картинку у меня за баксы купили. Хорошую цену дали.
- В чем же накладка?
- Ну так... Кто же знал, что эта хибара от простых выстрелов развалится? Ты, наверное, думаешь, я из мухи саданул, а у меня самый обычный винтарь был. Чем хочешь, клянусь! И целил аккурат этому лопуху в ногу.
- Я верю.
- Тогда почему все рухнуло?
- Ну... Фундамент поизносился, переборки ослабли. Мало ли что...
Продолжая сопеть, Петя обещает поделиться выручкой с картины. Прежде чем проститься, шумно сопит и сморкается. Бывший сержант действительно чувствует себя неловко.
А вскоре после обеда в больницу заявляется Семен. За руку он ведет своего сына. Маленький Вовчик ходит по палате кругами, присаживаясь на корточки, бдительно заглядывает под кровати.
- Не пускали собаки! - Радостно объясняет Семен. - Мол, тихий час, то-се. А я взял и бухнул про сына. Неужели, мол, сынишка отца не имеет права проведать? Ну, они на Вована глянули и прослезились.
Глядя на "Вована", трудно не прослезиться. Щеки у него как пара спелых яблок, да и сам он похож на румяный, одетый в костюмчик пирожок.
- Нет, Артем, ты герой! Стреляться в наше подлое время это шик! Я бы так не сумел. - Семен некоторое время задумчиво молчит и наконец изрекает: - Некоторым одаренным людям стать храбрыми мешает пылкое воображение. По счастью, это не про тебя.