Этот инцидент несколько успокоил нас. Если дозорные спят, то в траншеях боевая готовность тоже не лучше. Немцы за полночь иногда бывали беспечными. Они даже не пускали осветительные ракеты. Последние метры мы преодолевали ползком. Наконец остановка. Солдаты снаряжают гранаты запалами. Мы с комбатом во 2-й роте, он поднимается в рост и громко командует: «Гранатой!» Весь вражеский передний край осветился разрывами гранат. Одновременно раздалось громкое «Ура-а-а!», и снова разрывы. Мало кому из вражеской пехоты удалось бежать во вторую траншею. В полутьме пустили вход штыки и ножи. Пленных не оказалось. Убитых свыше полусотни выбросили из окопов. У нас один был убит и трое ранены.
Связисты подключили телефон, и тут же голос командира полка: «Что у вас там творится?» Отвечаю, что захватили первую траншею противника. «Каким образом, по чьему приказу?» Отвечаю: «По приказу комбата Ламко». Получаю команду: «Батальону подготовиться к отражению контратаки, а тебе бегом в штаб».
Захватив поляка и хорвата, мы с посыльным быстро умчались под гору. Вот и железнодорожная насыпь. Начальство полка все в сборе. Громко обсуждают случившееся и набрасываются с расспросами. Всех беспокоит рассвет и неминуемая контратака. Я успокаиваю: не следует сейчас отрывать Ламко «указивками», так как он сам знает, что ему делать. Нужно готовить артиллерию и минометы для заградительного огня.
Командир дивизии в тревоге и требует подробного доклада. Командир полка передает мне трубку, и я подробно докладываю комдиву, чему был сам свидетелем. Его тоже тревожит предстоящая контратака. Чем можно помочь батальону? Отвечаю: «Если контратака будет с танками, то нужно ближе выдвинуть противотанковый резерв дивизии и хорошо бы привлечь и наши танки, если мы начнем преследовать».
До рассвета комдив сообщил, что на случай контратаки противника с нашей стороны нас может поддержать одна танковая рота из соседней танковой бригады. Для этого ее комбриг прибудет на наш КНП.
Это утро мы ожидали с обостренным напряжением. И действительно, с восходом солнца немецкое командование послало немецкие подразделения, проспавшие и потерявшие свои позиции, восстанавливать утраченное положение, усилив их двумя танками и плотным артиллерийским и минометным огнем по занятой нами высоте. Наша дивизионная артиллерия поставила заградительный огонь и подожгла один из танков, но немецкая пехота продвигалась вперед короткими перебежками. Командир танковой бригады решил по радио вызвать свою танковую роту для занятия исходного положения. Но в этой роте на ходу оказалось только два танка. Причем, когда один из них делал крутой разворот, у него соскочила гусеница и ему необходимо было время для постановки ее на место. Остался ротный с одним танком, а за неисправности до начала атаки танкистов отдавали под суд Военного трибунала, поэтому командир роты со слезами умолял своего комбрига, приехавшего на своем командирском танке, дать его танк, пока танкисты не поставят гусеницу на неисправный.
Плотным огнем батальона Ламко и нашей артиллерии прямой наводки с насыпи мы заставили немецкую пехоту залечь. Начальник артиллерии полка майор Бикетов И. В. не только лично руководил стрельбой, но и сам наводил противотанковое орудие на цели. Майор Кузминов вел огонь из трофейного пулемета. Я не помню другого такого случая, чтобы командование полка лично участвовало в бою. Это был единственный прецедент для меня за всю войну. Но немцы держались в своей второй траншее и вели огонь по нашему батальону. Вот и решил комбриг отдать свой танк, чтобы поддержать нашу пехоту. Командир танковой роты побежал к своему экипажу с улыбкой, радуясь уступке командирского танка и тому, что не будет судим. Да, бывало и такое.
Танки благополучно спустились в овраг, незаметно для противника поднялись к нашему батальону и с обоих флангов внезапно оказались у немецкой траншеи. Они на полной скорости утюжили ее и стреляли по немецкой пехоте, которая спасалась бегством в Верхнюю Будакивку. Второй немецкий танк тоже был подбит нашими танкистами, они же подбили бронетранспортер командира пехотного батальона. В нем я позже обнаружил на его мундире оставленные в бегстве ордена и документы. Наша пехота вылезла из окопов и стоя наблюдала за расправой с немцами наших героев-танкистов. Видимо, то же самое испытывали немцы в первые месяцы войны, когда почти безнаказанно продвигались по нашей земле и чувствовали свое несомненное превосходство перед нами. Я позвонил комбату Ламко, поздравил с окончательной победой и попросил поднимать батальон и преследовать немцев, пока они деморализованы. Полк с ходу овладел Нижней Будакив-кой и погнал противника на запад, не давая ему закрепляться на последующих рубежах практически до самого Днепра. На соседних участках противник тоже оставлял рубежи, и началось общее преследование.
Ю. И. МУХИН. Вот пример осмысленности, смелости и личной храбрости офицера, которого офицером сделала война. Его не учили до войны в училищах, он не оканчивал академий, но он действует, как и должен действовать офицер.
Форсирование Днепра
А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. В ночь с 21 на 22 сентября полк выступил по маршруту Ковтуновка, Золотоноша, Вергуны-Пологи, Цибли и во второй половине дня 22 сентября подразделения сосредоточились в селе Городище, от которого до берега Днепра было не более двух километров. Это для всех нас оказалось настолько неожиданно, что, получив очередной лист топокарты, на которой была обозначена голубая лента Днепра, я был потрясен случившимся. У нас не имелось клея для склеивания листов карт, информации свыше об обстановке тоже никакой. И вдруг рядом седой Славутич, воспетый великим Кобзарем и другими писателями и поэтами. По радио кодограммой в район южнее Переяслава-Хмельницкого были вызваны к командиру дивизии три человека: майор Кузминов М. Я., начальник штаба полка майор Ершов В. В. и полковой инженер лейтенант Чирва Федор.
С помощью бинокля я смотрел на крутой правый берег реки. Он заметно возвышался над пологим левым. На противоположной стороне гнездились на пригорках украинские хаты-мазанки в окружении фруктовых деревьев. Это была Григоровка Каневского района. В ее северо-западной части поднималась высота с отметкой 244.5, от которой прямо к Днепру пролегал глубокий овраг, расширяясь и углубляясь к берегу реки. Южнее Григоровки и до села Бучак на том берегу простирались рощи. От села Городище до Днепра пролегала равнина, покрытая мелким кустарником и старицами после весенних паводков. Я быстро изучал местность по карте, так как имел обостренную память, как это и требовалось от разведчиков и штабных офицеров.
Вскоре вернулись все трое в полк. Я заметил резкую перемену в настроении и в суетливой деятельности командира и начальника штаба полка, спросил о боевом приказе дивизии, но начальник штаба сказал, что он отдан в устном порядке, поэтому и мне полковой приказ писать было не с чего. Только лейтенант Чирва не проявил никакой растерянности. Он (до войны бывший художник-оформитель из Краснодара) был склонен к выпивке, но в тот день был совсем «сухой». В его саперном взводе на тот день были только повозочный и один сержант. Конечно, при такой укомплектованности саперами чуда на переправе не совершить и он с сержантом пошел из дома в дом, разыскивая владельцев рыбацких лодок и мобилизуя хозяина и посудину на нужды армии. Очень много украинцев при отходе разбежались по домам, а тех, кто попал в лагеря военнопленных, охотно выпускали полицаи за кувшин самогона и кусок сала от его жены и свидетельницы-соседки. Хозяевами изъятых лодок были преимущественно люди из пехоты, хорошо знавшие, что из себя представляет матушка-пехота и каков шанс пехотинца выжить, а тут лейтенант предлагал службу в саперном взводе. Они охотно «находили» свои лодки, спрятанные в камышах в затопленном состоянии.
Федя быстро укомплектовал взвод до полного штата, построил будущих бойцов и дал каждому прочитать в строю текст Военной присяги, скрепив ее подписью присягнувшего в своем блокноте. После чего на трех повозках транспортной роты ночью перевезли лодки к берегу и спрятали там в заводях, оставив часового. В ту первую ночь не было на берегу никого из дивизионных инженеров и саперов, некому было указывать пункты переправ для наших и других полков, не было и дивизионного начальства.
Мы с Ламко вывели его батальон к берегу и определили места ротам под кустами, чтобы скрыть их днем от воздушного наблюдения, так как в эту первую ночь не представлялось возможным начать десантирование.
Только за полночь одним рейсом на двух лодках нам удалось переправить Зайцева с его разведвзводом на тот берег. Гребцы доложили, что разведчики высадились без боя и ушли оврагом вверх. Весь день до наступления темноты я наблюдал в селе множество разрывов снарядов и мелких бомб, которые сбрасывали наши истребители. В небе постоянно сходились в атаках наши и вражеские летчики, стрельбы было много, но задымил только один наш истребитель. Были разговоры, что партизаны якобы захватили у немцев паром и что на плацдарме есть уже передовые группы 3-й гвардейской танковой армии, а село Зарубинцы занято подразделениями 161-й дивизии нашей 40-й армии, которой командовал генерал Москаленко К. С.
К утру я вернулся в Городище и доложил обо всем майору Кузминову, который решил следовать к Днепру вместе со своим заместителем по политической части майором Гордатием. Там они и провели весь день, наблюдая за противником. Я смог после завтрака немного уснуть, потом отвечал на звонки из штаба дивизии, а с наступлением темноты пришел с майором Ершовым на берег к переправе, хотя это слишком громко сказано. Мы просто стащили на берег все имевшиеся лодки и из семи шесть спустили на воду, а одну сохранили в резерве полкового инженера. Привязывали лодки веревкой за кусты и усаживали до десятка бойцов, в зависимости от емкости лодок. Некоторых солдат приходилось «приглашать» на посадку приличными толчками в спину, так как они в Средней Азии не видели рек, кроме арыков, да еще и шириной до одного километра и глубиной до восьми метров, каким был в том месте Днепр.
Всей работой руководили командир батальона Ламко и его ротные командиры, а гребцами и загрузкой командовал Чирва. И тут появились три представителя штаба дивизии: дивизионный инженер майор Эшенбах, начальник связи майор Вайнтрауб Д. С. и заместитель начальника политотдела, тоже майор, фамилию которого мне не удалось установить. Последний начал давать всяческие указания по проведению политмассовой работы на плацдарме и задерживал отход лодок. Ламко посоветовал ему это сделать на том берегу, майор перешел на приказной тон, тогда Ламко приказал ему немедленно удалиться, что и сыграло роковую роль для комбата, получившего вместо полагавшегося ему звания Героя только орден Красного Знамени. Начальник связи дивизии наказывал привязывать кирпичи в качестве грузила к трофейной километровой бухте провода без единого сростка и в необычной красной полихлорвиниловой изоляции. Младший лейтенантОленич И. И., бывший начальником направления проводной связи от штаба дивизии в наш полк, повторял: «Есть-есть», а делал все по-своему, то есть просто разматывал катушку и опускал провод в воду. Он получил звание Героя не только за эту свою бесперебойно работавшую линию, но и за настоящую отвагу, проявленную при обороне КНП командира полка.
Дивизионный инженер не вмешивался в действия полкового инженера, так как ничего не выделил ему из своих средств. Он не чинил препятствий против представления Чирвы на Героя, но этот отважный человек, свершивший чудо переправы личного состава, артиллерии и всех грузов, не только не получил Героя, но и ордена Красной Звезды. Ибо его представление не было отправлено в штаб дивизии по вине начальника штаба полка Ершова, с которым они в сексуальном плане не поделили стряпуху Петровну. Чирва прямо на реке получил огромное осколочное ранение груди с удалением двух ребер. При, перевязке в полковом медпукте он шутливо спросил у нашего врача 48-го стрелкового полка: «Людочка, а как скоро я теперь смогу «перепихнин» принимать?» — и потерял сознание от огромной потери крови. Пролежал он в госпитале с октября 1943 до апреля 1944 года и догнал дивизию уже в Румынии. Командование полка никаких указаний не давало и очень хорошо поступало в том конкретном случае. Батальон был таким малочисленным, что за два рейса все были на том берегу вместе с командиром батальона Ламко и связью. Во время переправы в воздухе летали на запад и обратно самолеты с непривычным для нашего уха гулом моторов. Их силуэты мы не могли наблюдать с земли, так как над рекой стоял туман. Старший связной сержант Митрюшкин отлучился по нужде в кусты, где обнаружил парашют и прибежал ко мне в панике, что немцы выбросили десант в наш тыл. Я побежал туда вместе с ним, чтобы выяснить обстоятельства, и услышал русскую речь. Вышел человек в десантном костюме и, узнав своих, рассказал, что только что приземлился с одного из тех самолетов, что проходят над нами в воздухе, так как идет выброска воздушно-десантной бригады в немецкий тыл. Видимо, их группу выбросили раньше расчетного времени и он оказался на нашей территории. Я повел его к нашему начальству, и он повторил свой рассказ.
Командование, естественно, обрадовалось, что нам в помощь выбрасывается даже воздушный десант. Тогда нам многое представлялось в розовом цвете, хотя многие факты говорили как раз о противоположном. Выброска того десанта в военной истории считается малоподготовленной и неудачной, ибо большинство десантников были уничтожены и пленены немцами, и десант не сыграл никакой роли. А собранные парашюты немцы использовали для обивки шелковой тканью потолков и стен своих блиндажей от просыпания грунта при бомбежке и обстрелах. После мы находили парашюты в их блиндажах, и солдаты делали из них портянки, а наши девицы умудрялись шить нижнее белье.
Ю. И. МУХИН. Хотел бы в этом эпизоде обратить внимание читателей на полкового инженера Чирву. Это, конечно, загадка, как художник-оформитель стал инженером полка. Но, как бы то ни было, он со своими обязанностями справлялся лучше, чем кадровое офицерство, причем как в техническом, так и организационном плане. Обратите внимание, как «элегантно» Чирва раздобыл полку крайне дефицитные лодки в бедной лесами Украине: отставив в сторону увещевания, он внятно намекнул, что если владельцы лодок вместе с ними не поступят сегодня на более безопасную службу в саперы, то завтра будут в пехоте.
О том, что могло бы быть с 48 сп, если бы не ум Чирвы, рассказал полковник запаса М. Я. Жеребцов, которому пришлось форсировать Днепр где-то рядом с 38 сд.
«В то время я был заместителем командира полка. А командиром приехал подполковник Путахин. И с ходу распорядился: «Немедленно форсировать Днепр». Я возмутился: река шириной в восемьсот метров с течением метр в секунду! А он мне: «Идите в тыл и там управляйте войсками. Я академию окончил». Пустили в воду первый батальон в полном составе. Кто умел плавать, кто не умел… Словом, из семисот человек ост&тось только тринадцать, — а «горячею» подполковника Путахина в тот же день арестовали «особисты», и больше я о нем ничего не слышал».
Вот и сравните умственные способности выпускника военной академии и художника-оформителя из Краснодара.
Глава 9. О добросовестности и паразитизме Бой за Кучерово
Ю. И. МУХИН. Ни для кого не секрет, что люди по отношению к поручаемому им делу делятся на добросовестных, живущих своим трудом, и паразитов, старающихся существовать за чужой счет. Уверен, что каждый читатель встречал в жизни и тех, и других, хотя тех и других в чистом виде относительно немного — основную массу людей составляет толпа, которая может быть и добросовестной, и паразитической в зависимости от того, какие настроения в ней преобладают. А настроения в массах создают начальники, по меньшей мере от них в этом деле очень многое зависит. И если начальник добросовестен сам, то есть безропотно тянет всю возлагаемую на него работу, то и его люди в основном будут добросовестными, а паразиты в такой организации будут выживаться из коллектива и презираться. Но если сам начальник — паразит, если он сам все время пытается взвалить свои обязанности на других, то паразиты в таком коллективе быстро возьмут верх, толпа будет равняться на них, а добросовестным придется плохо.
Это универсальные человеческие качества, они присущи людям и в мирное время. Но в мирной жизни организации, в которых начальник позволяет себе быть паразитом, агонизируют очень медленно, практически до тех пор, пока добросовестные еще не плюнули и не ушли. А на войне, как вы уже видели и раньше, части и подразделения с паразитами во главе достаточно быстро гибнут, но еще быстрее в них гибнут добросовестные.
Причина тут проста: начальнику Дело надо сделать, и ему, в принципе, все равно, кому его поручить, но если его поручить паразитам, то они уклонятся, и Дело не сделают, за что накажут начальника, поэтому приходится все новые и новые дела поручать только добросовестным. Кто везет, на том и ездят. Но на войне новые и новые Дела — это новые и новые бои, а в боях люди гибнут. И при паразитах-начальниках, уклоняющихся от своей обязанности заставить воевать всех, гибнут в основном добросовестные
А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. В Архиве МО сохранился «Частный боевой приказ 1 — й оперативной группы командирам 295-й и 339-й стрелковым дивизиям от 17.01.1942 года на 16.20. Штаб — Лысогорка. Карта 100.000. Противник обороняется на прежнем рубеже, создавая Ворошилов-градскую и Куйбышевскую группировки. «Командиру 339-й стрелковой дивизии усиленным стрелковым батальоном (не менее 700 человек) при поддержке всей своей артиллерии и большей части минометов и пулеметов решительной атакой овладеть высотой 73.1 и прочно закрепить ее за собой. Атаку начать ровно в 5.00 18.01.42 г. без артподготовки. Ответственность возлагаю на командира дивизии. Командующий опергруппой генерал-майор Козлов. Комиссар, полковой комиссар Александров». Как видно из вышеизложенного приказа, тут многое непонятно. В это время 339-я дивизия переходила из 9-й армии в 56-ю. Объединяла ли эта опергруппа обе эти армии или была составной частью одной из них? Во-вторых, на подготовку отводилось ровно 12 часов, а где было за это время взять батальон численностью в 700 человек?